Танец над вечностью (СИ) - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна - Страница 6

Лешуа отказался от места княжьего повара и уехал из города, продав перед этим все, что у него было, включая и рецепт "Крови демона", доставшийся от безумицы. У меня в голове не укладывалось, как кто-то может пить эту гадость, зная о произошедшей трагедии, но… Что и говорить, человеческая память коротка, а любопытство неизмеримо. Ида Остенберг, очевидно, из сострадания, пыталась уверить меня, что это она изобрела рецепт шоколада, но я-то знал, чей воспаленный колдовским безумием разум мог додуматься до такого извращения. Моему возмущению не было предела, когда я узнал, что и в аптеке Остенбергов продается эта мерзость! Мало того, успешно продается! Не ведающие страха глупцы покупали отраву, нахваливали ее и приводили все новых покупателей! Как могут люди покупать шоколад только потому, что это модно?!?

Не успел я придти в себя и решить, что делать дальше, как ко мне с визитом пожаловал сам глава Ордена Пяти. Это был сухой, даже немного костлявый старик, который, казалось, навсегда утратил возможность удивляться. Его охрана, двое братьев Ордена, молчаливыми тенями слились с обстановкой в комнате, и спустя несколько минут разговора я начисто забыл об их существовании. Что мне нравилось в отце Павле, так это деловитость, с которой он сразу переходил к сути.

— Господин Тиффано, — начал он, отказываясь от предложения сесть, — вы расстрижены из сана инквизитора, однако все еще являетесь духовным лицом, посему я хочу сделать вам предложение.

— Какое? — осторожно спросил я.

— Вступить в Орден, — церковник остановился напротив стола, разглядывая деревянный кораблик, который я делал для Йорана.

Признаться, я растерялся. Орден Пяти был самым закрытым и могущественным в Святой Инквизиции, и на суде у меня была возможность убедиться в его власти. Чем же я заслужил такую честь? Или, наоборот, наказание?

— В Орден Пяти? — уточнил я на всякий случай.

— Именно, — отец Павел повернулся в мою сторону, отстраненно разглядывая меня и думая о чем-то своем.

— Это слишком неожиданно, я не понимаю… и должен подумать…

— От наших предложений не отказываются, — равнодушно оборвал меня церковник и сел в кресло. — Мне надо объяснять, почему?

— Надо! — неожиданно резко отозвался я, возмущенный подобной постановкой вопроса. — У меня нет ни малейшего желания играть в политику.

— В политику не играют, господин Тиффано, это политика играет в нас. У вас нет выбора, потому что вы позволили себе недопустимо глубоко влезть в секреты Ордена, заявить о Шестом отступнике и…

— Но она действительно!..

— Не перебивайте меня, — он сказал это тихо, но таким ледяным тоном, что мне стало не по себе. — Само существование Шестого отвергается, запрещены любые его упоминания, а распространение подобной ереси карается смертью. Вы можете отказаться от вступления в Орден и отправиться на костер, как еретик. Выбирать вам.

— А если я вступлю в Орден, то что? Факт того, что у вас под носом разгуливала Шестая, перестанет быть ересью?

К моему изумлению, отец Павел улыбнулся. Это было все равно, как если бы гранитная глыба вдруг разверзла уста, так же странно и жутко.

— Совершенно верно, это перестанет быть ересью {для вас}. Члены Ордена Пяти стоят на страже спокойствия, принимая на себя всю тяжесть запретного еретического знания. Если госпожа Хризштайн действительно окажется Шестой, то… — улыбка стала еще шире, — то мы обязательно заставим ее искупить грехи…

— Для начала поймайте ее! — разозлился я. — Объявите, демон раздери, в розыск, разошлите голубиной почтой ее описание, выставьте дозоры! Как вы собираетесь ее ловить, если не сделали ничего из этого?!?

— Для ее поисков мы делаем беспрецедентное исключение, принимая в Орден {вас}, господин Тиффано, — былая невозмутимость вернулась сановнику, — вопреки всем сложившимся традициям и минуя долгую процедуру инициации. Разумеется, вы будете всего лишь послушником, однако ваши полномочия даже на этом уровне будут несравнимо больше, чем у любого кардинала…

— Что было в том документе? — перебил я его.

