На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 69

— «Кому придёт в голову посягнуть на их голоса? — продолжал меж тем рабочий. — Но он изобрёл способ. Вернее сказать, украл. Недаром среди крестьян за Крепскими горами ползут слухи о страшной смерти тамошнего изобретателя. Сразу после кражи его лабораторию пожрал огонь, а самого ученого то ли утопили в чане с кислотой, то ли отравили удушливым газом».

… — «Жестокая расправа грозит всякому, кто ему не угоден, — с содроганием читала швея. Впечатлительная особа лет сорока, которая всегда использовала портновские ножницы строго по назначению, а булавки втыкала исключительно в игольную подушечку. — Если тебе известно больше положенного и ты задумаешь сбежать, берегись! Ибо от соглядатаев Великого не укрыться и на краю света. За твою голову назначат столь высокое вознаграждение, что на тебя начнут устраивать облавы на каждом шагу».

… — «Чтобы скрыть свои постыдные делишки, он сваливает вину на других. И ладно бы эти другие были отпетыми негодяями, по которым тюрьма плачет. Великий не упускает возможности оклеветать честных людей, стоящих на защите леса. Инсценировка с фальшивой арнией — прямое тому доказательство. Великий не пожалел денег, чтобы подкупить куцебородого обманщика. Затея провалилась лишь благодаря тому, что обманщик оказался недалёк умом».

— Ха! Это он о Яроведе? — раскатистым басом осведомился учёный из испытательной капсулы. — Если бы не гнусный старикашка, мы бы так и не познакомились с Пелагеей. До чего чудно шьёт! Жена до сих пор в восторге от юбки, которую та ей скроила.

Коллега в белом халате усмехнулся, рассеянно смешал в колбе под тягой едкие жидкости и вновь приступил к чтению. В формуле он определенно что-то напутал. Увлёкся, глянул не туда. С кем не бывает? Стоило ему отвернуться от вытяжного шкафа, как колба со страшным звоном разлетелась вдребезги, рассеивая по полу брызги с осколками. Горе-исследователь даже не дрогнул. Бывалый.

— Запорол эксперимент, — печально констатировал он. — Называется, помяни смутьяна к ночи.

А смутьян, хорошенько отоспавшись и просчитав ходы в своем недалеком умишке, натянул самые приличные порты, нахлобучил шапку-ушанку да двинулся поутру в лес. Солнце горело чистым бриллиантом, отражаясь в окнах города и разбрызгивая по снегу блестящую пыль. За полями яркой слюдой серебрилась река, а деревья по-прежнему стояли в белом убранстве, будучи не против это убранство на кого-нибудь стряхнуть. Яровед ступил в лес с опаской. В прошлый раз его знатно прихватило, после того как он полежал под кустом в сырости часок-другой и заработал прострел. Неотёсанные простолюдины сгрузили его в канаву, как последнего пропойцу! А ведь он не абы кто. Правая рука самого Грандиоза!

Яровед проскрипел сапогами по заснеженной тропке, побранил ёлку, которая вздумала каверзно огреть его колючей веткой, и незаметно вышел к калитке. За плетнем Майя лепила снеговика. С нею — беловолосая девушка, похожая на фею из сказаний. Обе развеселые, беззаботные. Хорошо им, над ними не нависает карающая тень Великого. Впрочем, кое-какая тень всё же имеется. Длинная, широкоплечая, вроде как в одеждах и с оружием. Жуть берет. В другой ситуации Яровед непременно бы возопил: «Сгинь, нечисть поганая!». Оградил бы себя суеверным жестом — и поминай как звали. Но не затем он пришёл, чтобы с тенями в жмурки играть.

— Майя, внученька! — лязгнув калиткой, взмолился он. — Прости деда-дурня! Одумался я. С кабаками завязал, честно жить начал. Вернись, а?

Девочка так и застыла со снежным комом в руках. Глазёнками — хлоп-хлоп. И фея ей под стать.

— Твой дедушка?

— Мой.

Майя медленно кивнула, боясь, что видение исчезнет, как заметенные позёмкой следы. Видение не исчезало. Дед, и правда, изменился. Говорил он искренне, да и по виду было не сказать, чтоб к бутылке прикладывался.

— Она вернется только с моего одобрения. — Вышла из сеней дама в шуршащей юбке. Важная, нос кверху. Ну прямо павлин! — А я не одобряю. У тебя, дед, репутация испорчена. Тебе доверять нельзя.

