На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 68

— Уймись, ненасытный! — сказала ему Пелагея. — Мне на тот свет пока рано. Я еще хоть куда, даром что простужена.

Она решительно отвернулась, выждала минуту-другую и бросила быстрый взгляд через плечо. Бездна снова, как ни в чем не бывало, сияла россыпями звёзд.

Юлиана имела несчастье замешкаться у порога, переобуваясь в сапоги. Ее прижали к стенке между вешалкой и трельяжем.

— Немедленно… отдай, — тяжело дыша, потребовал человек-клён. — Это тебе не игрушки!

Она освободилась из плена, прибегнув к хитрости, с помощью которой не раз дурачила приставучих поклонников. Вскинула глаза к потолку, изобразила на лице панический страх и как закричит: — Паук!

Можно было не сомневаться, что уловка сработает. Когда Киприан развернулся, чтобы сразить недруга в неравном бою, Юлиана с победным кличем выскользнула за дверь. Марта в тулупе сгребала выпавший за ночь снег огромной ржавой лопатой. На карнизах дома выросли мягкие шапки — ну точь-в-точь пломбир! Лес вырядился в белое и церемонно молчал.

Юлиана плюнула на торжественную обстановку и залегла за ближайшим сугробом, сверяясь с инструкцией, чтобы зарядить снегострел. Ни мороз, ни постная мина Марты не могли остудить ее пыл.

— Куда без верхней одежды! Заработаешь простуду, что мне с тобой потом делать?! — донесся с крыльца голос Киприана. Надо же, какой заботливый! Ведь прекрасно знает: переохлаждение лечится тёплыми объятиями.

Первый выстрел, проверочный, пришёлся в опорную балку крыльца. Второй — под неприлично заливистый смех — Киприану выше пояса.

— Нашла себе зимнюю забаву! — с облегчением проворчал тот и кинулся к сугробу.

Юлиана тем временем покрутила круглый бороздчатый регулятор, перевела рычажки и вновь полезла в инструкцию. Как добиться от этой штуковины длинной очереди? Чтобы палить снежками без перерыва? Киприан подлетел сзади, накрыл ее меховым плащом и, изнемогая от внезапного прилива нежности, повалил на снег. Юлиана порывисто вскинула руки и сцепила в замок у него на шее. Оружие без надобности валялось рядом. Она смеялась, будучи не в состоянии остановиться.

— Что ж ты со мной делаешь? Из озноба в жар, из жара в озноб, — нависнув над ней утёсом, проговорил человек-клён.

— У меня в крови легкомыслие и отвага. Этот вирус неизлечим. Пора бы уже привыкнуть.

Марта испустила тоскливый вздох, покачала головой и поплелась пристраивать лопату в сарай. Всё им «хи-хи» да «ха-ха», а ей еще кур покормить, в лес за хворостом сходить, полы надраить. День-деньской как белка в колесе.

Мороз бродил под окнами и терпеливо примерялся к стёклам, намереваясь не нынче-завтра вывести на них свои замысловатые узоры. Безудержное веселье и плещущая через край любовь заставили его усомниться: а правда ли на дворе зима? Может, эти двое, что катаются сейчас в снегу и умирают от смеха, собрались привечать весну?

Статью Пересвета забраковали в который раз.

— Бездарь и лентяй! — отчеканила Василиса. — Перепиши так, чтоб читателя пробрало! Что с тобой творится вообще? Вчера в облаках витал, сегодня ворон считаешь. Бери пример со Звездного Пилигрима! У него что ни фраза, то в яблочко.

Когда она унеслась в соседний кабинет пропесочивать очередного журналиста, Елисей заговорщически дёрнул приятеля за край кофты.

— Эй, а сестрица-то, видать, на тебя запала. Вернее, на Звездного Пилигрима. Уши мне прожужжала, нахваливая его ладный слог. Вся такая холодная, неприступная. А тут вдруг мечтает встретиться и взять автограф. Каково?

— Да-а-а, — отрешенно протянул Пересвет, опершись щекой на руку. Рина не выходила у него из головы. Прощание оказалось и близко не таким, как он себе представлял. Клубы седого дыма, застящие полотно железной дороги. Столпотворение на перроне, ругань, возня, окрики и свистки. И ее тонкие, почти прозрачные пальчики на ледяном окне вагона, радужка из темного серебра, разметавшиеся по плечам волосы. Розу он вручил через открытую форточку, даже кое-какую напутственную речь произнес. Да только и цветок, и назидание были здесь лишними, неуместными. Всё в глубине души противилось столь печальному исходу. Удержать ее? Верх себялюбия. Уехать вместе? Она не позволит, напомнит о благородной цели. Будь трижды проклят Звездный Пилигрим!