Отец Павел выдержал небольшую паузу, потом отрицательно покачал головой.

— Некоторые знания опасны, а некоторые и вовсе смертельны. Вы и так знаете больше, чем допустимо.

— То есть вы предлагаете мне ловить Шестую, зная меньше, чем она? Забавно получается. Я готов руку дать на отсечение, что этот документ к вам попал не просто так, а с ее подачи. Это она играет с вами! Что в нем было? Почему вы упомянули, что брак Юли может быть признан недействительным? Я хочу знать, иначе дела не будет!

— Вы ставите условия? — бесстрастно поинтересовался отец Павел. — Орден не ведет переговоров и не торгуется. Вам будет предъявлено обвинение в соучастии в преступлениях Серого Ангела, и вы отправитесь на костер.

Он встал и направился к двери. Я спокойно смотрел ему вслед, неожиданно поняв, что это всего лишь блеф. Это было сродни озарению, когда кусочки мозаики складываются воедино, открывая небольшой фрагмент общей картины. Колдунья меня не убила, значит, моя жизнь была ей для чего-то нужна. А теперь выясняется, что для Ордена я тоже превратился в ценную пешку. Или наживку? Или в опасного свидетеля? Церковник открыл дверь и оглянулся:

— Будет жаль, если вы повторите судьбу своего отца…

— Что? — не выдержал я, привставая за ним с кресла. — О чем вы? При чем здесь мой отец?

Сановник смотрел на меня без всякого выражения, без капли торжества победы, и я осознал, что его равнодушие — лишь маска смертельной усталости. Он покачал головой и сказал:

— Ваш отец был невероятно талантлив, а вы глупы и упрямы, — сановник подал знак, и серые тени отлепились от стены, взяв меня под руки с обеих сторон. — Смирите гордыню и дайте мне возможность объявить вам официальное приглашение в Орден вместо обвинения в соучастии. Я жду.

Посвящение в послушники Ордена было каким-то сумбурным. Меня просто привезли в обитель Ордена, заставили подписать множество бумаг, предписывающих хранить в тайне запретные знания, потом я принес клятву верности перед ликом бесконечности и получил священный символ. Он был сделан из материала, отдаленно похожего на серебро, но значительно светлее, и очень холодного на ощупь. Отец Павел одел его на меня и буднично сказал:

— Вам надлежит исповедаться, а после провести ночь в молитве и очищении. Если священная бесконечность примет вас, то завтра вы выйдете отсюда полноправным послушником. Если же нет, то…

Я не стал уточнять, что будет, потому что и так было понятно. А провести ночь в раздумьях не помешает, слишком многое изменилось в моей жизни. Странно, но исповедь отцу Валуа, скорее похожая на допрос, принесла успокоение и позволила взглянуть на собственные ошибки со стороны. Однако церковник с каждым моим словом мрачнел все больше и больше, а когда узнал про Завет и слова колдуньи о том, что она его расшифровала, не выдержал:

— Болван! И ты молчал?!?

Я не удостоил его ответа, пребывая в странном отрешенном равнодушии, словно заразившись им от отца Павла. Однако, дойдя в своем рассказе до момента близости с безумицей, я беспомощно замолчал и не смог продолжить, выдавив только, что отдал ей священный символ бесконечности, опустив подробности. Было невыносимо стыдно даже вспоминать об этом, а уж про то, чтобы рассказать кому-либо… Но отец Валуа не заметил моего молчания, он нервно расхаживал по залу, бормоча что-то себе под нос, а потом налетел на меня:

— Ну как можно было быть таким идиотом?!?

Мне не хватило смирения промолчать.

— Я — идиот, не спорю, но она и вас обманула, проворачивая свои дела под носом Святого Престола.

— Но это ты с ней спал!

— Я не!.. — осекся я и замолчал.

— Господи, если она и в самом деле Шестая, то как подействует символ?.. — отец Валуа изменился в лице, схватился за голову и вылетел из зала, оставив меня в блаженной тишине одиночества.