Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 42
- Предыдущая
- 42/144
- Следующая
– Да какие же у меня дела-то, пане Данечку, Бог с тобой! Дети учатся, супруга здорова, слава Богу, прибавления ждем скоро.
– О! А ты говоришь – дел нету. И кто?
– А опять девка!
– Значит, пятый заход впереди, пане Карелку?
– Ох, и не говори. Посидите, я мигом!
Когда он вернулся с подносом, на котором стояли три рюмки и небольшой графинчик, лицо его уже не излучало прежней безмятежной радости:
– Пани Елена, вы та самая... из «Пражского Времени»?
– Да, та самая. А вы что, читаете наш журнал?
– Ну, как же!
– Карлито, закрой рот.
– Да я ничего... Я же только спросил, пане Данечку!
– Спросить по-разному можно. Не начинай, понял?
– Ну, ладно. Вы тут проясните диспозицию, кто из вас хороший, а кто плохой, только недолго, я пока схожу попудрить носик, – Елена поднялась и, светски улыбнувшись обоим мужчинам, удалилась в направлении туалета.
Втешечка виновато посмотрел на Майзеля:
– Я опять чего-то не того сморозил, да?
– Ничего, Карлито. Я выкарабкаюсь. Ты всегда отличался редкостным чувством меры и тактом.
– Пане Данечку, я не хотел.
– Знаю, друг мой, знаю.
– Я сейчас.
– Куда?!? Сидеть!!!
Карел покорно опустился на место.
Вскоре появилась Елена. По тому, как сверкали ее глаза, Майзель догадался, что она в бешенстве:
– Ну, разобрались? Отлично, – она села и залпом опрокинула в себя стопку крепчайшего напитка. И даже не поморщилась. – Вы что-то начинали говорить, пан Карел. Я с удовольствием вас выслушаю.
Втешечка махнул рукой:
– Да что там говорить. Что бы я не сказал, вы все равно будете думать, что все подстроено. Только это не так, – Карел взглянул на Елену, и ей стало неуютно от этого взгляда. – Вы, интеллигенция, думаете: если вы чего-то не понимаете, так это непременно плохо. Конечно, я человек простой, мне вас никогда не переспорить. Только вот, если б не он, – Карел ткнул пальцем в сторону Майзеля, – и не его величество, – он кивнул на портрет короля, украшавший одну из стен, – я б давно в земле лежал. И многие другие тоже. И девочек не было бы моих. Вы вот моих гостей хоть спросите. Или жену мою. Что люди думают... Вы все дудите – свобода, свобода. А какая же свобода-то, если ответственности никакой?! И порядка когда нет, – разве нужна кому такая свобода? Чего делать с ней? Кнедлик в нее не макнешь, в карман не сунешь!
– Да-да. Это я все знаю, – Елена достала сигареты, закурила. – Я вам вполне верю, пан Карел. И понимаю. Допустим, вас он спас. А как быть с остальными? Кого он не спас? И никогда не спасет?
– Пани Елена, да вы что, – Втешечка вдруг улыбнулся. – Он всех спасет, только вы у него под руками не путайтесь! Он все правильно делает. Сначала тех, кто к нему близко стоит. А потом и всех остальных. Он же не Господь Всемогущий, чтобы всех одним махом спасти. Ему время нужно. И помощь. С меня какая помощь? Ну, накормлю от души, когда на огонек заглянет. Я наших военных всегда бесплатно тоже кормлю. Налоги плачу исправно, опять же. Вот и мой грошик на великое дело работает. А много ли человеку надо, пани Еленушка, чтобы человеком себя чувствовать? – Он вздохнул и осушил свою рюмку. – А вы-то ему куда больше помочь можете. Я, когда статьи ваши читаю, всегда со смеху чуть не падаю – уж больно ловко вы заворачиваете. Талант у вас. А про него, – он снова показал на Майзеля, – про него у вас так не получается. Потому что вы сами тому не верите, что про него пишете. Я других разных тоже читаю, они глупости пишут про всех одинаково. А вы – нет. Вот я и подумал, что должен я вам все сказать. Вдруг вы поймете... – Втешечка растерянно смолк и беспомощно посмотрел сначала на Елену, потом на Майзеля.
Елена погасила сигарету и вдруг накрыла лежащие на столе сцепленные в замок большие натруженные руки Втешечки своей узкой прохладной ладонью:
– Пане Карелку. Клянусь вам, я разберусь. Во всем разберусь и напишу все, как есть на самом деле. – Майзель никогда прежде не слышал у нее такого голоса. – Вы мне верите?
– Верю, – Втешечка просиял. – Верю, пани Еленушка. Только вы уж поскорее, ладно? А я на кухню, сейчас!
