Монохромный человек (СИ) - Поспешная Юлия - Страница 84

Грязными кроссовками она прошла по полу, оставляя за собой следы влажной грязи. Сейчас её следы темнели на полу засохшими пятнами.

Она двигалась в просторную гостиную. Туда, откуда звучал смех, музыка и звон бокалов. Туда где бегали и смеялись дети, где что-то оживленно обсуждали их матери.

Я шла вместе с ней. Я готовилась к худшему. Я боялась это увидеть, но я обязана смотреть. Я знаю это. Таков уж мой Рок…

Смотреть, терпеть, видеть и запоминать. Надолго. Может и навсегда.

Чувствуя, как внутри меня все стынет, стягивается и леденеет я шла за Гудковой.

Но воспоминание неожиданно оборвалось, когда Ксения открыла дверь, стих смех, и сидящие за столом женщины уставились на неё.

Воспоминание исчезло. Я стояла в темноте, глупо глядя перед собой.

С моих губ срывалось жаркое, взволнованно дыхание.

Пульс ускорился до ритма иглы в швейной машинке. Тело и конечности цепенели от накатывающего напряжения.

— Ника? — Стас обернулся поманил меня за собой. — Что случилось? Что ты увидела? Ника!..

Мне некогда было объяснять.

Я ринулась вперёд, но Стас удержал меня.

— Я иду первым. — не допускающим возражений тоном, сказал он.

Я торопливо кивнула. Тревога внутри распирала и терзала меня.

Я жаждала оказаться в гостиной. Я догадывалась, что могу там увидеть.

Я уже морально приготовилась… Да нет! Куда там!.. Разве я могу быть готова увидеть это?.. Нет! Я никогда не готова!

— Пойдём… — сказала я. — В гостиную… Они были там.

Голос мой дрожал. Я ничего не могла с этим сделать. Я не могла справиться с овладевающим мной ужасом от того, что я могла увидеть в гостиной.

Я вспомнила замерших при появлении Гудковой женщин и детей, что обернулись на звук открывшейся двери.

Я помню их лица. Я запомнила их глаза и взгляды.

Некоторым из детей не было десяти… Я бессильно мысленно взмолилась, чтобы Ксения не тронула их.

Это было тщетно, я знала. Но надеялась…

Стас открыл дверь в гостиную.

Напряжение нарастало. Сдавливало ребра, сжимало внутренности, туго стягивало череп.

Пульс сотрясал вены, вибрировал под кожей. Невыносимый страх облепил лицо, сдавил шею, горло, и вынул голос.

Гостиная встретила нас уже знакомым мраком.

В сумраке угадывались очертания стола и сидящих за ним людей.

Они сидели неподвижно. У меня вырвался нервный вздох.

Луч света фонаря Стаса выхватил из тьмы лицо, плотно обтянутое голубым целлофаном.

Я вскрикнула, зажала себе рот, судорожно с усилием втянула воздух.

Стас ринулся вперёд.

Свет его фонаря обнаружил остальных.

Я успела их разглядеть.

Пять фигур, сидящих за столом, на стульях. У всех руки отведены назад. А на голове целлофановые мешки.

Но, кажется я не видела детей…

Зажегся свет. Коля нашел выключатель.

Стас лихорадочно срывал пакет с головы одной из женщин. Коля подскочил к другой.

А я застыла в ступоре, не в силах шевельнутся.

Секунды полторы я, забыв дышать, глядела на обмякшие тела женщин, на их связанные за спинками стульев руки.

Из забвения и ступора меня вырвал голос Стаса.

— Ника! — рявкнул он.

Я спохватилась, и бросилась к одной из женщин.

Коля шлепал по щекам ту, что освободил.

Я взяла со стола столовый нож. Дрожащей рукой поспешно разрезала пакет. Нож не слушался. Я стремилась добраться до лица женщины под пакетом.

Мысль о её спасении стучала, вбивалась в висках, пробивалась в голову.

Мне удалось! Есть! Я вспорола пакет и прижала дрожащие пальцы правой руки к левой стороне её шеи.

Мгновение. Тишина. Я замерла… И вот кроткий, тихий толчок пульса под пальцами.

— Она жива! — обрадованно вскричала я.

Коля подскочил ко мне. Пару раз шлепнул женщину по щекам.

Она не реагировала.

Коля другим ножом со стола разрезал веревку на запястьях женщины.

