Бегство от одиночества (СИ) - Ганова Алиса - Страница 34

— Если чужие, оставить тебя наедине с трудностями? Ты в состоянии нанять хорошего адвоката?

— Это тебя не касается!

— А кого? Хоута касается?! — он прищурил глаза и насмешливо усмехнулся.

— Да идите и ты, и Хоут к дьяволу! — разъярилась Ханна.

— Желаешь остаться один на один с жителями этого милого городишка?

— Зачем приехал? Что тебе от меня надо?!

— Для начала — покорности, — невозмутимо, даже надменно диктовал условия Айзек.

— Я была покорной три года! В Аллентауне рыдала от тоски и одиночества, пока ты пропадал днями и ночами! Тебе доставляло удовольствие измываться надо мной! Да, у меня есть любовник, даже не один, и даже не два! И… — не успела выкрикнуть она, потому что Айзек влепил ей пощечину: не сильную, но унизительную. Почувствовав, что нащупала его слабую черту, Ханна остервенела.

— Не нравится?! — ее глаза пылали гневом. — Мне тоже не нравилось. Ты — самодур! — она сморщила нос, выражая презрение. — Да если бы у меня было желание, даже заперев дома, ты не смог бы помешать ответить взаимностью Олафу, Кевину или Фицджеральду, которые за твоей спиной предлагали стать содержанкой. Я любила тебя, так сильно, как только могла, и, чтобы не потерять, молчала! А ты решил, что я безмолвная вещь? Иди к черту, я не твоя прихоть! Пусть я буду сидеть в тюрьме, но…

— Какая тюрьма? Виселица! Тебе вменяют преднамеренное убийство, — цинично, с язвительной насмешкой заметил он, всем своим видом выказывая превосходство.

— И пусть! — кричала Ханна, топая ногой и вытирая слезы. Она не могла больше сдерживать себя. Айзек всегда умел вывести из равновесия, а потом с удовольствием смотрел на ее истерические припадки. — Убирайся! Видеть тебя не хочу!

— Дать адрес Олафа или Фицджеральда? Или остановишь свой выбор на Хоуте?

— Пошел вон! — зарыдала Ханна, раненая его бесцеремонностью настолько сильно, что потеряла самообладание. Еще бы мгновение, и, лишившись остатков здравого смысла, плюнула бы ему в лицо, поэтому рванула к двери, чтобы вытолкать гостя на улицу, но не успела. Едва поравнялась с ним, Айзек схватил ее за руку и, дернув, прижал к себе спиной. Как Ханна ни брыкалась, задеть его не могла, потому что он, зная, как она может брыкаться, был готов к любым выходкам.

— Скучала по мне? — низким, хриплым голосом поинтересовался Гриндл, наблюдая, как ее бессильная ярость переходит в слезы отчаяния. Ханна, крепко прижатая к нему, перестала сопротивляться и теперь плакала навзрыд, свесив голову.

Айзек тоже был подавлен. Нужно было уйти навсегда, громко хлопнув дверью на прощание, но он этого не сделал и теперь испытывал горечь, не менее тягостную, чем любовница.

Потребовалось время, чтобы плач стал приглушенным. Ханна попыталась выпростать руку, но не смогла.

— Пусти, — прошептала, но Айзек не шелохнулся.

— Пусти! — жалобно повторила, громко шмыгнув носом.

Одной рукой он достал из кармана надушенный платок и вытер ей нос, продолжая удерживать другой.

— Скучала по мне? — повторил вопрос, и ей ничего не оставалось, как едва заметно, кивнуть. Он держал бы ее ровно столько, пока бы она не ответила. — Я знал, — умиротворенно произнес довольный мужчина.

— Уходи.

— Не для того приехал, чтобы так просто уйти. Кстати, я тоже скучал. Даже сам не ожидал от себя подобной грусти. Довольна?

Ханна молчала, продолжая громко всхлипывать.

— Поцелуешь перед прощанием?

Уловив, как ее плечи дернулись и опустились, бесстрастно добавил:

— Предстоит ночь просидеть в саду, и все из-за склонной к истерии особе, отказывающейся сжалиться и рассказать, когда отходит ко сну.

- В девять, — глухим голосом прошептала она.

— Сразу бы и сказала. Так нет же, нужно было устроить много шума из ничего.

Когда Гриндл покинул дом, из-под стола, накрытого скатертью, послышалось кряхтение:

— Даже я подумала, что уезжает из города. Подобного изворотливого, проницательного хитреца еще не встречала. Но мне кажется, бой мы выиграли. Аллилуйя! Хотя победа далась тяжело. О, мои ноги и поясница! Помоги вылезти, милая. Надеюсь, твоего платья из-под софы не было видно?

