Князь Мещерский (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 25

– За удачную поездку!

Чокаемся. Глоток мягкого ароматного напитка с явственным ореховым привкусом. Ломтик источающего сок лимона, следом – крупную, черную маслину. Шарль послушно повторяет за мной.

– Ну, как?

– Необычно, – трясет он головой. – У лимона резкий вкус, хотя сахар его смягчает. Маслина своей терпкостью смывает кислоту, оставляя легкий оттенок. Это накладывается на аромат напитка, создавая причудливый букет.

Француз! У них еда – религия. Повар – самый уважаемый человек в обществе. Так было в моем мире, есть и здесь.

– Повторим?

– Не откажусь, мсье Мещерский!

– Обращайтесь ко мне по имени, Шарль! Я простой фронтовой врач, волей судьбы ставший лейб-хирургом.

– Эту судьбу случайно не цесаревна зовут? – лукаво щурится галл.

Француз… Они своих аристократов еще в первую революцию душили, как могли, затем топтались по ним во времена второй и третьей республик. Демократические традиции в крови. Потому Шарль избегает называть меня князем, выбирая нейтральное «мсье». Но кое-что у них неизменно.

– Ошибаетесь, Шарль! В России не принято делать карьеру через постель, – это тебе не Франция! – Они, – указываю на ордена на мундире, – получены не в дамском будуаре. Вот это, – касаюсь шрама на лбу, – след не от дамского каблука. Карьеру я начал простым солдатом в окопах. Перенес клиническую смерть из-за перитонита, через несколько месяцев – нейрохирургическую операцию вследствие ранения осколком в голову. В последнем случае меня спасло мастерство нашего гениального хирурга Николая Ниловича Бурденко.

– Хм! Не знал, – глаза Шарля загораются любопытством. – Расскажешь? Валериан…

Почему бы и нет? Мне нужна приличная легенда. Одно дело, когда в Париж приедет царский фаворит, другое – фронтовой врач, оточивший хирургическое мастерство на полях сражений. Это оценят.

– Расскажу. Но сначала выпьем!..

Ну что вам рассказать про Париж? В своем мире мне удалось в нем побывать: съездили в туристическую поездку с женой. Эйфелева башня, собор Парижской Богоматери, Лувр… И масса смуглых лиц на улицах; если бы не европейская архитектура и христианские соборы, то подумаешь, что попал в арабский город. Париж начала двадцатого века мало походил на тот, что я видел. Исторические памятники, конечно, остались те же, даже верхушка Эйфелевой башни торчала над крышами, но атмосфера и люди радикально другие. Этот Париж пах угольным дымом, конским навозом и бензиновой гарью. Огромный по этому времени город – около трех миллионов жителей, и все куда-то спешат. Никакого сравнения со степенной Москвой с ее узкими улочками и лошадиными запряжками. Масса смешных, кургузых автомобильчиков с брезентовым верхом, которые, распугивая прохожих клаксонами, сплошным потоком катят по мостовым бульваров и авеню – гениальным творениям барона Османа[39]. Большие, похожие на сараи, к которым приделали колеса, такси. Во Франции автомобильный бум в отличие от России, где машин мало. Отстаем мы от союзников по промышленному производству, потому и оружие у них заказываем – своих предприятий не хватает, не успели построить до войны. Впрочем, как всегда. И почему у России судьба такая – вечно кого-то догонять? В начале двадцатого века это были Англия, Германия и Франция, затем их сменили США. Бежали вслед, бежали, но так и не настигли. А вот у японцев это вышло, за ними корейцы подтянулись, теперь Китай бал правит. И ведь тоже войну пережили, потери и разрушения претерпели, но смогли подняться и догнать. А вот мы – нет. В чем причина? Мозги другие? Не так думаем, делаем, планируем? Или всему виной наши природные богатства? Зачем упираться рогом, рвать жилы, если можно продать нефть, газ, лес или что там еще и на вырученные деньги купить необходимое? У японцев, корейцев и китайцев таких богатств нет, вот, они и стараются. Может нам, японцев да китайцев президентами и премьер-министрами ставить? Нельзя: тут же сплавят территории своим. С японцами без Курильских островов, Сахалина и Дальнего Востока останемся. С китайцами и того хуже – обрежут Россию по самый Урал. Их полтора миллиарда, аппетиты большие. И куда бедному русскому податься? Сарказм.

