Цитадель (СИ) - Ганова Алиса - Страница 35
- Предыдущая
- 35/67
- Следующая
Однако в глубокую полночь за дверью вновь послышались знакомые шаркающие шаги садовника. В замке провернулся ключ, и в хлев осторожно просунулась седая голова. Встретившись глазами со страшилищем, Брат Тауш шепотом спросил:
- Жива?
- У-у- оды-ы! – промычал в ответ страшила, и мужчина грустно ответил: – Жаль, что твои успехи пришлись на такое несчастье.
Что происходило, никто не знал, но Братство чувствовало неладное. Не таясь, обсуждали, что Клахем подписал указ, обязывающий пройти темную обряд признания, но почему на нем не присутствовал ни он, ни Долон? Почему прошел тайно, если желающих посетить было предостаточно? И подозрительнее всего было, что заправляла всем Бокаса. Уж Долон-то должен был появиться, ведь Тамаа приволокли в крепость связанной!
Спешка и скрытность проводимого дознания, подозрительное исчезновение Братьев, отрешенные, хмурые лица оставшихся Старших и Созерцателей подтверждали догадку, что происходит нечто необратимо опасное, наполнявшее воздух напряжением.
Цитадель погрузилась в молчание, скорее похожее на затишье, чем на смирение. Еще утром ворота крепости заперли. Тауш едва успел отвести Чиа в город, опасаясь, что девочка тоже попадет под раздачу.
***
Клахем спешил, перескакивал через ступени, прижимая руку к груди и жадно хватая ртом воздух. Кружилась голова, но он не смел остановиться и перевести дух.
«Нужно спешить! Дать знак и остановить безумие! Только бы успеть, успеть…»
Еще никогда ранее лестницы не казались такими бесконечными и крутыми, а знакомые коридоры - пугающими лабиринтами.
«Решается жизнь Кинтала и Ло. Нужно спешить. Быстрее, еще быстрее… - сбиваясь, бубнил слабеющий старик. От дурных предчувствий и перенапряжения дрожали ноги. - Боги, дайте сил! Лишь на несколько мгновений даруйте юную прыть!»
Он торопился добежать до тайника, вложить записку с приказом в глиняный составной шар и бросить в узкий желобок.
«Верный Куаес знает, что делать, нужно лишь добежать».
Клахем знал переходы, как свои морщины на ладонях, и никогда не терялся. Но сегодня был сам не свой и поздно заметил, что идет не той дорогой.
«Как же так?! Где, на каком повороте ошибся?» - от охватившей паники почти не мог сосредоточиться и сообразить, что делать дальше. Резко подступившая сонливость сменила возбуждение и оглушила.
«Когда успела опоить?» - вздрогнул, чувствуя, как стремительно покидают последние силы. Сильное головокружение и острая боль вынудили прислониться к холодной стене. Перед глазами плыли черные пятна.
«Боги, только не это!» - взмолился Клахем – Я должен...»
Опалил жар, и липкий пот заструился по и без того взмокшей спине. Сердце колотилось, пытаясь выскочить из груди. Ослабшие ноги подкосились, и седой, изнеможенный старик рухнул на камни.
Клахем бы заорал, завопил от отчаяния, но не мог. Раскинувшись на боку, с трудом понимал, что происходит, но последняя мысль была о наказании.
«Боги покарали за гордыню. Старый глупец! Переоценил силы и подвел к гибели самое дорогое, что имел…»
Руки онемели и потеряли чувствительность.
***
Постоянная тошнота не отступала, выворачивая наизнанку. Нутро болело и сокращалось, принося боль и дурноту. Всего за два дня Долон стал ощущать себя слабым червяком.
Если бы раньше кто-либо сказал, что он, лежа в воняющей жиже, будет скулить от отчаяния и утраты, а Баса, разглядывая его униженным, лежащего в рвоте и желчи, брезгливо кривить рот, рассмеялся и двинул бы по морде. Но теперь, когда подобное происходило наяву, испытывал безразличие к своему унижению, и дикую, отчаянную ненависть и горечь.
«Не уберег!» - изводил себя истязающими упреками, думая о Тамаа.
Баса рассказывала о ее обращении столь уверенно, злорадно, без малой доли сомнения, что ему хотелось орать, бить, пинать, но цепи и отсутствие сил лишали и этого.
Бокаса навещала так часто, что стул, поставленный для удобства перед решетками камеры и нагретый ее задницей, не успевал остывать.
