Князь Мещерский (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 33

Барятинский взял газету, поклонился и вышел. А посол удовлетворенно улыбнулся и откинулся на спинку кресла. «Вот так! – подумал довольно. – Одним выстрелом – двух зайцев. Во-первых, старый Барятинский оценит мои усилия по спасению его непутевого отпрыска от фронта. Во-вторых, окоротим этого выскочку Мещерского, который позволяет себе унижать природного князя на публике. А то он как-то резко задружился с Игнатьевым. Привез ему генеральские погоны и орден, помогает заключать контракты. Если так далее пойдет, граф обгонит меня в чинах и наградах. Нет, уж! – посол сжал пальцы в кулак и грохнул им по столу. – Жаловаться на меня вздумал? Письма военному министру слать? Не выйдет!»

Французы поменяли программу: попросили начать с операций, а лекции перенести на последующие дни. Об этом мне сообщил Шарль, прибывший в отель ни свет, ни заря. Я даже позавтракать не успел. Вот за утренним кофе с круассаном он и вывалил новость.

– Не обижайся, Валериан, – развел руками француз, – но коллеги хотят видеть тебя в деле. Многие не верят тому, что ты автор новых методик. Их смущает твой возраст, княжеский титул и положение жениха принцессы, – он обмакнул круассан в кофе и откусил пропитанную напитком часть. – Считают, что слава дутая, а статьи в медицинских журналах под твоим именем писали другие.

– Ладно, – кивнул я. – Хотят убедиться – пусть смотрят. С чего начнем?

– С простаты! – оживился он. – Она интересует более всего – уж больно революционный метод. Тебе представят на выбор несколько больных, а дальше сам решай, кого из них оперировать.

– Мне будут ассистировать Бухвостов и Никитина.

– А я? – обиделся Шарль.

– Ты тоже. Но у них есть опыт таких операций, а у тебя нет. Поэтому будешь смотреть и запоминать.

А то еще влезешь не туда… Перед французами опозориться нельзя. Семен Акимович и Клавдия Николаевна к изменению планов отнеслись философски – люди опытные, не такое видали. Плакаты о переливании крови отложили в сторону, из кофров извлекли нужное оборудование, погрузились в такси и поехали в госпиталь Парижского университета, он же Сорбонна. Там нас ждали: в небольшой аудитории собралось с десяток местных врачей. Все немолодые, важные, полные достоинства и собственной значимости. Я ловил на себе их снисходительные взгляды. Ладно, цыплят по осени считают…

– Не будем зря тратить время, месье! – сказал я после взаимных приветствий. – Хочу видеть пациентов.

Для меня подготовили троих. Немолодых – от сорока восьми до шестидесяти лет, что не удивительно – аденома дает себя знать на склоне лет. Все трое – рабочие из предместья Парижа. Выбор ясен: нашли тех, кого не жалко. Я обследовал и опросил пациентов. В этом мне помогал Бухвостов – по-французски Семен Акимович говорил отлично.

– Итак, месье, – сказал я, после того, как обследование завершилось, и последний пациент вышел из аудитории. – Первым кандидатом на операцию я выбираю Антуана Тома.

– Почему именно его? – спросил важный дяденька с бакенбардами, назвавшийся доктором Леру. – А, скажем, не Мореля?

– Его оперировать бесполезно: рак в терминальной стадии.

– Вы уверены?

– Об этом свидетельствуют данные анамнеза. При ректальном обследовании у пациента обнаружены многочисленные узлы в простате. Его мучат боли в крестце и в правом подреберье. Он сильно исхудал. Все это говорит о том, что опухоль в простате дала метастазы в позвоночник и печень – это типично для этого вида рака.

Французы удивленно закрутили головами и стали переглядываться.

– В клинике есть рентген? – спросил я.

– Да, мсье! – подтвердил высокий, худощавый француз в белом халате.

– Главный врач клиники, доктор Бернар, – напомнил мне Шарль шепотом.

– Обследуйте Мореля на рентгенологической установке, мсье Бернар, – предложил я. – На такой стадии метастазы должны быть видны.