Над гудящими рельсами реял запах смолы и креозота. В воздухе витали ароматы из столовой за углом, особенно соблазнительные для тех, у кого во рту с утра не было и крошки. Пересвета толкали пассажиры, спешащие занять место в вагоне. Брюзжали немощные на вид, но весьма бойкие старушки с корзинками, носилась вездесущая шумная детвора. А он прирос к месту, не смея отвести взгляда от родного лица. И потом, как дурак, бежал за уходящим составом, пока не оборвалась платформа. Безнадежно влюбленный дурак.

— Эй, парень, очнись! — потряс его Елисей. — Мы тебя теряем.

Пересвет дёрнул плечом, отгоняя обрывки воспоминаний. Вот уж не время раскисать.

— Вечером, как обычно, на базарной площади? — уточнил он вполголоса.

— Ага. На каждую новую главу всё больше желающих. Кстати, отыскались добровольцы. Печатные станки в подвалах, залежи чистой бумаги. Эти ребята вызвались распространять книгу безвозмездно, — сообщил Елисей с азартом. И резво отпрянул, едва дёрнулась дверная ручка.

— О чем шушукаетесь? — сварливо поинтересовалась Василиса. — Небось, начальству косточки перемываете?

— Никак нет! — Вытянулся в струнку Елисей. — Мы того… Обсуждаем, как лучше статью написать.

— О дереве, светящемся в ночи, — вставил Пересвет.

— Ага! О нём самом.

— Ой, ненатурально врёте. — Прищурилось мнительное «начальство». — Придётся удержать с вас часть зарплаты.

— Ну за что?! — вполне натурально заныл Елисей. — Мы ж ничего такого!

— Рассказывайте сказки! Знаю я. Это вам для остратски, а другим болтунам наука.

Василиса лихо развернулась на каблуках, полюбовалась, как разлетается синий подол, и отправилась воплощать угрозу в жизнь. Елисей скорчил ей вслед страшную гримасу.

Сумерки спустились рано. Выжгли опалово-белый день и уверенно взяли своё. На обшарпанном подоконнике общежития подрагивал свет керосиновой лампы.

— Не пихайся!

— Сам не лезь!

— А вот как я тебе тресну!

Задувая в щели, ветер попытался подглядеть, над чем это так увлеченно нависают студенты. Сюжет — свежий, захватывающий и, главное, правдивый — поглотил их целиком. Только ноги торчат. А глаза знай бегают по строчкам.

— «Он обзавелся причудой принимать в своих роскошных хоромах молчаливых, неприветливых охотников. Из леса охотники возвращаются с добычей редкой. Не кабан, не кролик, не лисица. В их силки попадаются арнии».

Вихрастый юноша в очках читал невыразительно, водя пальцем по хрустящей бумаге.

— Дай-ка сюда! — Подвинула его соседка. Новый голос — звонкий и чистый — подхватило и унесло под потолок любопытное эхо: — «У него в особняке несметное число камер, клетей и каморок. Но арний он прячет в особых застенках. Им не сворачивают шеи, не выщипывают перья. Их не подают жареными к столу. Из них выцеживают волшебную силу».

… — «Вам приходилось бывать в лесу летом? Спасительная прохлада посреди зноя, похрустывание веток под ботинками, бодрящий запах сосен. И дивное пение арнии высоко в ветвях. Помните?» — Один из мастеровых, что сгрудились за столиком кофейни, разгладил страницы загрубелым кулаком.

— Рухни на меня чайный сервиз! — воскликнули у него за спиной. Официант без зазрения совести таращил глаза на запачканные шоколадом листы, словно ценнее них ничего в жизни не встречал. — Вторая глава из книги Звездного Пилигрима! Продолжай, приятель! Я должен это услышать.

— «Пение арний вселяет надежду, рассеивает тоску и освобождает от оков, которые мы сами на себя налагаем».

— Складно пишет, а? — снова вклинился официант. На него недобро зыркнули и велели умолкнуть.