«Устроила бунт, и нет бы рыскать, беглеца искать. Вместо этого скудоумная, самонадеянная идиотка сутки сидит передо мной в казематах, словно в ее цепких лапах надежно и нерушимо зажата власть!»
Пусть Бокаса твердила до хрипоты, что Клахема изловили, однако это было ложью. Если бы наставника убили, дрянь бы успокоилась, а она нервничала, была на пределе и срывалась на нем.
Долон не сомневался, что ей не позволят творить беззаконие, но теперь это было почти безразлично. Он больше не увидит Тамаа, а если она и выживет после изощренной мести Бокасы, будет всю жизнь мучиться сама и мучить его… От тяжелых мыслей болело нутро и сердце. Хотел рыдать, выплакать боль и не мог.
«Рано или поздно, доберусь и разорву. Зубами растерзаю тварь! Но Тамаа это уже не нужно…» - Ло было настолько тошно, невмоготу, что даже не склонялся к миске с водой, что стояла под носом.
«Без воды долго не живут,.. – все чаще приходила мысль. - Но покинуть мир, не отомстив? Нет, я не слабак!» - только чтобы покарать и воздать, готов был унизиться и лакать из посудины, как скотина, однако пока не пил, мысли перестали быть разрозненными и обрели подобие прежней логичности и глубины. Подозрения окрепли, когда услышал, как после питья Кинтал начинал говорить так же косноязычно, как хромал.
«Мало, отобрала медальоны, лишив возможности воззвать, решила подстраховаться, чтобы скрыть нас от всевидящего Братства!» - усмехнулся Долон. – Но мне он не нужен, стоит лишь еще немного отойти от зловредной отравы, справлюсь без него».
Бокаса бы с диким, необузданным удовольствием продолжала избиение пленника, если бы не брезговала запачкать новые сапоги из тонкой, светлой кожи с искусной вышивкой. Окатить водой и смыть зловонную мерзость не решилась, намереваясь любым способом заставить Долона выпить зелье, которое, не жалея, подливала в воду. Но, чтобы хоть как-то насладиться унижением ублюдка, с энтузиазмом и злорадством принялась унижать Ло словами и поступками.
«Еще несколько дней, и мое положение укрепится! Нужно всего-то постараться подавить дар этих двух и не дать разыскать их ни одной душе!» - для успокоения твердила она себе, но зелье стремительно заканчивалось. Поить несколько десятков Младших помощниц и помощников, двух пленников, брата, Басу… - оно тратилось гораздо быстрее, чем рассчитывала. Думала, что запаслась впрок, с излишком, однако паникуя, переливала отвара сверх меры, опасаясь, что из-за слабости или чего-нибудь еще непредвиденного, может не сработать.
«На одного выродка потратила немерено! Еще и нос воротит!» - Бокаса влила бы в Долона силой, если бы не боялась зайти в клетку одна. Пусть он прикован, но значительно сильнее, чем она - слабая и немощная после долгого приема ядовитого пойла. Потому затаилась и выжидала, когда же ублюдок вылакает воду, но терпение стремительно заканчивалось.
- Элу, влей ему в глотку воды, иначе сдохнет раньше времени.
- Э, нет. Он закован. Сами, матушка, облагодетельствуйте Брата.
- Трус!
- Нет. И, тем более, не дурак. Хотите отравить, вливайте сами.
- Это просто вода!
- Да ну? – мужчина вскинул брови. – Слабо верится в вашу заботу, особенно после проявления нежности, – он растянул губы в угрожающей улыбке.
- Ты был никем, а стал моей правой рукой.
- Левой. Ты, матушка, левша. Но в иных странах ворам руки отрубают. Потому ваше благодетельство дурно попахивает плахой.
- Тебе нечего терять, – угрожающе прошипела мятежница.
- Еще есть, потому дерзай сама.
- Как смеешь тыкать мне?
- Не я один, все за спиной тыкают! Так что помалкивай, иначе останешься одна. Мы до сих пор не постигли, с чего вдруг Старшие оказали тебе доверие?
Негодующая Бокаса шагнула к мужчине и замахнулась, на что тот лишь ухмыльнулся:
- Давай, разочаруй всех до конца, неудачница, – глаза Элу презрительно сощурились. – Жалею, что связался с тобой, как и многие другие. Ты ничтожна и глупа, и не видишь дальше своего носа. Мы верили, что у тебя есть власть и влияние, но кроме изворотливости и мстительности ты ничего не проявила.
- Предыдущая
- 35/67
- Следующая