Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 46
- Предыдущая
- 46/144
- Следующая
– Вы делали это в первую очередь для того, чтобы обеспечить правовую базу для своих разбойничьих операций и обезопасить себя лично и своих помощников!
– Обязательно. Но досталось это всем без исключения. Я вам больше скажу – так и было в самом начале задумано. И поверьте, – людям это нравится.
И мне это нравится, подумала Елена. Мне это до того однажды понравилось, что я чуть с ума от радости не сошла. Когда твои действительно похожие на ночных дьяволов десантники свалились на нас в Венесуэле, отбили у мартистов и вывезли всех – и этих несчастных детей, и священника, и медичек, и монахинь, и меня – в Каракас. Я была так рада, что готова была всех их расцеловать и не только. Потому что если бы не они... И этих партизан они не просто... Как кур, вертолеты, истребители, настоящая мясорубка, это же был просто ужас, что такое! И как они там оказались, черт побери вас всех совсем?! Ну, так что с того, что Ботеж позвонил в МИД? Армия МИДу не подчиняется! Подумаешь, журналистку какую-то, которая еще, ко всему прочему, у короля, как кость в горле, убивают где-то на краю света! Риск – часть профессии, как ни крути. Мой-то телефон в любом случае уже не работал. Мы потом гадали-гадали, считали-пересчитывали – получилось, что чистого времени меньше пяти часов им хватило, чтобы нас найти и до нас добраться. И вытащить! Какие же мы были там грязные, несчастные, голодные уже не знаю какие сутки, полумертвые от усталости, искусанные какими-то тварями, я даже не помню, как они называются! Как сказал этот ротмистр... Гавел его звали? «Работа такая, пани Елена». Я тогда, наверное, впервые задумалась, что, почему и зачем. Правду говорят, – пока тебя лично не прихватит... Господи, да что же это такое?!
Ботеж не то, чтобы отказался это напечатать. Ну, никак это в формат журнала не втискивалось. Елена сделала это прямо в очерке. А потом, примерно через месяц, случайно встретилась с министром в театре. Они проговорили весь антракт и второе отделение. Удивительно тонкий, воспитанный, блестящий, совсем не похожий на надутого бюрократа и королевскую куклу человек. И в ответ на ее благодарность он сказал – спокойно улыбаясь – те же самые слова, что пробурчал и смущенный ротмистр Гавел: «Работа такая, пани Елена».
– Нравится, – кивнула Елена. – Я знаю.
– Вот видите, – Майзель просиял. – Им нравятся наши двадцать или сколько их там бесплатных кабельных каналов в новехоньком японском телевизоре высокой четкости размером метр на метр пятьдесят по цене дорожного фена. И каких каналов! География, спорт, научные новости, все красоты мира, любовь, приключения, подвиги – ну, и эротика, конечно, куда же без этого. И никаких мерзопакостно кривляющихся пидоров, репортажей из заднего прохода, пип-шоу и прочей гадости. Они не могут это смотреть, даже если и захотят, потому что их телевизор не понимает стандарта трансляции. Им нравится, что немцы и поляки, французы и британцы ломятся сюда, как на вокзальный буфет, и покупают такие же телевизоры и пакеты спутниковых ресиверов к ним, чтобы выкинуть на помойку свое собственное ужасно свободное и абсолютно никем не контролируемое телевидение. Никем, кроме тупых зажравшихся извращенцев, стяжателей и педерастов, сросшихся с вашей хваленой парламентской демократией так, что не оторвать без потоков крови. И фильтрованный Интернет без разверстых гениталий, свастик и лезущей из каждого пикселя рекламы им тоже, как ни странно, нравится. Не нравится это все интеллектуалам. Это, видите ли, тоталитаризм. Ущемление свободы. Промывание мозгов.
– А разве нет?
– Обязательно, дорогая. Вы думаете, добиться того, чего мы добились, можно было бы без повседневной и кропотливой идеологической работы? Без идеи, без нравственного стержня невозможно ничего полезного сделать. Нам некогда ждать, пока люди научаться разбираться, где хорошее, а где плохое. Мы предпочитаем наклеить ярлыки заранее. Мы не позволяем людям бездумно набивать себе брюхо и подглядывать в замочную скважину за чужими совокуплениями.
