Потерянные ноты (СИ) - "Platisha Victoria Gembl" - Страница 36

Наверное, после осознания того, что он ревнует лучшего друга к его бесконечным подружкам, Себастиан убедился в своих чувствах. Это было тяжелое время отрицания и ненависти к себе.

Энтони кивает. Он, может и не понимает, как можно любить свой же пол, но зато он понимает, что если любовь настоящая, то не важно к кому ее испытывать. Он видел, как француженка, полюбившая эсесовца, защищала его до последнего, давая возможность уйти. Он видел, как еврейка, чью семью уничтожили у нее на глазах, защищала немецкого офицера, который помог ей выжить. И пройдя через весь этот ад ему плевать, кого любит его товарищ, и кто любит его в ответ. Энтони считает хорошим признаком, что люди вообще любить не разучились.

На следующее утро капитан вызывает сержанта к себе на ковер. Он отчитывает его, как школьника, за вчерашние бега в нижнем белье по лагерю. И будто в наказание, его подразделение посылают на север через всю страну. В Бельгию. Они должны двигаться к Брюсселю на помощь англичанам. У тех операция запланирована на середину осени, а Себастиана уже сейчас готовы выпроводить из лагеря и закрыть за ним ворота. Чтобы больше не смущал новобранцев своим неподобающим поведением.

Не успевают они проехать и четырех миль, как их встречают немецкие танки прямо на дороге. Фашисты отчаялись, даже не пытаются скрывать свои позиции. А Себастиан еще в Нью-Йорке понял, что в бой надо идти с холодным рассудком, без эмоций. Им не удается остановить врага. Радист убит, рация неисправна. Сержант дает команду к отступлению.

Они отходят к заброшенной ферме. В хлеву воняет падалью. Животные не смогли освободиться из загонов. Сдохли с голоду. Ужасающая картина. Грин не понимает, почему за человеческую жестокость должны платить невинные животные. Он никогда этого не понимал.

Себастиан пересчитывает людей, начинает перекличку с себя. У него своеобразный стиль, как у Брока. Не просто фамилия и статус, а сначала звание, полное имя, и в конце статус целостности бойца.

— Сержант Себастиан Грин. Жив.

— Капрал Энтони Фишер. Жив на 75%.

Когда последний отчитывается, он снова оглядывает выживших. Капрал рядом. Он ранен, но в состоянии вести бой. Себ оставляет своих ребят под командованием Фишера, а сам ползет на крышу. Занимает выгодную для снайпера позицию. Себастиан прижимается щекой к винтовке, высматривает в прицел немцев.

Маленькая белая бабочка садится прямо перед его носом. И откуда только взялась такая крохотная в марте месяце? Она улетает, стоит ему шелохнуться, и открывает вид на приближающуюся колонну вражеских танков. Они сравняют с землей старый сарай вместе с находящимися внутри ребятами.

Они успевают уйти быстрее, чем солдаты Вермахта принимаются обстреливать ветхий сарай из танковых пушек. Слишком многие погибли, из сорока в живых осталась половина, если не меньше. Себастиан ведет их обратно в лагерь. Решает, что лучше взять подкрепление и повторить попытку, чем вести в Бельгию, через всю страну, кучку раненых, обессиленных солдат. И было бы неплохо сообщить командованию, что вблизи их позиций будет проезжать немецкая танковая колонна.

Собственно, через пару дней эта самая колонна открывает по их лагерю огонь. Поздняя ночь, личный состав спит. Ни один из четырех караульных не успевает поднять тревогу. Себастиан просыпается от оглушительного взрыва. Ему кажется, что все это происходит не на самом деле. Ведь такое уже было. Однажды он проснулся от взрыва, после чего «Аризона» пошла на дно, а сам Себ считался погибшим ни один месяц. Его приводит в чувство Энтони. Бьет по щекам, дожидается осознанного взгляда и скалится довольно.

— Я в норме, Тони, — отвечает Грин на незаданный вопрос.

Себастиан вмиг возвращает себе трезвый рассудок. Приказывает взять оружие и снять столько фашистских гадов, сколько возможно. К танкам не приближаться, не их профиль. Он посылает с ребятами капрала, просит быть осторожнее. Тот обещает не умирать. Говорит, что совесть ему не позволит оставить «голубую задницу» гнить в одиночестве. Себастиан отвешивает ему беззлобный подзатыльник.

