На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 72

— Мне бы твою уверенность, — проворчала она. — Так и знала, что с этим дедом не всё чисто. Если Теора в столь плачевном состоянии, представь, что сталось с девочкой! И Кекс. Вдруг ему оттяпали лапу?! Или… Или… — Из груди вырвался предательский всхлип.

Осуждающе чихнув, Пирог потопал догрызать остатки сытного ужина. А Киприан обхватил ее за плечи и проницательно заглянул в глаза.

— Лес не бьет тревогу. Понимаешь? Если и было что плохое, им удалось сбежать. Сейчас я слышу только… — Он нахмурил брови и резко обернулся. Зимний вечер бесцеремонно пялился в окно, норовя просунуть сквозь щели свои тёмные щупальца. Нет, о том, что сейчас шепчут деревья, нельзя говорить вслух. Кровавый снег, усеянный мертвечиной, не лучшая тема для общения с любимой девушкой.

— Иди сюда. — Он подвел Юлиану к безмятежно потрескивающему камину, сел в кресло и усадил ее себе на колени. — Раз уж ты не можешь успокоиться, будем переживать вместе. Тебе половина и мне половина. Управимся за полчаса, а там видно будет.

Киприан разорвал упаковку, поделил салфетки поровну и бросил обертку в огонь. Проигнорировав молчаливый укор Марты, которая складывала ширму, а заодно претензии Обормота, который ластился к ноге, как самый настоящий кот, он приступил к уничтожению хозяйского имущества.

Кукушка из стенных часов сонно прокуковала десять. Поздновато для недобрых вестей.

Огонь полакомился ворохом рваной бумаги, затрещал над свеженьким поленом и в качестве благодарности послал Марте щепотку пламенных искр. Марта подарка не оценила. Присутствие рядом неразлучной парочки, да еще в столь предосудительной позе, вынуждало ее отводить взгляд и укрощать кипение ревности. Она никак не могла смириться с тем, что планы по завоеванию Киприана потерпели поражение.

А Киприан раздумывал над дилеммой: разбудить прикорнувшую на плече Юлиану, чтобы отправиться на поиски пропавших, или пусть судьба действует в одиночку?

Выбор пал на второе. В дверь настойчиво заскреблись.

— Сиди, открою, — сказала ему Пелагея. Завернувшись в шаль, она прошелестела юбками в прихожую. Обормот шерсть не дыбил, режим разъяренного шипения не включал, из чего следовал однозначный вывод: гость не опасен. На пороге, вынырнув из разверстой ночной пасти, нетерпеливо прыгал всклокоченный Кекс.

— Ну наконец-то! — обрадовался Пирог. Многострадальная куриная косточка укатилась под тумбу. Он помчался приятелю навстречу, неистово виляя хвостом. Пара зычных приветствий на исконно собачьем языке — и Юлиана протирает глаза, бормоча нелестные слова в адрес всего пёсьего рода. Ладонь Киприана — надежная, горячая — покоится чуть выше талии. Из объятий Морфея выплывать порой такая же мука. Но что поделаешь? Если ты кто-то вроде генерала (пусть в армии у тебя всего две шкодливых шмакодявки), надо время от времени показывать, кто главный. Иначе отобьются от рук и уйдут в самоволку.

— Явился? — взыскательно осведомилась Юлиана, слезая с кресла. Тотчас про себя отметила, какой Кекс бодрый и, судя по всему, сытый. — А Майю где потерял?

— Съел по дороге? — предположил Пирог.

— Она осталась со своей бабушкой, — сообщил Кекс и потрусил к камину, где вальяжно растянулся на подстилке. Юлиана уперла руки в бока и открыла рот, чтобы окатить шпиона градом вопросов. Но Пелагея ее опередила.

— Погоди. Какая такая бабушка? — удивилась она. — У нее ведь только дед.

Кекс поудобнее устроил на лапах мохнатую голову, лениво приоткрыл глаза и скучающим тоном доложил: стоит в селе отверженных изба с облупившимися синими стенами, мышами в подвале и старушенцией, у которой не все дома. Старушенция любит давать ночлег изгнанникам, печет диковинные сладости, и зовут ее, кажется, Дорофеей.

— Печенье с предсказаниями? — оживилась Пелагея. — Помню, помню.

— А с чего ты взял, что Дорофея приходится Майе бабушкой? — не унималась Юлиана.

