На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия - Страница 63

Заслышав, что Теору агитируют в пользу сладостей, булочник в бархатной маске — на поверку розовощёкий и круглолицый — принялся активно зазывать ее к себе, в «Сытого мельника». И тут, как яблочки с яблони, если ее хорошенько тряхнуть, наперебой посыпались приглашения. Звали на вечер в «Ржавом гвозде», посидеть за чашечкой кофе в заведении со зловещим названием «Заводной протез». И просили, чтоб обязательно в «Шестерне» навестила. Теора зарумянилась, поджала колени к груди, завесившись волосами, точно густой вуалью. Столько внимания ей одной!

Пелагея, которая всё это время выстукивала дерево с криками: «Юлиана, ты там?!» — отвлеклась от своего важного занятия и горячо закивала гостям.

— Конечно-конечно! Теора непременно к вам заглянет, к каждому по очереди, — пообещала она. — Ведь правда?

— Нет. Она не пойдет, — четко разделяя слова, произнесла вторая тень. Теора с Пелагеей тревожно переглянулись. Пересвет, ворковавший с Риной о разных мелочах, вдруг словно воды в рот набрал, хотя ничегошеньки не слышал. Маски гомонили и перебрасывались шутками, как будто ничего особенного не произошло. Рябой конопатый мужичишка в шапке скомороха опрокинул в рот остатки ядрёного коктейля и, вообразив себя солистом местного театра, загорланил песню. Сбиваясь на хохот, его поддержало несколько соседей. Голосили они прескверно — кто в лес кто по дрова.

— От Мерды придется избавиться, — продолжал меж тем Незримый. Его речь звучала властно, пробирая до мурашек. — Нужно вызволить того, кто томится внутри. Не сводите близких знакомств с людьми из города, иначе отклонитесь от цели.

— Загадками изъясняетесь, ваше Темнейшество, — сказала Пелагея. Похоже, голос Незримого пробирал до мурашек только Теору.

— Я поняла. — Она проговорила тихо, но ее расслышали. Румянец смущения сменился меловой бледностью. В глазах отразилась решимость. Вскинув острый локоть, Теора скрутила волосы в тугой жгут и отвела за спину. — Я всё сделаю. Дай мне время.

Поднялась с колен и, придерживаясь за ствол, словно незрячая, зашагала к дому. Незримый подвижной тенью потянулся следом.

— Что это с ней? — в недоумении прошептала Пелагея.

Пересвет с Риной одновременно пожали плечами.

Цепенея, Теора взошла по скособоченным дубовым ступеням (в них упирался могучий ствол Клёна; благо, шире расти не стал). Она могла бы притвориться, что не уловила смысла, разучилась читать между строк. Однако намёк был ясен как никогда: уничтожить Мерду следует именно Теоре.

Ей бы радоваться — наконец-то появилась задача, достойная спасительницы миров. Ведь избавив горожан от ночного кошмара, она сбережет не один светлый ум. Но сомнения и туманные отголоски тревоги роились подобно назойливой мошкаре. Виски сжимало чугунным обручем. Неужели нет иного выхода кроме убийства? И насколько же должно очерстветь сердце, чтобы ты мог хладнокровно лишить жизни пусть даже самое презренное, падшее существо?!

— Мысли не существа, — подсказал Незримый, едва Теора добралась до тайной комнаты. — А Мерда слеплена из них почти целиком. И еще… — Он надвинулся внушительной черной фигурой, оттесняя девушку к стене. — Разить ты будешь любовью.

Теора задела ногой сундучок с бусинами, и те, прыгая, покатились по полу. Давний, пронзительный сон всколыхнул пучину воспоминаний. «Если тень настигнет, случится непоправимое». Да пусть хоть трижды случится! Ей всё равно. Близкое присутствие тени пьянит, прикосновения будоражат кровь. Как же много потеряла Антея, когда отреклась…

Теоре хотелось лишь одного — хоть ненадолго отсрочить падение в бездну, растянуть мгновение, упиваясь запретным чувством. Но Незримый придвинулся ближе — и в бесконечности-вместо-стены померкло мерцание звёзд, унося желания и тревоги в скользкую пустоту.

Очнулась она в Энеммане. Яркий свет бил в лицо, заставляя щуриться и улыбаться от негаданного счастья. На востоке равнина дыбилась холмами, возносила к небу непокорные гранёные скалы и резко уходила в море, откуда в мареновой дымке каждый день выныривало солнце. Сейчас оно светило на полную мощь. Ни чаш, ни башни Каремы Теора не разглядела. До горизонта расстилался сплошной малахитовый ковер с крапинами желтых и красных цветков.