Он укатился собирать на стол. Елена посмотрела на Майзеля и закурила новую сигарету. Майзель шумно вздохнул и забарабанил пальцами по столу что-то замысловатое. Елена нарушила молчание первой:
– Просто поверить не могу, что это со мной происходит. Водевиль какой-то, – она ткнула сигарету в пепельницу: – Ну, вы, христосик! Скажите что-нибудь!
– Что?
– Я не знаю. Что-нибудь, что разрядило бы пафос, скопившийся под потолком. Того и гляди, молнии посыплются!
– Пани Елена, вы злючка.
– Подумаешь. Это я уже слышала от вас, кстати. Но в первом приближении сойдет. Так от чего вы его спасли, если не секрет?
– А, пустяки. Рэкет... Давно дело было.
– Видно, не такие уж и пустяки, раз столько лет... Впрочем, это не важно сейчас.
– А что важно?
– Важно, что я недостаточно знаю свою аудиторию. Как выясняется. За что я вам бесконечно признательна, так это за то, что вы с таким завидным усердием расширяете мой кругозор.
– Несказанно рад быть вам хоть в чем-то полезным, – Майзель шутовски наклонил голову набок.
Их пикировку прервал Втешечка, возникший из ниоткуда с двумя подносами закусок:
– Вот! Кушайте, дорогие мои. Вот это, пани Еленушка, попробуйте, это вам непременно придется по вкусу!
– Но это...
– Ничего, ничего. Вы такая худенькая, что вам вовсе не вредно немного поправиться!
– Карлито, – вздохнул Майзель, – ты деревенщина. Это не диета, это такая порода, – он подмигнул Елене, уже было открывшей рот для произнесения язвительной отповеди, и страшно вытаращил свои полыхающие зеленым пламенем глаза на Втешечку: – Брысь!!!
– Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель, – Карел удивительно легко для своей комплекции развернулся и скрылся из виду, что-то веселенькое напевая. Его голос донесся от стойки бара: – Не спешите, горячее еще в духовке!
Елена обычно ела на скорую руку, хотя готовить умела хорошо и делала это пускай и редко, но с удовольствием. А тут был просто какой-то бесконечный праздник живота. Так вкусно она в своей родной и любимой Праге никогда еще не ела. Когда пустые тарелки исчезли со стола и на нем вместе с новой скатертью появились запотевшие бокалы с густо-коричневым вспененным пивом, Елена осоловело посмотрела на Майзеля:
– Повар здесь – настоящее сокровище. Вы его специально прячете?
– Это не повар. Втешечка готовит сам.
– Скажите ему как-нибудь, что он – мужчина моей мечты.
– Обязательно!
Втешечка присоединился к ним «на посошок» и проводил до машины.
– Не сердитесь на нас, – сказал Майзель, когда они немного отъехали. – Честное слово, так глупо получилось!
– Я не сержусь, – задумчиво проговорила Елена, отрешенно глядя в окно. – На вашего приятеля вообще невозможно сердиться, особенно после такого ужина, а на вас... На вас я тоже, как ни странно, не сержусь. Отвезите меня домой, пожалуйста. Я устала.
– Конечно. Пани Елена...
– Я и в самом деле не сержусь. Если вы об этом. А если о чем-то еще, то у меня все равно нет сил. Давайте отложим все до завтра.
– Хорошо. Я пришлю за вами машину.
– О-ох... Опять вставать в пять утра! Ни в коем случае. Я приеду сама.
– А когда вы обычно просыпаетесь?
– В девять. В десять.
– Бог мой, да как же вы можете спать по полдня?! Неудивительно, если народ бог знает что о вас думает!
Елена от неожиданности фыркнула, а Майзель тихонько засмеялся, довольный тем, что ему удалось ее отвлечь и растормошить.
ПРАГА. ИЮЛЬ
Он много и охотно разговаривал с Еленой. И рассказывал ей о вещах, о которых она вовсе не предполагала услышать – тем более, от него самого. Она никогда и предположить не могла, что этот человек, – такой человек, – умеет и хочет отстаивать свою правоту в словесном поединке. За свою жизнь она сталкивалась с разным отношением к себе как к журналисту – от пренебрежительно-снисходительного до агрессивно-злобного. И редко – куда реже, чем хотелось бы – устанавливались у Елены такие отношения, которые она могла бы, подумав, назвать в полной мере партнерскими. А Майзель был именно партнером. Нет, он, конечно, и подпускал шпильки сам, и подтрунивал над ней иногда, и на ее колкости хмурился, но главную эту, партнерскую, линию выдерживал всегда, – неукоснительно. Твердо не соглашаясь, когда не был согласен. И иногда собственные убеждения Елены вдруг разворачивались перед ней какой-то новой гранью, под невидимым до поры углом, так, что оказывалось – не по разные стороны баррикад они, а по одну. Только он был другой. Такой необъяснимо другой, что...
- Предыдущая
- 42/144
- Следующая
