Цитадель (СИ) - Ганова Алиса - Страница 29
- Предыдущая
- 29/67
- Следующая
Как и предполагал Клахем, Братство сплотилось и простым, единодушным игнорированием без шумного недовольства и ругани выразило Бокасе всеобщее презрение. Даже те, кто раньше из вежливости и воспитанности приветствовали при встрече и сохраняли видимость ровных отношений, отстранились, и стали открыто выказывать неуважение за глупость, алчность, потакание личным безмозглым прихотям.
Также изменилось отношение Братства к Младшим, настойчиво требовавшим от Бокасы перемен и укрепления своего положения.
После оглашения Эдикта спешные попытки, не обладавших значимым даром, Младших создать выгодные союзы с наделенными властью Братьями и Сестрами закончились провалом и неистовым возмущением. Если раньше была хотя бы видимость, что в стенах Цитадели царит равенство, то теперь Братья и Сестры отгородились от них стеной отвращения. В ответ раздраженные Младшие, почувствовав поддержку Бокасы, стали задирать спесивых, нелюдимых выскочек.
В последние дни Младшие стали символом порочности, вероломства и глупости. На протяжении нескольких поколений непосвященные в тайну выполняли различные поручения, занимались бумагами, обслуживанием крепости, хозяйством. Теперь же состоящие в братстве старались демонстративно обойтись без их помощи, чем еще более задевали слабо одарённых, и без того чувствовавших себя в цитадели лишними.
Тем не менее, аппетиты Младших быстро росли. Почувствовав, что многовековые традиции начинают рушиться от перемен, о которых ранее невозможно было и думать, они устремились во что бы то ни стало доказать заносчивым братьям, что ничуть не хуже их. Хорошо осознавая, что являются единственной опорой будущей Матери, настойчиво подталкивали ее к большим переменам, нацеливаясь, что в будущем она уравняет их в статусе с Братьями.
Бокаса хорошо осознавала, что подобное невозможно из-за разрушительных последствий для Ордена, и не желала делать этого, однако раскрывать планы не стремилась, опасаясь лишиться поддержки и потерять единственную опору. Пытаясь угодить им, балансировала между молотом и наковальней, да еще мелкие неприятности осаждали со всех сторон и выводили из себя. Она ожидала, что станет уважаемой Сестрой, центром цитадели, может быть, даже Матерью, но на деле все обстояло совершенно по-иному. К тому же, узнав о ее возвышении, в крепость спешил Альгиз, что окончательно выводило из себя.
***
Долону претило происходящее. Каждый раз проникая в сон старой Гласы, видел, как Тамаа не находит места, волнуясь о нем. Тронутый заботой, он впервые был и счастлив, потому что его ждали, и несчастен из-за постоянной тревоги о ней.
Почувствовав молчаливое сопротивление, Бокаса взбесилась. Она знала, что презираема Братьями и Сестрами, и желание подчинить силой, понуканием стало в ней настолько сильно, что находилась почти на пределе и с трудом сдерживала клокочущую злобу. Лишь понимание, что тронь одного из братства, и в ответ сметет недовольство, все еще останавливало ее, но кто запретит тронуть темную?! Только сейчас Долон ощутил, как сильно рискует Тамаа. Больше всех Бокаса ненавидела его и Тамаа, но пока отыгрывалась на Млоасе и Пене.
Мало кто знал, что, желая хоть как-то воплотить план, она заперла их в одной келье.
Узнав об этом, Ло и Виколот грустно усмехнулись:
- Думаешь, продержатся?
- Должны. Знают друг друга не первый сезон.
- Хм. Будет интересно, – криво улыбнулся Виколот.
- Интересно будет узнать, кого запрут с Иваей? – огрызнулся Ло. – Скорее всего, тебя, за мной Баса ходит, но зря… - злая ухмылка исказила лицо.
Воспитанница ходила по пятам, как голодная кошка, клянчившая еду. Даже в трапезной села напротив, копируя Тамаа. Кусок не лез в горло и, вскочив из-за стола, Ло покинул зал. Однако молчать не собирался. Встретив Бокасу, принародно смеясь и издеваясь, заявил, что будет общаться лишь с теми, с кем пожелает, а была ли у него связь или нет, пусть попробует доказать.
Разъяренная Бокаса скрежетала зубами. А Цитадель замерла в ожидании.