На вокзал Сен-Лазар в Париже поезд из Гавра прибыл в разгар дня. Мои спутники тут же разбежались, и первым умотал Трусов. Отправился выяснять, почему нас не встретили, и что делать. Предполагалось, что на перроне нас будет ждать представитель российского посольства в Париже, но тот почему-то не явился. (И почему я не удивлен?) Бухвостов с Никитиной ушли следить за разгрузкой багажа, оставив меня с жандармами в окружении саквояжей и чемоданов. Стояли мы посреди них, как три дуба в Лукоморье. Я, впрочем, не переживал. С любопытством смотрел на вокзальную суету, пока жандармы отгоняли шустрых французских грузчиков. Последние, впечатленные нашими мундирами, выдававшими состоятельных клиентов, норовили схватить вещи и погрузить в свои тележки. В этот момент к нам подошел высокий, стройный офицер в форме полковника русской армии. На вид ему было около сорока, красивое лицо, аккуратно подстриженные усы.

– Здравия желаю, ваше превосходительство! – обратился полковник ко мне, приложив ладонь к козырьку фуражки, и продолжил, заметно грассируя: – Разрешите отрекомендоваться: военный агент России в Париже граф Игнатьев. Извещен о вашем приезде по радиотелеграфу, решил встретить лично.

Я с интересом посмотрел на графа. Любопытная личность, мне о нем отец рассказывал. В Первую Мировую войну Игнатьев был военным агентом в Париже (история повторяется), где руководил закупками оружия и снаряжения для русской армии. Единолично распоряжался огромными суммами. После Октябрьской революции на его счетах во французских банках оказались сотни миллионов франков, принадлежавших исчезнувшей Российской империи, то есть более никому. Понятно, что желающих прикарманить эти денежки нашлось много, и к Игнатьеву зачастили ходоки с соблазнительными предложениями. Граф всех послал, а в 1925 году вернул деньги Советской России, не взяв себе даже сантима. Русская эмиграция впала в шок, затем подвергла Игнатьева остракизму. Родной брат даже стрелял в него, но, к счастью, промахнулся. Граф же, чтоб прокормиться, выращивал с женой шампиньоны на продажу. В 1937 году Игнатьев вернулся в СССР, где курировал изучение иностранных языков в военных училищах и даже возглавлял кафедру в военно-медицинской академии.

– Здравствуйте, Алексей Алексеевич! – пожал я графу руку. – Рад познакомиться. Давайте без чинов. Здесь не строевой смотр, а я не генерал из Ставки.

– Понял, Валериан Витольдович! – улыбнулся полковник. – А почему стоите? Какие-то затруднения?

– Обычный русский бардак. Нас должны были встретить из посольства, но…

– Ах, эти! – Игнатьев пренебрежительно махнул рукой. – Забудьте! Наверняка чиновник, которому это поручили, накануне посетил ресторан или кабаре, и сейчас отходит после бурной ночи. В Париже веселая жизнь. Разрешите помочь?

– Буду благодарен.

– Вас трое?

– Шестеро. Двое ушли следить за выгрузкой багажа, Трусов из министерства иностранных дел убежал разбираться со встречавшими.

– Я мигом!

Граф исчез, как будто его и не было, но вернулся буквально через пару минут. Следом шли Бухвостов с Никитиной, за ними носильщики катили тележки с нашими кофрами. Подойдя к нам, граф отдал распоряжение, и грузчики взвалили на тележки остальной багаж.

– Сейчас – к стоянке такси! – сообщил Игнатьев. – Возьмем два авто. Парижские такси большие – в одно помещается пять человек. Второе повезет вещи.

– А Трусов? – спросил я.

– Он в первый раз в Париже? Никого здесь не знает?

– Отнюдь. Хвалился, что бывал много раз.

– Значит, не пропадет, – сказал Игнатьев, как мне показалось, со злорадством. Похоже, у него тут терки с посольскими. Ладно, выясним.

– Едем! – сказал я…

К «Шаванелю» нас доставили быстро. Дорогой я пригласил Игнатьева разделить с нами обед, на что граф с удовольствием согласился. Чувствую, не просто так он пришел на вокзал… В отеле служители в ливреях расхватали наши чемоданы и потащили в номера, Игнатьев направился в ресторан делать заказ, пообещав выбрать хорошие блюда, а не те, что впаривают неопытным приезжим, а я поднялся с портье на третий этаж. Номер, который мне выделили, оказался огромным. Высокие потолки с лепниной, необъятных размеров кровать, штучной работы мебель, паркетные полы, мрамор в ванной и клозете. Везде огромные зеркала. Начинаю привыкать к роскоши. Ну, и цена соответствующая: сто двадцать франков в сутки, сорок рублей! Буржуи! Сунул портье монету в пять франков (полтора рубля между прочим!), тот взял, недовольно скривившись, видимо, ждал, что русский осыплет его золотом. А вот хрен тебе! Я не олигарх, и деньги у меня казенные. От своих, небось, и франка не получишь. Наскоро умывшись, я спустился ресторан, где обнаружил Игнатьева за столом в глубине зала. Водкин и Пьяных сидели неподалеку, стараясь не отсвечивать – на службе парни. Когда я подошел к столу, граф встал.