– Я ненадолго оставлю вас, господа, – сказал Бернар и вышел. Я же воспользовался предоставленной паузой для рассказа о предстоящей операции. Бухвостов, умница, привез не только необходимое оборудование, но и несколько плакатов с рисунками. Вывешивая их поочередно на кафедре, я подробно рассказал о методике. Слушали внимательно. По лицам врачей было видно, что для них это откровение. Я заканчивал лекцию, когда в аудиторию вошел Бернар. Все дружно посмотрели на него.

– Коллега из России прав: у Мореля рак, причем, в последней стадии, – сообщил главный врач.

По аудитории пробежал шумок.

– Откровенно говоря, я поражен, – продолжил Бернар, повысив голос. – Поставить безошибочный диагноз после короткого обследования и опроса… У нас с этим были затруднения. Мсье Месчерски, – он произнес мою фамилию с ударением на последнем слоге, – выражаю вам свое восхищение.

А что вы думали? Опыт не пропьешь… Я кивнул.

– Надеюсь, вы позволите нам присутствовать на операции? – спросил Бернар.

– Если будете вести себя тихо и не пытаться отобрать у меня ланцет, – улыбнулся я.

Шутка понравилась. Врачи рассмеялись и стали вставать. Операция проходила в специальном демонстрационном зале клиники университета. Бухвостов и Никитина не теряли времени зря, и, когда бледного Тома в одной больничной рубашке ввели в зал, все было готово.

– Не бойтесь, Антуан! – сказал я пациенту (посредством Бухвостова, конечно). – Я сделал сотни таких операций, и все они завершились благополучно.

– Мерси, – ответил француз. – Мне сказали, что меня будет оперировать знаменитый русский хирург, даже князь, правда, я не ожидал, что вы так молоды. – Я верю вам, мсье! Делайте свое дело. Замучила меня болезнь.

Санитары помогли Тома взобраться на операционный стол, Шарль наложил ему на лицо марлевую маску и стал капать на нее эфир из специального сосуда. Через несколько минут пациент уснул, и мы приступили к операции. Я комментировал вслух свои действия, Бухвостов переводил мои слова на французский, не забывая при этом ловко ассистировать. Французы не усидели на скамьях и подошли ближе. Я не отгонял. Во-первых, все в белых халатах и марлевых масках, во-вторых, дело привычное: в Москве тоже приходили посмотреть. Аденома у Тома оказалась не слишком запущенной, и мы удалили ее быстро. Я вставил в мочеиспускательный канал пациента тонкую резиновую трубку, другой ее конец, пропущенный сквозь резиновую же пробку, опустил в стеклянную банку с узким горлышком и закрыл ее. Никитина ловко обхватила шнурком горлышко и прикрепила банку к узкому пояску из тесемки, который перед этим застегнула на талии пациента. Применять свечение я не стал. Лишние вопросы, к тому же медицина во Франции передовая по местным меркам. Антисептика и анестезия присутствуют в полном объеме, широко применяется и российский стрептоцид.

– В первые дни после операции пациент не сможет мочиться самостоятельно, – объяснил я свои действия врачам. – Моча и кровь будет стекать в банку. Их надо регулярно менять. Мы оставим здесь несколько штук, так же, как и эти упоры для ног, – я указал на стойки по сторонам операционного стола. – С этой банкой, когда рана затянется, пациент сможет ходить и опорожнять ее самостоятельно в ватерклозете.

– Благодарю! – сказал Бернар и дал знак санитарам. Те погрузили Тома на носилки и унесли. – Шарман, мсье Месчерски! Я восхищен вашим мастерством. Вы блестящий хирург. Специально засекал время: на такую сложную операцию у вас ушло менее двух часов. Сейчас я предлагаю всем пообедать. Затем мы вернемся в операционный зал: у нас остался еще один пациент.

Даже не спросили, хочу ли я его оперировать… Ладно. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

На следующий день мы ставили аппарат Илизарова. В этот раз мне активно помогал Шарль – наловчился в Москве. Выглядел он чрезвычайно довольным. Вчерашний бенефис произвел впечатление, посмотреть на работу русского хирурга пришло втрое больше врачей. В демонстрационной палате они заняли все скамьи, а после операции мы перешли в аудиторию, где меня засыпали вопросами. Я терпеливо отвечал, а когда французы выдохлись, вывалил фишку, которую приберег напоследок: