Призраки (Рассказы) - Скобелева Екатерина - Страница 11

Не знаю почему, но я избрал кружной путь к площади, мимо дверей одной-двух церквушек, где горел свет полуночной мессы. На миг я ощутил искушение войти в одну из них, но что-то, казалось, удерживало меня. Я уловил слабые отзвуки рождественских гимнов и, почувствовав, что вот-вот лишусь решимости, заторопился прочь. Когда я проходил под портиком возле Сан Франческо, то услышал позади шаги: меня кто-то преследовал. Я остановился и позволил прохожему обогнать меня. Когда он поравнялся со мной, то приостановился и пробормотал: «Не ходи! Я Джованфранческо Пико». Я обернулся, холодея: никого.

В переулке, возле апсиды собора, я увидел другого мужчину. Он стоял, прислонившись к стене, и в лунных лучах мне почудилось, что по его лицу с острой бородкой клинышком струится кровь. Я прибавил шагу, но когда поравнялся с ним, он прошептал: «Не подчиняйся ей, возвращайся. Я Маркантонио Франджипани». У меня зуб на зуб не попадал, но я так же поспешно направился вперед. Лунный свет открашивал стены в голубые тона.

Наконец, я издали увидел площадь, залитую лунным сиянием. Казалось, будто окна дворца ярко освещены, и зеленоватая статуя герцога Роберта мчится мне навстречу. Я должен был пройти в тени под аркой, но чья-то фигура вышла из стены и преградила мне дорогу закутанной в плащ рукой. Я попробовал прорваться. Человек схватил меня за плечо, и рука была тяжела, как глыба льда. «Ты не пройдешь! — вскричал он. — Ты не получишь ее! Она моя, только моя! Я — Принцивалле дельи Орделаффи». Луна выглянула снова, и я увидел мертвенно бледное, почти детское лицо, обвязанное вышитым платком. Пытаясь освободиться от ледяной хватки, я выхватил топорик и со всего размаху нанес удар… Топорик со звоном врезался в стену… Призрак исчез.

Я спешил. Исполняя задуманное, раскалывал бронзу, пилой наносил ей еще более глубокие раны и, в конце концов, добыл серебряную статуэтку, разбил ее на несчетные осколки. Когда я разбрасывал их по мостовой, тучи внезапно закрыли луну пеленой, поднялся сильный ветер и помчался, завывая, по площади. Мне почудилось, что земля содрогнулась. Я бросил топорик и пилу и кинулся домой, чувствуя, что меня преследуют: за мной словно мчались сотни невидимых всадников.

Но теперь я спокоен. Настала полночь, мгновение — и она будет рядом! Терпение, сердце мое! Я слышу, как громко оно бьется, слишком громко. Надеюсь, никто не обвинит бедного синьора Асдрубале. Я напишу властям, дабы подтвердить его невиновность на случай, если со мной что-то произойдет… Час ночи! Только что пробили куранты на дворцовой башне. Я, Спиридон Трепка, подтверждаю: если этой ночью что-либо случится со мной, никто, кроме меня самого… Шаги на лестнице! Это она. Наконец-то, Медея, Медея! Amour Dure — Dure Amour!

Здесь обрывается дневник Спиридона Трепки. Газеты провинции Умбрия сообщили публике, что рождественским утром 1885 года бронзовая конная статуя Роберта II найдена изуродованной самым плачевным образом, а профессора Спиридона Трепку из Познани, гражданина Германской империи, обнаружили мертвым: он был заколот ударом в сердце, нанесенным неизвестной рукой.

Уильям Уаймарк Джейкобс

КОЛОДЕЦ

— Твое время почти на исходе, Джим, — произнес один из них, помолчав. — Уже шесть недель ты ждешь не дождешься медового месяца и проклинаешь человека — женщину то есть, которая изобрела помолвки.

Джим Бенсон вытянул длинные ноги, устраиваясь в кресле, и что-то проворчал в качестве возражения.

— Никогда не понимал, к чему все это, — продолжал Уилфред Карр, зевая. — Такие вещи не по мне, на себя-то вечно денег не хватает, а на двоих — тем более. Будь я богачом вроде Креза, возможно, я придерживался бы иного мнения.

В последних словах заключался особый смысл, поэтому кузен предпочел воздержаться от ответа.

— Я не так богат, как Крез… или ты, — подытожил Карр, наблюдая за ним из-под прищуренных век, — я устремляю свой одинокий челн по реке Времени и, привязывая его у двери кого-нибудь из друзей, вкушаю их обеды.

— Точно в Венеции, — заметил Джим Бенсон, по-прежнему глядя в окно. — Вот и славно, Уилфред, что у тебя есть эти двери и обеды… и друзья.

Карр в свою очередь что-то пробурчал себе под нос.

— А все-таки, если серьезно, Джим, — сказал он медленно, — повезло тебе, очень повезло. Если есть на свете девушка лучше Олив, хотел бы я на нее посмотреть.

— Да, — тихо подтвердил его собеседник.

— Она необыкновенная, — продолжал Карр, уставившись в окно. — Добрая, нежная. Думает, ты совершенство.

Он засмеялся искренне и весело, но Бенсон не присоединился к нему.

— При этом она четко различает, что хорошо и что плохо, — снова начал Карр задумчиво. — Знаешь, я уверен, если бы она проведала, что ты совсем…

— Что совсем? — потребовал Карр, резко поворачиваясь к нему. — Что совсем?

— …не такой, каким кажешься, — договорил кузен, и улыбка его противоречила словам, — думаю, она бы тебя бросила.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложил Бенсон негромко. — Твои шуточки порой отличаются дурным вкусом.

Уилфред Карр поднялся и, взяв кий со стойки, опробовал несколько любимых ударов.

— В данный момент мне, кроме этого, на ум идут лишь мои финансовые дела, — заявил он, огибая стол.

— Давай поговорим о другом, — повторил Бенсон резко.

— А эти две темы связаны, — сказал Карр и, положив кий, присел на краешек стола и воззрился на кузена.

Последовала долгая тишина. Бенсон выбросил окурок сигары в окно и откинулся на спинку кресла, прикрыв веки.

— Ты меня понимаешь? — наконец поинтересовался Карр.

Бенсон открыл глаза и кивнул в сторону окна:

— Хочешь отправиться вслед за сигарой? — предложил он.

— Ради твоего же блага я бы предпочел уйти обычным путем, — невозмутимо отвечал Уилфред. — Если я выйду через окно, люди станут задавать разные вопросы, а ты ведь знаешь, я человек разговорчивый.

— Если речь не заходит о моих делах, — возразил Бенсон, с явным усилием взяв себя в руки, — болтай, пока голос не сядет.

— Я запутался, — продолжал Карр, медленно подбирая слова, — чертовски запутался. Если я не достану пятнадцать сотен через две недели, придется отчаливать из собственного дома и подыскивать другое жилье.

— И что изменится? — спросил Бенсон.

— Комфорт будет не тот, — пояснил кузен, — да и адрес похуже. А если серьезно, Джим, одолжишь мне пятнадцать сотен?

— Нет, — коротко сказал Бенсон.

Карр побледнел.

— Это спасло бы меня от разорения, — хрипло выдавил он.

— Я тебе так часто помогал, что мне надоело, — заявил Бенсон, поворачиваясь к нему лицом. — Все было без толку. Если запутался — сам и выбирайся. Не будешь в следующий раз направо и налево раздавать расписки.

— Глупо, признаю, — осторожно подтвердил Карр. — Больше не буду. Кстати, есть у меня кое-какие расписочки на продажу… Нечего усмехаться. Они не мои.

— И чьи же? — полюбопытствовал кузен.

— Твои.