— Я ведь сплю?

— Спишь, — кивает Незримый. Мастер по части наведения морока на подопечных. Его белые шелковые одеяния шелестят на ветру. Взгляд обращен в недостижимую даль. Голову венчает филигранная корона из бриллиантов. Ну точно принц!

Приподнявшись, Теора чувствует под ладонями короткую щекочущую травку. На указательном пальце уселся и шевелит усами большой перламутровый жук. Стрекозы чертят в воздухе эфемерные границы своих государств.

— Вставай. Я научу тебя сражаться, как подобает воину из верхних миров. — Незримый протягивает корут с рукоятью, инкрустированной самоцветами и переплетающимся золотым орнаментом.

Теора мигом вскакивает на ноги. Держать корут — уже великая честь. Но голос выдает разочарование.

— Ты говорил, я буду разить любовью…

— Люди неверно истолковывают понятие любви. Ждут ее, точно капризную гостью. Ищут где угодно, да только не в своем сердце. Не надейся, любовь не преподносят подобно дару. Она не окажется в руках, как этот меч, — строго говорит Незримый, а затем играючи создаёт для себя второй корут из кристального воздуха. Он с беспечностью помахивает мечом ровно до тех пор, пока подопечная не решается нанести удар.

— И что прикажешь делать? Как одержать над Мердой верх?!

Удар отражен без малейшего усилия. Теору захлёстывает буря. Незримый спокоен и невозмутим.

— Что делать? Отречься от себя.

— Отличный совет! — колко бросает Теора, выплёвывая залетевшую в рот мошку. — А главное, какой чёткий! И следовать ему легче лёгкого!

Она делает выпад, чудом не запутавшись в подоле, — и мечи с лязгом скрещиваются вновь. Похоже, Незримый не ожидал встретить столь ярое сопротивление. Ему всё сложнее сдерживать натиск.

— Удобно любить того, кто красив и в ком пробудилась взаимность, — с придыханием отвечает он. — Но такая любовь не спасёт мир.

Сверкающее лезвие со скрежетом проходит по стали корута, вынуждая противницу отступить. Взгляд Незримого прожигает насквозь, но Теора не остаётся в долгу. Внутри нее кипит бунт, а ведь она годами умело подавляла его, не давая разрастись.

— Так значит, надо взять и принести себя в жертву?!

Солнце разгорается ярче, опаляя обнаженные плечи. Воздух как вязкий кисель. Липнет к телу белоснежная ткань платья. Глаза застилает пот. И крик вырывается помимо воли:

— А что если я не хочу?!

Теора спотыкается о булыжник, роняя корут на траву. Подхватывают ее у самой земли. Мороз по коже, горячее дыхание в шею. Слишком опасный затеяли они поединок.

— Никуда не денешься, — шепчет Незримый на ухо. — Таково предназначение всех живущих в Энеммане. Вот поэтому-то я предупреждал: не привязывайся ко мне, гаси чувства, пока не разгорелись.

Он отстраняется резче, чем следовало. Сам хорош. Разве не он первым нарушил закон? Что уж теперь на чужую слабость пенять?

— Неправильно всё это, — противится он. Но устоять не в силах. И вот уже пальцы вероломно тонут в волосах Теоры, гладят лицо, обрисовывая контуры губ. Ее взгляд ясен и чист, как вода ледяных ключей.

— У тебя ведь есть имя?

— Имя? — Он озадачен неожиданным вопросом, но колеблется недолго. — Незримые не раскрывают людям имён. Тебе, так и быть, скажу.

Оно звучит, как тонкая нить ручья, бегущего с горных уступов. Как ропот далёкой грозы и ласковый говор прибоя.

— Эремиор, — бережно проговаривает Теора и прячет имя в свою потайную сокровищницу. — Эремиор, будешь ли ты счастлив, если я остановлю Мерду ценой собственной жизни?

У него нет ответа на этот вопрос. Зато уверенности не занимать.

— Ты не умрёшь, пока я буду рядом.

— На помощь! Там, наверху… — Майя на миг замерла, таращась на гигантский сияющий ствол. Так вот отчего иллюминация на дворе! Но разбираться, откуда взялось дерево, было недосуг. Девочка сбежала с покосившегося крыльца и уцепилась за юбку Пелагеи.