Слушая всхлипы Ханны, Алексия вкрадчиво поинтересовалась:

— А, может, все-таки на Хоуте остановимся? Нет? Ну, ладно, — хозяйка вздохнула. — Да, купидон — злой мальчишка…

В эту ночь в сад никто не пришел.

Следующим вечером утепленные ловцы расположились более удачно. Учтя ошибки прошлого вечера, они залили во фляги кипяток и, обмотав тканью, держали под одеялами, что позволяло согревать руки. Похолодало, дул влажный ветер, улицы давно опустели. Отсидев в засаде больше пяти часов, они спрятали одеяла в сарае миссис Грапл и, изображая пьяных, окружными путями отправились в гостиницу.

На третью ночь погода испортилась вовсе. Мелкий студеный дождь моросил, не переставая. На обезлюдевших улицах не пробегала даже бездомная собака. Все живое укрылось в тепле или хотя бы под навесом, чтобы не озябнуть, и лишь Гриндл и Таггерт, злые, как сто голодных волков, стучали зубами и вглядывались в темноту, ожидая услышать чужие тихие шаги.

— Он же не дурак, чтобы явиться в такую погоду и оставить следы?

— Скоро узнаем. И прекратите брюзжать. Желаете сбежать и оказаться в тепле, так и скажите.

— Черт возьми, я же нанял вас! Заплатил деньги, и теперь должен выполнять вашу работу?!

— Зато, если повезет, позволю выполнить вам другую мою работу: отметилить негодяя. Хотите лишить себя удовольствия?

Айзек не ответил, лишь недовольно засопел и плотнее запахнул плащ. Прошло не более получаса, а одежда уже была отсыревшей.

— Могу в утешение сказать, что будь мы на севере, было бы гораздо хуже.

Прошло еще немного время, и даже у Таггерта появились сомнения. Он готов был махнуть рукой и убраться восвояси, надеясь, что в другой вечер повезет больше, но только из-за упрямства решил потерпеть еще.

Легкий туман, окутывающий сад, тишина и изморось навевали тоску. Айзек то и дело поднимал голову и вглядывался в светлое окно, в котором иногда мелькала тень. Представив Ханну в тонком неглиже, ему продрогшему захотелось оказаться в комнате, под теплым одеялом, согретым ее телом…

Повернув голову к Лиаму, удовлетворенно заметил, что тот сидит, прислонившись к стволу, и почти дремлет.

«Повезло, иначе не миновать насмешек», — подумал Гриндл и поправил разбуженную плоть, неудобно упиравшуюся в исподнее. Сонливость овладевала и им. Он уже почти уснул, когда где-то совсем близко послышалось чужое громкое дыхание.

«Собака?» — отчего-то подумал сперва, но, ощутив осторожное прикосновение Таггерта, понял, что сегодня им повезет. Сердце екнуло и радостно забилось.

Темная фигура в плаще и, закрывавшей лицо, шляпе остановилась в нескольких шагах от них. Незнакомец согнулся, оперевшись руками в колени, чтобы облегчить тяжелое, прерывистое дыхание.

Мужчины напряженно следили, как, отдышавшись, незнакомец медленно крался по чавкающей грязи к дереву, и боялись шелохнуться. Гриндл напрягся и приготовился к нападению, но Таггерт успел положить руку на плечо и сжать, предостерегая от опрометчивого поступка. Айзек обернулся, и детектив отрицательно покачал головой, давая знак, что не следует спешить. Им предстояло проследить до конца и полностью увериться, что не произошло ошибки.

Человек подошел к дереву, задрал полы дождевика и начал, если не ловко, то сноровисто, взбираться по ветвям. Поравнявшись с окном, устроился удобно на суке, обхватив рукой ствол, и продолжил суетиться.

Айзек подполз ближе и не сводил с него глаз, пытаясь понять, что тот делает, а когда осенила догадка, его охватила такая ненависть, что он едва не зарычал вслух и не начал швырять камни, чтобы сбить с дерева мерзавца, занимавшегося рукоблудием.

Лиам почувствовал неладное, когда напарник начал судорожно шарить рукой по влажной траве в поисках камня или того, чем можно было бы запустить, и вышел из терпения, но стоило и ему пригляделся к тому, что творит подлец, понял состояние Гриндла и не стал сдерживать. Однако как на грех Айзеку ни одного камня под руку не попалось, а может быть к счастью: при падении с такой высоты негодяй запросто сломал бы шею.