Обещание (СИ) - "Эвенир" - Страница 39

Футболка на Стахе промокла насквозь, колени предательски дрожали, перед глазами мелькали тёмные мушки. Дрожащей рукой он остановил дорожку, с облегчением сполз на твёрдый пол. Проговорил:

— У меня сеанс связи с Землёй. Ты побегай пока.

Кэйлани взмахнул ладошкой:

— Конечно, Стах! Увидимся за ужином!

Он даже не вспотел, зараза малая.

За ужином Стах всё же припомнил недавний почти что позор.

— Ты, Лапа, молодец, выносливый. Так бежал на дорожке, мне даже завидно стало. Не ожидал от тебя такого.

Кейяре только пожал плечами.

— Я же танцор, Стах. Не хочу хвастаться, но в храме Эликейпка я был одним из лучших. А вот в храме Виру были и получше, если честно. Заниматься приходилось много. По четыре часа репетировали. Под конец едва держались на ногах.

— Да, я видел, как ты танцевал! — вдруг вспомнил Стах. — На Новый год в храме. Это был полный улёт, я не знаю, как так можно. Ты просто чудо, Кэйлани. Я таких вообще не встречал никогда.

Кейяре перевёл дыхание, позабыв об абрикосовом повидле. Глядя куда-то в сторону, проговорил:

— Я хотел бы станцевать для тебя, ка-меа. Только для тебя одного.

Самое романтичное место для приватного танца — смотровой дек — кейяре отверг из-за мягкого пола. Тогда Икеда предложил кают-компанию. Когда они передвигали столы, чтобы освободить центр просторного зала, Стах отчего-то волновался. Будто вот прямо сейчас ему предстоит сесть за пульт управления нового истребителя и неминуемо обосраться, ведь он всем уже сказал, что водил такой сто раз. Да, он был с сотней мужчин и женщин, но вот с таким — ни разу. И если уж честно, не знал даже, что он существует на свете, этот новейший, самый крутой истребитель… Всем знакомо это чувство, когда поздно бежать и негде прятаться, а потому остаётся только сделать морду клином и с дурацкой ухмылочкой усесться на пластиковый стул, заботливо подставленный тебе под задницу.

— Жди здесь, Стах, хорошо? Я приглушу свет. Одну минуту.

Он действительно выключил свет, оставив лишь одно неяркое пятно на сером полу, окружённое неверным мерцанием неоновых светлячков. Стах вроде бы смотрел, но как-то пропустил момент, когда в этот луч света ступила высокая и тонкая фигура, наготу которой нарушала лишь полупрозрачная повязка на бёдрах, белая на белом. Зазвучала негромкая музыка, плавным жестом вспорхнули руки-крылья, чтобы замереть там, в высоте, продолжением светлого луча. Танцор сделал первый шаг, неуверенный и как будто неловкий. Тонкая рука прочертила полукруг, остановившись в жесте робкого приглашения. Гибкой лозой изогнулась узкая талия, натянулась на бедренных косточках белая кожа, будто мелкая волна прошла по телу танцора, превращая его в игру света и тени, в лунную дорожку на морской волне, в звёздный свет в любимых глазах. Ещё один шаг, узкая ступня едва касается пола, и нет уже ни скучной кают-компании, ни колеса из пластика и ситалла, летящего над планетой, да и самой планеты тоже нет, есть лишь далёкие звёзды и человеческая душа, светлая и чистая, мечтающая оторваться от земли и взлететь в тёмное небо. Вопреки всему, что держит её прикованной к серым камням, всему, что мешает ей слиться с волнами музыки и света, быть свободной, быть честной, быть самой собой…

Это не походило ни на один танец. Красота движений, удивительная грация совершенного тела, высшего уровня мастерство — всё это не было целью. Глина в руках скульптора, струны под пальцами музыканта, крылья птицы — всё это было лишь средством, чтобы рассказать историю, пронзительную правду о том, кто умеет лишь мечтать. О том, кто рождён крылатым, но не способным взлететь. О том, кто сознаёт своё место в жизни, но не в силах ни изменить его, ни смириться. О том, кто умеет умирать на земле, но не может и не хочет выживать без неба в ладонях…

