Аромат апельсинов (ЛП) - Харт Меган - Страница 19

— Ты заболеешь сальмонеллёзом, — предостерегла меня мама.

— Но, ты ж меня не видишь.

— Я тебя знаю, Эммелин. Я твоя мама. О, мне надо бежать! Начинается сериал. Пока, Эмм. Я люблю тебя.

Она положила трубку прежде, чем я успела спросить, о каком сериале шла речь. Я, в самом деле, не имела понятия, что ещё раз доказывало, как она изменилась с момента моего отъезда. «Ну, и ладушки», — подумала я, положила трубку, и выставила таймер на духовке. Последние месяцы до принятия решения о работе в Гаррисберге и переезде сюда я провела в кошмаре.

Большинство матерей и дочерей, которых я знала, разрешали между собой обычные ссоры и дрязги. Дочери вырастали. Шли в колледж. Отправлялись в путь. Становились женщинами. Я стала женщиной под бдительным взором мамы. Она положила на меня все силы, и я знала, что выбирать мне не приходится.

Целый год у меня не было приступов. Когда мой лечащий врач снова разрешил мне водить машину, мамино беспокойство не уменьшилось, а, наоборот, возросло. Я не могла её в этом упрекать и понимала, почему она так нервничала. Мой мозг, безусловно, пострадал от удара. Его нельзя исцелить до конца, можно лишь немного подлечить. Маме не оставалось ничего другого, как держать кулаки и молиться.

Получив работу в Гаррисберге, я ещё какое-то время не переезжала в новый дом, но жизнь с родителями оказалась невыносимой. Подавляющая забота моей матери чуть не свела меня с ума. Мы ссорились намного чаще, чем во времена моей юности. Скандалы происходили несколько раз за вечер, я шла спать, клокоча от ярости, а утром просыпалась обозлённая. Уверена, что и с мамой происходило то же самое. Она боялась отпустить меня, а я опасалась, что никогда не смогу самостоятельно встать на ноги. Сейчас у меня был свой дом. Я смогла купить его потому, что, в отличие от своих друзей, много лет не влезала в аренду. И порой у меня появлялось желание позвонить маме и выразить своё сожаление, что я так резко реагировала на её заботу.

Вместо этого я облизала тесто с кухонной лопатки и предложила сальмонеллам, завладеть моим организмом. Заведомое пренебрежение ко всему, чему учила меня мама, сделало тесто ещё вкуснее. Хоть джинсы стали мне уже немного тесноваты, поедание сырого теста казалось мне почти мятежом.

По кухне поплыл сладкий аромат, печенье готово. Меня немного поташнивало. Я выпила маленькими глотками стакан имбирного эля и выложила печенье на красивую тарелку, которую за сущие гроши купила в магазине Армии спасения. Тарелка с узором из роз и золотой каёмкой. Я могла бы продать её на «eBay» в сто раз дороже, чем купила. Это второй пример для моей теории секонд-хенда. Я пришла в магазин, чтобы присмотреть утварь для нового дома и нашла целую коробку, не гармонировавших друг с другом, разномастных тарелок по десять центов за штуку.

Их у меня было предостаточно, и я вполне могла воздержаться от покупки. Но они такие красивые, что глаз не оторвать…

Порой я вела себя, как настоящая женщина.

Глава 8

— Привет… — слова застряли у меня в горле. Джонни открыл дверь, но передо мной предстал не он.

На меня смотрела старуха со злым лицом. Когда она, наконец, открыла рот, её голова затряслась.

— Вы, вероятно, хотите к нему.

— Э, к Джонни Делласандро?

— Он единственный, кто здесь живёт, да? — акцент уроженки штата Пенсильвания. Он, казалось, возвращал меня в детство, а здесь, в большом городе, выглядел довольно неуместно. — Как всегда в лучшей комнате.

Я переступила через порог, тщательно вытерла ноги о коврик. Не хотелось снова залить грязной водой великолепный дощатый пол. В одной руке я держала тарелку с печеньем.

Женщина глянула на тарелку, потом перевела взгляд на меня.

— Вы для него испекли?

— Да. Он здесь?

— Он любит шоколадное печенье, — старуха заулыбалась, и её злая гримаса превратилась в сияющее лицо доброй феи. — Вы проходите. Он наверху, творит. Я схожу за ним.

— Спасибо, — я проследовала за ней на кухню и занервничала.

