Повторение прошлого (СИ) - Терновский Юрий - Страница 2

«Кто рано встает, тому Бог дает», — вспомнила она несчастную поговорку всех обреченных на пробуждение по звонку и тут же позавидовала всем остающимся в этот ранний час еще в постелях. И таких счастливчиков на земле сколько угодно, но только вот именно она почему-то не в их числе. Не утешало и то, что и все покачивающиеся в сонном вагоне тоже были не из их числа, стремиться ведь нужно к лучшему, а не цепляться за худшее. Взял бы и подошел, думала она о незнакомце с внешностью потрепанной кинозвезды очень взрослого возраста из соседнего вагона, чем в отражение грязного стекла таращиться. С самыми банальными в мире словами подошел бы и спросил: «Скажите, а мы разве раньше с вами нигде не встречались?» И она бы ему ответила, что… Да, собственно, и не важно, что она ему бы ответила, просто взяла бы и покачала отрицательно ему в ответ головой с загадочной улыбкой Джоконды, вот и все. Вот и все, если все еще могла улыбаться. И только после этого уже послала этого приставалу к черту! Ведь с мужчинами все давно уже покончено. Покончено раз и навсегда! Мужчина — сам по себе уже сдвиг от рождения, а если он еще и краше обезьяны, то и вовсе держись.

Он смотрел не нее, она на него, иногда их взгляды встречались, но тут же, словно отразившись друг от друга, разлетались в разные стороны. Она тут же начинала рассматривать свое отражение в черном окне вагона, а он старательно изучать схему движения поездов в метрополитене, пытаясь сосредоточиться на маршруте. Через некоторое время все повторялось сначала и их взгляды снова встречались. Время шло, остановки мелькали одна за другой, люди входили и выходили, а в жизни этих двоих так ничего больше и не происходило. Она все ждала, что он наконец-то предпримет хотя бы слабую попытку к своему неудачному знакомству, а он все набирался смелости эту саму попытку предпринять. Так и доехала, улыбнувшись самой себе в грязном отражении стекла и своему этому маленькому «любовному» приключению, дождалась открытия дверей и вышла. А тип в это время провожал ее взглядом и даже попытался сделать пару шагов следом, пока дверь еще не закрылась, но в самый последний момент, когда оставалось сделать, может быть, самый важный шаг в своей жизни, вдруг застыл на месте как вкопанный, так и не решившись преступить к решительным действиям. Зачем, когда и так все хорошо, тем более что и остановка все равно была не его. Так и уехал с насмешливым взглядом незнакомки с перрона, которым та его все же одарила, оправдывая свою нерешительность всем чем угодно, но только не трусостью. Или он вышел, а она осталась, что ничего не изменило в их отражениях, от перемены мест слагаемых ведь отношения не меняется. Или только собрался выходить…

И небо на улице тоже встретило его не самым лучшим образом — хмурым ненастьем и серостью. Москва не радовала, у него с самого утра все сегодня не заладилось. Забыл дома ключи от машины, но возвращаться не стал, так и оказался в метро. Споткнулся на ступеньке при спуске в подземку, не упал, но коленку ушиб. Спешащий куда-то по своим делам верзила толкнул его так, что он чуть не оказался на рельсах. С кем не бывает, не свалился же. И в соседнем вагоне лицо той, от взгляда которой только мурашки по коже и даже внутренний холодок по всему телу. День только еще начинался не самым удачным утром, а ему уже хотелось домой, забраться в постель под теплое одеяло, зарыться лицом в подушку и никого больше сегодня не видеть и не слышать. От всего того, с чем ему пришлось столкнуться сегодня в час-пик в метро, которым не пользовался уже несколько лет, можно и не в такую депрессию впасть. И даже работа не спасла, которая давно уже заменяла ему все радости жизни, забирающая всего без остатка. В первую очередь — дело, и только потом уже все остальное. Вспомнилась вдруг неизвестно откуда взявшаяся в вагоне бабочка с большими темно-синими, почти черными крыльями, пролетевшая над сонными головами раскачивающихся из стороны в сторону в такт движущемуся вагону пассажиров, впорхнувшая в вагон на последней остановке перед тем, самым последним кровавым перегоном. И это в середине зимы! На работу в этот день он так и не попал, уж так сложилось. И уже дома, куда вернулся затемно, он до двух ночи еще старательно выводил портрет той… из подземки. Вышла какая-то странная серая личность с большими печальными глазами, изначально голая, которую он все же приодел, зима на улице. Взглянул в черное окно и самому стало холодно. Представил себе голую нимфу на морозе, покрытую гусиной кожей и поежился, не понимая, чего к нему привязалась эта подземная попутчица из метро. Не только ведь для того, чтобы замерзнуть на морозе. Нарядил ее в обтягивающую черную юбку, а затем зарисовал ей и груди с замерзшими сосочками, плотно стянув их облегающей светлой тканью, перекинув еще дополнительно и петлю через шею в виде лямки, пропустив один ее конец прямо между стянутых и почти что уже незаметных выпуклостей, а второй отправив зачем-то под мышку. Ему немного не понравилась поза со крещенными на животе руками в черных по самый локоть перчатках, но перерисовывать уже не стал. Прическа тоже вышла не такая, как у оригинала, вместо конского хвоста вышел творческий бардак на голове у красавицы. Хотел «подстричь», но передумал, придет время, она сама подстрижется. А вот лицо удалось, особенно глаза своей печалью и тяжестью, хотя и рассматривал он их всего лишь в отражении. И именно из-за них, из-за этих глаз от всего рисунка и веяло какой-то неизбежностью и обреченностью, чего в реале он вовсе и не почувствовал. Карандаш сам передал подсознательное отторжение? Может и так, однако переделывать он ничего не стал, чтобы придать портрету чуть больше оптимизма, да и зачем, второй встречи не будет. Лишь несколькими легкими штрихами он подрисовал незнакомке почти воздушные крылышки очаровательного цветочного создания, пролетевшего по вагону и исчезнувшего в небытие. Затем, что-то вспомнив, открыл нижний ящик письменного стола и, порывшись немного в бумагах, извлек из него еще один карандашный рисунок, нарисованный им много-много лет назад и сохранившийся только каким-то чудом, положил его на стол рядом с первым и внимательно вгляделся в два портрета. Удивительное дело, но если откинуть некоторые погрешности во взглядах этих двух лиц и прочие неточности в бижутерии и одежде, то с двух совершенно разных рисунков на него смотрело одно и то же холодное лицо той, которой по его же собственным представлениям давно уже не должно было быть в живых.