– Да-да. С совокуплениями в ваших мелодраматических боевиках, густо приправленных казарменным юмором вроде «я скоро вернусь, детка», и сказках про неземную любовь, – того, действительно негусто. Ничего не могу сказать. Но столько времени жевать такую однообразную жвачку.
– Да? А мне наше кино нравится. Мы даже делаем его в Голливуде. Причем так делаем, что весь мир смотрит, затаив дыхание, эпос о Святом Вацлаве, о княгине Либуше, о Валленштейне. И боевики, как вы изволили выразиться, у нас очень даже зрелищные. И вы совершенно напрасно не подготовились к разговору о них. Ведь их герои – это чаще всего учителя, доктора и священники, которые обнаруживают очередную ипостась всемирного зла и немедленно кидаются с нею сражаться. И через некоторое время, разобравшись с предыдущим злом, на помощь нашему герою – или героине – приходит могучая армия маленькой, но гордой и великой страны. И все заканчивается победой добра и неизменным поцелуем в диафрагму. Потому что так хочется всем, даже если в действительности так далеко не всегда происходит.
– И вам тоже так хочется?
– А что в этом странного?!
– И вам не скучно?
– Ни капельки, – оскалился Майзель. – Жизнь и кинематограф должны слиться с реальностью в единое целое, в новую реальность, где хорошие парни разрывают плохих на мелкие кусочки, а любовь всегда побеждает все, даже смерть.
– Вы просто мифотворец.
– Ну, моя страсть к мифотворчеству не должна удивлять вас, пани Елена. Я сам, в некотором роде, миф. Вам и правда скучно это смотреть?
– Нет, – подумав, Елена отрицательно мотнула головой. – Мне становится скучно потом, когда я начинаю анализировать увиденное. А в процессе просмотра... Нет. Это действительно сделано очень профессионально, красиво и добротно. И музыка там по большей части чудесная. И смотреть это приятно. Хотя мне и не нравится это.
– Почему?
– Это примитивно. Жизнь гораздо сложнее.
– Конечно. Сложнее, потому что мы все чрезмерно амбивалентны и мало требовательны к себе. А так быть не должно.
– Даже большевикам не удалось выковать новую породу людей, пан Данек.
– Мы не куем новых людей, пани Елена. Мы сдуваем мусор с тех, что есть.
– Да так не бывает, черт подери вас совсем!
– Так будет, пани Елена. Потому что всем это нравится. И потом, как насчет демократии? Если большинству нравится, то меньшинство просто обязано подчиниться.
– Перестаньте паясничать. Люди просто не понимают, к чему все это приведет.
– И к чему же?
– К тому, что это чудесно, пока у вас есть деньги на эксперименты. А когда ваши деньги закончатся? Стоп, машина? Отнюдь. Слишком увлекательно. Слишком далеко зашло. Однако все ваши игрушки невероятно дороги, пан Данек. И деньги на них придется взять у этих самых людей. И что тогда?
– Ага. Дорогая, у вас проблемы с арифметикой. Вы представляете себе, сколько стоит подобный проект образцового государства?
– Ну, предположим.
– Предположим или представляете? Только честно.
– Честно – не представляю. Конкретных цифр, я имею в виду. Но догадываюсь, что безумно дорого. Это сейчас не важно.
– Ошибаетесь, пани Елена. Важно, и еще как. Так как насчет цифр?
– У меня нет под рукой статистического справочника. Я не готовилась сегодня говорить с вами на темы, касающиеся структуры государственных финансов. Кроме того, вы не хуже меня знаете, что есть ложь, наглая ложь и статистика. И сам черт ногу сломит разбираться, где кончается в Чехии госбюджет и начинаются личные средства королевской семьи, где кончаются они и где начинаются ваши. И что на самом деле чего стоит!
– Я вам легко скажу, что чего стоит. За последние полтора десятилетия на научные исследования в области информатики, биологии и биокибернетики, генетики, климатологии и альтернативной энергетики было потрачено больше двух триллионов крон, что составляет никак не меньше триллиона долларов. Результат... Да вы сами видите. То, что вы продолжаете ездить на ржавом вонючем французском корыте, не говорит ни о чем, кроме как о вашем удивительном упрямстве, достойном, право, куда лучшего применения.
- Предыдущая
- 46/144
- Следующая