Женщина открыла дверь, которая в моём доме вела во встроенный шкаф и крикнула:

— Джонни!

Её голос отдавался эхом, но никто не ответил. Я до сих пор стояла в застёгнутом пальто, в руках — подарок. Женщина окинула меня взглядом и пожала плечами.

— Джонни Делласандро!

Опять никакого ответа. Она вздохнула и поднялась на нижнюю ступеньку, которая выступала из лестницы под углом в сорок пять градусов. Одной рукой она опёрлась о дверной косяк и наклонилась так, что её верхняя часть туловища исчезла из моего поля зрения. Затем она прокричала его имя так громко, что я невольно отступила назад.

— Он услышал, — произнесла женщина с ухмылкой и кивнула, потирая руки, будто справилась с особо трудной задачей. — Когда он работает, то ничего не слышит, словно уши ватой затыкает.

— Я не хотела бы его рассердить, — у Джонни уже вошло в привычку, смотреть на меня косо. Если я его разозлю во время процесса созидания, то можно себе только представить, какая последует реакция.

Но женщина захлопала в ладоши.

— Нет, нет. Он работает уже целый день. Ему надо сделать перерыв. И пара печенюшек от трепетной лани не помешает.

Я заулыбалась.

— Я уже сказала, что не хочу его беспокоить.

Когда на лестнице раздались шаги, мы одновременно обернулись. Первыми я увидела его голые ступни. У меня подкосились ноги. Затем показались потрёпанные низки линялых джинсов. Наконец, Джонни добрался до последней ступеньки и остановился в дверном проёме. Он выглядел удивлённым.

— Что вы тут раскричались?

Вот, чёрт, как же я любила этот акцент.

— У тебя гости. Ради Бога, Джонни, надень рубашку! — женщина вздохнула и, качая головой, упёрла руки в бёдра.

«Пожалуй, не стоит» — подумала я.

Как же трудно на него не таращиться. О, Боже, какие великолепные соски! И пресс у него очень даже ничего. Возможно, он уже и не молод, но до сих пор находится в хорошей форме, ей позавидовали бы и юнцы, с которыми я встречалась.

— Привет, — я обрадовалась, что мой голос не дрогнул и не сломался. На щеках загорелся румянец, и мне оставалось лишь надеяться, что мужчина припишет его холоду, а не моему смущению.

Джонни вперил в меня взгляд. Старуха посмотрела на него, потом на меня, и вздохнула. Она забрала из моих рук тарелку и протянула ему.

— Она испекла для тебя печенье, болван! Вы, — сказала она, обращаясь в мой адрес, — снимайте пальто и присаживайтесь.

Её тон подсказал мне, что женщина привыкла раздавать приказы, которые неукоснительно выполнялись. Прежде чем сесть, я подождала, когда Джонни спустится с лестницы в кухню. Он глянул через плечо на другую дверь, за которой на самом деле скрывался шкаф, снял с крючка толстовку с капюшоном и натянул её. Я немного сожалела, но вскоре успокоилась. Не на что отвлекаться.

— Я сейчас ухожу по делам. Твой обед на плите. А все продукты я убрала. Чек — на столе, почта — в корзинке, — произнесла женщина.

— Спасибо, миссис Эспенсаде.

Она махнула рукой.

— Ты мне за это платишь, не так ли? Я ухожу, вернусь в пятницу, чтобы сделать уборку. Не забудь.

— Я буду дома, — Джонни смотрел на меня.

— Мне всё равно, будешь ты дома или нет. Наверное, лучше, если ты будешь отсутствовать, тогда я смогу сделать больше, — она радостно затрясла головой. И на выходе потрепала меня по плечу. — Составьте ему ненадолго компанию.

— Приятно вам провести вечер, миссис Эспенсаде, — крикнул Джонни ей вслед, но в ответ услышал щелчок входной двери.

— Привет, — произнесла я ещё раз, чтобы разорвать неловкое молчание. — Я испекла для вас печенье. Шоколадное. Сама сделала.

— Зачем?

— Оно вкусное, — улыбнулась я.

Он — нет. Даже не притронулся. И не сел, а просто опёрся о столешницу и сложил руки на груди.

На кухне жарко, а на мне пальто. Я даже не рискнула размотать шарф. Меня пригласила войти миссис Эспенсаде, а не Джонни.