Белый ангел со сломанным крылом упал к ногам Стаха, но тот, закрыв лицо ладонями, глотал глупые слёзы. Очнулся лишь тогда, когда гибкие руки обвили его колени. На ощупь нашёл шелковистые прядки, погладил осторожно. А потом произошёл взрыв. Полетел прочь дешёвый пластиковый стул. Стах легко подхватил на руки тонкое белое тело, сильные руки кейяре обвили шею, и зазвучал едва слышный то ли стон, то ли вздох, то ли робкое признание. В капитанской каюте он бросил кейяре на постель, разорвал ненужную тряпку на бёдрах, прижался губами к влажной коже, впитывая, глотая, вдыхая тонкую венку на шее, гладкую податливость розовых сосков, дрожь плоского и жёсткого живота, тень маленькой впадинки пупка. Вкус, жар, упругость напряжённого члена, истекающего желанием, и чистым, и бесстыжим. Едва Стах обхватил его губами, едва прижал языком и потянул с нетерпеливой жадностью, Кэйлани тонко вскрикнул, вскинул узкие бёдра и вцепился в волосы Икеды, прижимая его к себе, выплёскиваясь, содрогаясь в сладких судорогах.

А Стах, с трудом переводя дыхание, бессильно скользя губами по влажному животу своего кейяре, вдруг понял, что больше не испытывает желания. А вроде бы и не кончил, но такая сладкая истома наполнила тело, превращая его в розовую сопливую тряпицу, будто после ста оргазмов. А может быть, всё, чего он хотел, — это доставить удовольствие своему мальчику. Сам он может кончить и после, просто вспоминая тонкое белое тело, изгибающееся на его простынях, вспоминая нежные стоны, и тихие крики, и свежий вкус на губах.

— Если ты не ответишь на мой Зов, я умру…

Стах поднял голову, но взглядом с Кэйлани не встретился. Тот глядел в потолок.

— У меня нет другой дороги, и мечты другой нет. Ты — мои звёзды и мой дом. Я — твой, или же меня и вовсе нет.

Стах подтянулся на постели, поравнялся с Кэйлани, осторожно повернул к себе его мордашку, мокрую от слёз и удивительно родную. Сказал, как мог. Без стихов:

— Плевать я хотел на Зов и всякую фигню. Хотя нет, не так. Я могу ждать, я же не мальчишка сопливый. Подожду. Но я тебя никуда не отпущу. Украду, если нужно, увезу на Венчуру. Поедешь?

Не было звёзд в капитанской каюте, кроме тех, что горели в глазах Кэйлани. Кроме тех, что пели в его тихом голосе:

— Поеду, ка-меа. С тобой поеду.

========== Глава 21 ==========

— Перестань, Стах. Я хочу.

— Лапа, ты меня с ума сведёшь…

Где-то немыслимо далеко под ногами заваливалась на бок планета, с одной стороны подпалённая заходящим Ла. Там шеф Калеа искал убийцу, советник посольства Бритт шёл по тропинкам земного кампуса, плавал в бассейне спрут по имени Вир Кан Лу, а в храме Виру танцевали кейяре. А здесь, под небом смотрового дека, среди смятых одеял и разбросанных подушек кейяре Кэйлани распял Стаха Икеду на мягком полу. Он не оставил ему ни единой тряпки прикрыть стыд, да и стыда не оставил.

— Если ты можешь делать это со мной, значит, и я тоже могу.

— Тебе не понравится, Лапа… — вздохнул Стах, сдаваясь. Губы кейяре лёгким поцелуем коснулись головки, и Стах простонал: — Господи, я создал монстра…

А Кэйлани был сосредоточен, взволнован и походил на очень старательного начинающего флейтиста, ещё не знающего, как подойти к хитрому инструменту, но полного решимости его освоить. И Стаху было бы смешно, если бы не было так хорошо, волнительно и хрупко. Если бы слёзы не подступали так близко и непонятно отчего. Если бы не эти шелковистые прядки между пальцами, если бы не нежность именно этих губ.

А Кэйлани поднял потемневшие глаза, неосознанно соблазнительно провёл языком по губам. Попросил:

— Ты говори мне, Стах. Говори, как тебе нравится. Я же не знаю, как нужно.

— Отлично всё, Лапа. Ты зубки спрячь и просто соси. Не придумывай ничего. Мне и так хорошо.

А он, зараза малая, вдруг склонился и подул прямо на обнажённую плоть, прямо в дырочку уретры. Стах заскулил, выгибаясь на мягком полу, и почувствовал, как влажное и тёплое сомкнулось вокруг его плоти, сомкнулось сильно и уверенно, жадно и бережно, именно так, как надо.

В последний момент он всё же отстранился, вывернулся из гибких рук и с хриплым стоном кончил на пол.

— Почему? — обиделся Кэйлани, сев на пятки. — Ты же так не делаешь. Я тоже хочу, как ты.