***
После расставания с Долоном зареванная Тома долго сидела в комнате, не желая показываться хозяйке.
Гласа долго ждала, когда же девица спустится вниз, но, не дождавшись, решила первой попытаться наладить отношения. За комнату было уплачено больше чем за две четверти. Получив значительную сумму разом, женщина обрадовалась и уже к полудню отдала все деньги дочери, недавно открывшей таверну.
«Если постоялице не понравится, она, наверняка, захочет съехать, и придется возвращать монеты…» - быстро домыслила хозяйка. А отдавать деньги она не желала, поэтому переступив через гордость, поднялась по лестнице и постучала в дверь.
Открыла высокая девица, с красными глазами и носом.
- Удачного дня, леса, – приветливо произнесла Гласа и замерла, не зная, как вести себя дальше.
«Чаще всего, как пить дать, девицы плачут из-за мужчин. Следовало бы поругать обидчика и мужчин всего света в целом, – рассуждала она в спешке. – Но ругать Брата, слишком чревато… Молчать тоже негоже. Что делать-то?»
- Наверно, скучно одной в комнатенке? – брякнула глупость, растерявшись от внимательного взгляда постоялицы.
«Вроде бы обычная девица, но как смотрит-то. Глазищами так и пронизывает. Вот! С кем повелась, того и набралась! Ой, да благословят Боги Братьев!» - спохватилась женщина.
- Нет. Мне не скучно, – медленно отчеканила смуглянка.
Гласа уже думала, что затея провалилось, как постоялица, шмыгнув носом, спросила:
- Надо помочь?
- А-а, я бы… не отказалась. Скатертей много, одна не успею дошить! – обрадовалась Гласа, прищуривая довольные глазки.
- Я не умею вышивать, – спохватилась Тома, не желая быть бесплатной работницей. Она думала, что у тетки что-то важное, а тут вышивание.
«Сама разбирайся, нашла дурочку. На шею сядешь, фиг слезешь. Знаем, видали», – прищурив глаза, оценивающе окинула хозяйку, но проныра успела отступить от двери на шаг, приглашая постоялицу выйти из комнаты.
- Научу. Если не вышивать, то подшивать точно, – многообещающе пропела Гласа.
Матеря себя за бесхребетность и доброту, Томка спустилась за хозяйкой по ступенькам и через заднюю дверь вышла в небольшой, совсем маленький садик, огороженный невысокой каменной стеной. Под тенью дерева, среди ухоженных клумбочек стояло плетеное кресло и столик для рукоделия.
- Садись. Принесу еще одно и чашки. Будет веселее.
Вскоре хозяйка всучила полосатую скатерть и иголку, и Тамара занялась выдиранием из полотна нитей для создания замысловатого орнамента. Оглядывая стопку аккуратно сложенных отрезов полосатой ткани, погрустнела, но вскоре приноровилась и увлеклась так, что от напряжения и сосредоточенности высунула язык.
Если до этого Гласа не верила, что девица не умеет вышивать, то наблюдая, как постоялица радуется каждой удачно выдернутой нитке, убедилась и расстроилась, но Тамаа строила такие смешные гримасы, что и комедианты рядом не стояли.
Кропотливый труд затянул и отвлек от грусти, а выпитый кувшин вкусного, сладкого компота скрашивал положение. Придя в отличное расположение духа, хозяйке надоело сидеть в тишине, и она запела. А после предложила подпевать, но к ее огорчению, девица не только не умела шить, но и не знала ни одной здешней песни.
«Оно и понятно, из дальних стран», - вздохнула женщина и пристала к Томе с просьбами спеть что-нибудь эдакое.
Тамара отказывалась как могла, но оказалось, проще спеть, чем долго упираться. Доброжелательная старушка не отставала, как зловредный клоп, потому Тома затянула заунывный мотив: «В лунном сиянии снег серебрится…», надеясь, что тоскливые завывания не порадуют хозяйку, и впредь она не будет наседать.
Но выбор оказался не верным. Певучую, грустную песню оценили и соседки. Вскоре в садике появились еще стулья с благодарными слушательницами, требовавшими продолжения концерта. Радовало Томку то, что находчивая Гласа в качестве оплаты за прослушивание постоялицы, вручила каждой по скатерти. И Тома решила, что лучше уж петь, чем несколько дней сидеть с иголкой.
- Предыдущая
- 29/67
- Следующая