Из официального отчета комиссии: «…стрелочный механизм в нарушение всех норм был зафиксирован тонкой проволокой, не выдержавшей нагрузки, что и повлекло схождение состава с рельсов, смерть 21 и травмирование более 150 пассажиров».

Огни последнего вагона скрылись в темноте тоннеля. Привычно обнулилось табло сверху, начав отсчет остановившегося уже для некоторых времени. Он видел ее, она — его, их отражения стерлось в метро.

Предпоследний день минувшего уже лета выдался на удивление жарким, температура зашкаливала так, что не только термометры плавились, но даже отказывали движки у самолетов, может, именно поэтому и вылет на сказочный остров Тенерифе в далеком океане откладывался уже раз третий или пятый и снова на неопределенное время. Первый раз отложили на час, второй — уже на два, а в последний раз и вовсе на неопределенное время. У воздушных перевозчиков иногда так бывает, что им хоть трава не расти, вот вылеты и задерживаются на неопределенное время, пока та не вырастет. Смешно конечно, но не до такой степени, чтобы зависать в залах ожидания часами, а то и сутками, стойко перенося все тяготы и лишения затянувшегося ожидания. Терпеливый пассажир, упитанного вида дядечка с седенькими завиточками над ушами промокнул себе салфеткой мокрую лысину и постарался отнестись к вынужденной задержке рейса тоже с полным пониманием. Без самолета ведь все равно не улетишь, а поэтому надо набраться терпения и ждать. И толстячок терпеливо ждал, уверенный уже на все сто, что вообще никуда не полетит, просто его терпения уже не хватит, чтобы дождаться конца всего этого безобразия. Ох и задаст же он тому, кто во все это его втянул, обещал же все быстро и просто, а вышло… И черт с ним с этим вылетом, продолжал накручивать себя он. Но почему во всем аэропорту именно сегодня еще и центральные кондиционеры отказали, этого толстяк никак себе объяснить не мог. Такие бабки гребут, могли бы уже и постараться, чтобы хоть вынужденное ожидание оформить с комфортом. Всем плевать! Нелетная погода, неполадки летного состава, прочие гадости бытия — все это от недовольного пассажира точно не зависело, а поэтому и накручивать себя смысла не было никакого. Толстячок с блестящей лысиной снова промокнул себе лобик салфеткой и сделал еще один глоточек тепленькой водички из пластика. Сволочи! Терпеть подобное и за свои же собственные бабки! А с другой стороны, пусть уж перевозчики лучше устраняют все свои неполадки внизу, утешал он себя, стойко потея, чем вниз потом пикировать со всеми этими неполадками сверху. Кстати о птичках, самая крупная авиакатастрофа в истории авиации именно на этом острове и произошла, куда томящийся в ожидании и собирался лететь, вытирая не только уже свою лысину, но все чаще и чаще прикладываю руку к сердцу. Прямо на взлетной полосе лоб в лоб столкнулись два «Боинга». Один взлетал, другой садился, поэтому в подробности лучше не вдаваться, особенно тем, кто только еще на это самый остров собирался. Не стоило щекотать себе нервы негативом перед взлетом. Канары, птички, шикарный вулкан и океан, окружающий это райское место со всех сторон, впереди всех ждало все только самое замечательное!