Затем осторожно положил несчастную на пол. Её выкрашенные в контрастное омбре волосы рассыпались по ковру.

Рядом Стас опустил на пол другую, шатенку с пышным каре.

Коля за его спиной делал искусственное дыхание одной из женщин.

— Ника сними мешки с других, проверь пульс. — распорядился Стас, начиная непрямой массаж сердца лежащей перед ним женщины.

Я кивнула. Меня лихорадило. Нервозное чувство насквозь пропитало тело. Я склонилась над полноватой брюнеткой, сняла мешок с её головы. Спешно приложила палец к шее.

Подождала. Я надеялась. Я ждала. Я верила…

Пульса не было.

Осознание прикосновение к мертвому телу обожгло разум.

Я отдернула руку. Снова нервно, тяжело глотнула.

Я пару мгновений смотрела на безмятежное лицо покойницы.

Затем повернулась к следующей женщине.

Рыжей, с пышными вьющимися локонами. Разрезала мешок, отбросила обрывки ненавистного целлофана прочь.

Тут же прижала пальцы к теплой коже на шее женщины.

Я вся застыла в напряженном ожидании.

— Пожалуйста… — шепотом взмолилась я.

Крохотный толчок под пальцами.

Жива! Я быстро освободила руки женщины. Стас положил на её на пол.

Коля тем временем успешно привел в чувство первую женщину, с омбре на волосах.

— М-миша… — прохрипела та, едва открыв глаза.

И тут же резко дернулась вперёд, хватая ртом воздух.

— Миша! — вскрикнула она. — Г-где… Где м-мой сын?!

— Тише, тише… Женщина, вам нельзя там резко вставать

— Где мой ребенок?! — вскричала женщина, вырываясь из рук Домбровского. — Вы к-кто такие?

— Мы из полиции! — прикрикнул на неё Николай. — Успокойтесь!

— Коля не ори. — не глядя на Домбровского, Стас привел в чувство другую женщину.

Ему также пришлось делать ей искусственное дыхание.

Я тем временем бросилась к пятой жертве.

Но, вскрыв мешок на её голове, я поняла, что и эту женщину жизнь покинула. Её кожа была ещё теплой. Она умерла недавно. Возможно за секунду до нашего прихода.

Мысль об этом ранила. И рана с болью, кровоточила.

Я убрала руку от лица женщины.

Меня охватило подавленное бессилие, убийственная слабость разлилась по телу. Казалось из меня вынули силы и способности двигаться. Сложно было даже дышать.

Мы не успели…

Я тяжело сглотнула. Обернулась на трёх других женщин.

Стас и Коля умелым оказанием первой помощи, в частности массажа сердца и искусственного дыхания, смогли вернуть их к жизни. Две из них правда выглядели обессиленными, едва говорили и двигались с трудом.

Но та, которая звала своего сына, Мишу брыкалась и порывалась вскочить, и убежать в поисках своего ребенка.

Домбровский пытался её урезонить.

А я сосредоточилась на воспоминаниях, которые кружили в этом доме.

Нужно узнать, что Гудкова сделала с детьми. Куда она их дела, куда увела. И сделать это, быстро и точно, могу только я.

— Ника… — позвал Стас.

Но я нетерпеливо вскинула указательный палец правой руки.

Стас замолчал.

Я чувствовала… Воспоминание подкатывало волной скопившихся эмоций и переживаний.

Голоса и звуки крепчали, я уже различала плач детей.

Видение захлестнуло и поглотило меня.

Я увидела её…

Гудкова стояла перед детьми. И говорила. Ровным, мягким, но повелительным тоном.

— Когда вы услышите два хлопка, вы пойдёте за мной, куда я скажу. Вы будете слушаться каждого моего слова, потому, что только я желаю вам добра, и вы не должны сомневаться в моих словах. Вы полностью и абсолютно верите мне. Не так ли, дети?

При этом Ксения не сводила взгляда с детей. А те стояли, всемером и раболепно внимали каждому слову Гудковой.

Меня пробрало щекотное, морозное чувство от внезапно осознания возможностей Гудковой.

Она гипнотизёр! И при том сильный… опытный… и умелый…

Ужас зашипел в голове, вселяя мерзкое чувство беспорядочной паники.

От голоса Ксении по коже рук, плеч и спины словно водили холодным металлом.

— Никто в этом мире не может быть вам дороже меня. — продолжала Ксения. — Вы все обязаны мне своим существованием. Я ваша мать и единственный человек, которому вы дороги.