За нею свитой просеменили два неразлучных пса — чёрный и белый. Ушки острые, хвосты торчком.

— Верно мыслишь, — тявкнул белый.

— Нюхом чую, совесть у старикашки нечиста, — подхватил чёрный.

В Теоре проснулась жажда справедливости. К щекам прилил румянец, брови сошлись к переносице. Она поднялась в полный рост и резким движением оправила платье.

— Что вы на человека кидаетесь?! Он ведь раскаялся, с повинной пришёл. Почему бы его не простить?

— Ой, вот только давай без нотаций, — огрызнулась Юлиана. — Ты вообще, считай, с другой планеты. Местных нравов не знаешь. И в сколько слоев хитрости завёрнут конкретно этот проходимец, понятия не имеешь.

— Мы на него, между прочим, не кидались еще, — потешным хрипатым голоском заявил Пирог. — Хотя могли бы. Наброситься и покусать — это я с охотой.

— Вы как хотите. А я считаю, ему стоит дать шанс, — сказала Теора, непримиримо складывая руки на груди. — Родной дедушка всё-таки. Да, Майя?

Девочка закивала, подошла к изгороди, робко взялась за рукав дедова кожуха.

— Может, чаю с пряниками?

Яровед припомнил события не столь далекой давности, позорное столкновение с прозрачной стеной, которая образовалась на месте дверного проёма, — и наотрез отказался. А ну как дом не пропустит снова?

— Зачем хозяев тревожить? Вот ежели бы прогуляться…

— Ой! Мы как раз с Майей в лес собирались! — обрадовалась Теора. — Для снеговика нос нужен. Вы погодите, только корзинку прихвачу!

Когда она нырнула в сени, Юлиана укоризненно прицокнула языком.

— Дай ему палец — он и руку откусит. Слушай, Кекс, ты хоть и не любитель точить зубы о первого встречного, зато не лезешь на рожон и перед глазами почем зря не мелькаешь. Ступай-ка тайком за ними. Всяко спокойнее будет.

Пирог решил, что пришла пора обижаться. Ушки поникли, раздался гневный чих.

— Его посылают шпионить, а я, значит, мелькаю, — прорычал он.

Юлиана присела на корточки и поманила пса к себе.

— Обещаю: летом на разведку вместо Кекса отправим тебя. А сейчас всё белым-бело. Случись неприятность, Кекс легко сумеет скрыться и доложить обстановку. Улавливаешь?

Пирог еще немного побухтел для порядка. Но когда объявили, что на обед куриные косточки и жаренная в масле шкурка, обиду как языком слизало.

В лесу, точно в дворцовых чертогах, царила огромная, звонкая тишина, переплетенная с золотыми нитями солнца. Нарушалась она разве что приглушенными ахами Теоры да хрустом снега под сапогами. Кекс добросовестно крался по свежему следу, гордый тем, что ему поручили такое ответственное задание. Пока Майя бегала и выковыривала из-под снега еловые шишки, а Яровед крутился поблизости с корзиной, Кекс набрёл на дупло вровень с землей. Из дупла веяло весной. Наверное, она затаилась там, чтобы привести себя в порядок и выйти во всей красе, когда пробьет час. Кроме весны Кекс унюхал сплюшку-сову, которая дремала дуплом выше. Он хотел спросить, как сова умудряется без помех поворачивать голову почти на триста шестьдесят градусов, но тут произошло непредвиденное. Гораздо хуже лавины или снежного бурана. Теору, Майю и Яроведа взяли в кольцо вооруженные до зубов верзилы. Грозные, бородатые, с огнестрелами наперевес. Как только они смогли подобраться без шума в таких-то сапожищах?!

— Хватайте белобрысую, — хладнокровно распорядился Яровед. — Обыщите как следует. И корзину не забудьте. — Бросил главному бородачу кисет с монетами, вышел из круга, аккуратно отведя в сторону ружейный ствол. — А ты давай сюда.

Стариковские пальцы больно сомкнулись у Майи на предплечье и потянули прочь от охотников. Стальной захват — и без дозы горячительного? Вот уж где невидаль! Яровед больше не притворялся. Обветренные губы сжались в тонкую линию, а голосом было впору рубить дрова.

— Шевелись, дрянная девчонка! Как вернемся домой, я из тебя придурь выбью. Научу старших уважать.