Стрелять бронебойными тяжело. Отдача сильная, да и надумаешься в темноте прицелиться, как следует. А боеприпасы не бесконечны. Он целится в гусеницы, попадает. Танк застывает как вкопанный. Высыпается команда. Это уже задача Фишера и ребят. Себастиан промахивается, а танк нет. Одно из зданий трещит, крошится штукатурка. Оно оседает бесформенной грудой бетона и пыли. Люди, оказавшиеся под завалами, погибают. Около четырнадцати солдат. Больше сержант не мажет.

Рассвет над лагерем кроваво-алый. Ночью пролилось немало крови с обеих сторон. Немцы оттаскивали своих убитых от горящих машин. Войска союзников не стреляли, были заняты тем же. Недолгое перемирие, но такое необходимое. Себастиан встречает своих парней в казарме. Все живы. Глаза горят, улыбка до ушей — они отстояли свои позиции, победили.

Капитан объявляет всем «огромное человеческое спасибо». Он впервые за месяц смотрит сержанту прямо в глаза. Разговор о Броке они не заводят при сослуживцах. Чейз собран, сосредоточен. Он говорит коротко и по делу, почти как Себ, когда злится.

— Я не знаю, где сейчас твой друг, сержант Грин. Они взлетели с Бугенвиля несколько дней назад. Самолет затонул где-то в Индийском океане. Больше вестей не было.

Себастиан отдает честь, разворачивается на каблуках и покидает уютный капитанский кабинет. Он чувствует, как к горлу подкатывает ком, как мелко дрожат руки, а в груди ноет, сердце сжимается от боли. Он не возвращается в казарму. Забивается в самый темный угол, который только может отыскать и остается там. Кричит беззвучно, хрипит, будто раненый. Не плачет больше. Слезы высохли. Настрадался на сто лет вперед.

Его находит Энтони. Он же приводит сержанта в порядок. Заставляет подняться, умыться и пройти в столовую на завтрак. Бойцы встречают Грина громким дружным гулом и аплодисментами. Он оглядывает своих подопечных добрым, отеческим взглядом. Они пережили еще один день на войне, уже за это стоит сказать спасибо. Он говорит. Смотрит в глаза улыбающемуся с фотографии двадцатидвухлетнему капитану футбольной команды Нью-Йоркского Технологического университета и шепчет свое «спасибо», как заведенный.

========== 22. ==========

22.

Себастиан медленно выгорает изнутри. Словно умирает постепенно. Он так и не привык к мысли, что Брока нет рядом. Его нет. Ну, совсем нет. Даже теоретически. Он очень далеко. Опять нет вестей. Чейз, повышенный до майора, показательно его избегает. Но Себ держится. Закусывает щеку изнутри, сжимает кулаки так, что полумесяцы от ногтей уже не сходят с ладоней и улыбается подчиненным. Он старается не думать о том, сколько людей погибает ежедневно, раз повышения для его сослуживцев идут одно за другим.

Вскоре Себастиан Грин перестал быть совершенно бесполезным на службе все штабных стен. Он научился ставить палатку благодаря урокам Энтони. Научился ориентироваться на местности и принимать правильные решения. Каждый раз, обдумывая приказ, он закрывал глаза и представлял, что на его месте сказал бы Брок. Он не хочет даже мысленно договаривать «если бы был жив».

Писем больше не приходит. Майор молчит. Зато бабушка отвечает исправно. Высылает новые шерстяные носки. Две пары. Она не знает, что Брока нет рядом. Себастиан почему-то не хочет ей говорить. Он каждую ночь обнимает затертый конверт. Ему чудится запах одеколона, которым так любил пользоваться Брок еще до войны, от которого у него самого пальцы на ногах поджимались, как у девчонки. У Себастиана нет обратного адреса, но он продолжает писать короткие, чуть ли не однострочные, письма каждый день.

«Кто-то из ребят попросил меня описать свой дом. Он делает что-то вроде памятного альбома о службе, как в школе на выпускной. Я почти назвал твое имя. Если бы не Энтони, который так вовремя наступил мне на ногу, я бы обязательно проговорился. Люди ждут, что я опишу конкретное место. Но перед глазами мелькает твое лицо. Родные зеленые глаза. В твоих руках я всегда чувствовал себя дома: и в промозглом Нью-Йорке, и под палящим солнцем Африки, и в джунглях Филиппинских островов. Умоляю, вернись».