— Когда мы вломились в избу, спасаясь от Яроведа, там был портрет, — объяснил Кекс. — В рамке за стеклом двое людей. Улыбаются, стоят в обнимку. Деда Майя сразу узнала. Начала приставать к Дорофее, спрашивать, кто и когда их запечатлел. Сперва старушка мычала что-то невнятное. А потом ее вроде как подменили. На лице осмысленное выражение, слова внятные. Правда, в основном, междометия. Она уронила противень с печеньем и едва не удавила девочку. Само собой, на радостях. Ну, а я, пока суд да дело, печенье быстренько подъел. Вместе с предсказаниями. Не пропадать же добру.

— То есть, ты бросил Майю одну у незнакомой спятившей старухи?! — взвилась Юлиана. — А если она девочку заодно с тестом в печь?

— Да говорю же, бабушка теперь вменяемая, — устало возразил Кекс и закрыл оба глаза, давая понять, что допрос окончен.

Со стороны дивана донеслось шуршание не то юбок, не то палой листвы. Теора — вновь красивая, излучающая здоровье и благоухающая мятой — поднялась с подушек и, увлекая за собой плоскую, донельзя истощенную тень Незримого, приблизилась к Юлиане.

— Мы были у Дорофеи. Она безобидна. Если к ней вернулся рассудок, за девочку можно не беспокоиться.

Юлиана заправила локон за ухо и прошлась по гостиной. Ни рассказ Кекса, ни заверения Теоры не рассеяли ее тревогу. Тревога скреблась в душу заледеневшими когтями, отражалась в глазах черного кота, отдавалась зудом в пальцах и к Майе не имела уже никакого отношения.

У Пересвета тоже чесались руки. Правда, по несколько иной причине. На работе ему отвесили подзатыльник за халатность в обращении с печатной машинкой. Василиса застукала его за поеданием бутерброда над клавишами и немедленно задействовала свое излюбленное средство по выбиванию дури из голов подчиненных. Сейчас Пересвету страшно хотелось кому-нибудь двинуть.

Нить-оберег пропустила его, несмотря на бурю негодования и смерчи ярости, вихрившиеся в глазах. Он ввалился в прихожую заполночь. Изнутри вход караулила банка со светлячками. Удивительно, как они только не заснули с наступлением зимы! Киприан поприветствовал гостя коротким кивком и удалился в мрачную чащу — расстраивать замыслы охотников.

— Встретишь Мерду — беги, — напутствовала его Юлиана. — Чует сердце, назрел у нее кризис.

— На тракте Мерды не было, — сказал Пересвет и ловко промахнулся мимо вешалки, с горя швырнув туда шапку.

— Значит, затаилась.

Юлиана сдула упавшую на лицо прядь, завернулась в клетчатый плед и поплелась на крышу тайной комнаты, рискуя вывихнуть в зевке челюсть. У камина сонно шевелили ушами Кекс с Пирогом. Пелагея возилась на кухне с очередным варевом для Теоры, которая, по ее мнению, еще не отошла от кровавого сражения с полчищем ворон. Обормот подозрительно путался под ногами Марты, истошно мяукал (дескать, вражда в прошлом, с битьем посуды завязал) и клянчил котлет.

— Брысь, оглоед! — прикрикнула на него та. — Вконец обнаглел!

Пересвет тешил себя надеждой, что к нему отнесутся терпимее. Первым делом схватил со стола приготовленный для него термос с чаем — ополовинить в три глотка и согреть обмерзшие пальцы. Угнездившись в кресле, горько вздохнул и обвел честную компанию оценивающим взглядом.

— Вы тут вообще спите?!

— Спим. Когда придется. А ты чего как в воду опущенный? — полюбопытствовала Пелагея, высовываясь из-за бисерной занавески.

— Да жизнь мне не мила. Сейчас бы копчёненького. Или в проруби утопиться. Или на салат кого покрошить.

— Ну и пироги! — подал голос Пирог.

— Это всё любовь, — с пониманием отозвалась Пелагея. — Как не стало Рины, дела пошли вкривь да вкось. Я угадала?

Парня перекосило. Он резко выпрямился, словно в позвоночник ему вогнали раскаленный штырь.

— Не говори о Рине так, словно ее уже в живых нет! Мы непременно свидимся! Вот уволюсь, возьму билет в один конец…

Пелагея поднесла к дивану дымящееся мутно-зеленое варево в кружке и вручила Теоре.

— Ты погоди увольняться. Незачем гнать лошадей. От скоропалительных решений пользы что от сырого теста. Лучше расскажи, что слышно о Грандиозе? Сработал замысел с книгой?