Морфы: отец и сын (СИ) - Огнев Евдоким - Страница 39

— У тебя есть дети?

— Нет. И не было. Большая вероятность, что и не будет, но с моей работой это не так страшно. Я не семейный человек, — ответила Олива.

— А мне кажется, что семейный. Ты добрая. Чуткая. Что ещё нужно?

— Свободное время. Когда будет стоять выбор между семьёй и работой, я не смогу разорваться, — ответила она. — Ген, тебе рано ставить точки.

— А ты знаешь, когда мне придёт время?

— Когда ты перестанешь быть нужным здесь. Пока ты здесь нужен, — ответила она.

Ещё бы пояснила свои слова, но она не стала этого делать. Вместо этого Олива подошла к окну и открыла плотные занавески. А потом и вовсе распахнула тяжёлые рамы, которые открылись со скрежетом. На улице светило солнце. Его лучи заполнили ванную комнату. Они скользнули по воде и рассыпались по потолку в солнечных зайчиках. Свежий ветер принёс аромат весны и зелени. Листья весело шуршали. Пели птицы. Стрекотали какие-то насекомые. Жизнь. Она кипела, бурлила и звала к себе. Контраст улицы с больницей был слишком сильным. Он словно ударял по голове, заставляя вспоминать, что может быть что-то иное, кроме стонов и запаха средств для мытья полов, которые смешивались с содержимым уток.

— Сегодня хороший день. На днях около больницы вырубили джунгли. Хотят здесь сделать парк. Для этого площадку решили забетонировать.

— Парк рядом с больницей?

— Почему бы и нет? Раньше здесь был парк, куда могли выходить больные и ловить солнечные лучи. Солнце полезно, как и свежий воздух. Но джунгли образуют тень и полог, который напоминает парник. Раны плохо сушатся.

— Там пахнет жизнью.

— Да, за этими стенами всё иначе. Там жизнь и движение. Там ждут тебя твои девочки. Друзья. У тебя есть друзья? — Она повернулась спиной к окну. Солнечные лучи скользнули по волосам, забираясь в вырез груди и лаская белую кожу. — Нет.

— Почему?

— Сейчас не время для друзей.

— Ты не хочешь кого-то подпускать, потому что боишься потерять?

— Не вижу в этом смысла.

— За все эти дни, что ты здесь, к тебе никто не пришёл.

— Потому что я сам по себе.

— Одинокий дуб? Упрямый и гордый?

— А это было обидно.

— Оскорбление? — спросила она.

— Нет. Но обидно.

— Дуб, баран, ржавый — в каждой расе есть свои упрямцы, которые не видят очевидного. И пусть названия у всех разные, но суть одна, — ответила она. — Ладно, раз уж тут купаешься, то надо тебя отмыть.

Она протянула мне мочалку с мылом.

— Ты пока поласкайся, а я пойду ребят позову, чтоб они тебе помогли вылезти отсюда. Или сам выберешься.

— Пока не получается.

— Надеюсь, что это всё временно, — ответила она, уходя из комнаты.

Я на какое-то время остался один. Свежий воздух наполнял лёгкие. Возвращал жизнь, но одновременно заставлял чувствовать себя слабаком, который ничего не смог в этой жизни, хотя много планировал и ко многому стремился. Это было печально и грустно. Ощущение пустой и бессмысленной жизни гармонировали с атмосферой больницы и были чуждыми свежему воздуху, солнцу и ветру. Похоже я начинал превращаться в бревно не только в плане тела, но и в плане души.

Глава 13. Новая кривая

Олива была настойчивой женщиной, явно относясь к тем, которые видят цель и не могут остановиться пока этой цели не достигнут. В этот раз её цель была изучить меня. Она отправляла меня полежать в холодной воде, делала примочки из влажной земли, заставляла пить отвары из горьких трав, от которых у меня сводило язык, но все её методы лечения не приносили должного результата. Ноги отказывались меня слушать, а желание сбежать из больницы появлялось, лишь когда она приходила и начинала меня термушить своим лечением. Тогда я думал, что было бы хорошо отсюда уйти, чтоб свалиться в какую-нибудь канаву и там помереть. В такие моменты чувствительность в нижней части тела возвращалась, но сил на выполнение плана побега не было. Я знал, что скоро Олива уйдёт и тогда я смогу вновь погрузиться в состояние полу сна полуяви, в котором и был всё это время. А значит и не надо стараться. Нужно лишь было переждать это дурное время.

Олива продолжала считать, что для моей болезни нет никаких видимых причин. Истратив все известные методы лечения, она решила начать лечить меня экспериментальным методом. Это меня пугало тем, что приносило всё больше неудобства. Хотя иногда мне казалось, что она меня специально выводит на эмоции любым путём. И ведь действительно я на какое-то время приходил в себя в её присутствии, но это был кратковременный результат.

— Олива, ты хочешь меня поджарить? — спросил я, наблюдая, как она разворачивает какие-то провода и подключает прибор в розетку. В больнице электричество с местной станции было постоянным, как и в любом крупном заведении города.

— Это всего лишь прибор для стимуляции нервных окончаний.

— Я и говорю, что ты меня всего лишь хочешь поджарить.

— Имеешь что-то против? — спросила Олива, смотря на меня с хитрой улыбкой. Вот когда у неё появлялась такая улыбка, то ничего хорошего от её планов точно не стоит ожидать.

— Да.

— Один раз это хорошо помогло пациенту с похожим на твой диагноз. Правда, это был звероморф и убежал он отсюда так, словно за ним кто-то гнался…

— Я его прекрасно понимаю, — ответил я, наблюдая за её действиями и недоверчиво косясь в сторону аппарата. — Оливия, может ты оставишь меня в покое и пойдёшь работать?

— Ген, тебе сегодня очень сильно повезло. У меня как раз хорошее такое окно, которое я могу потратить на научное исследование и заняться тобой, — ответила она. — Но если ты имеешь что-то против, то вперёд.

Она сделала широкий жест в сторону двери. Я промолчал. Пожав плечами, Олива поставила рядом с кроватью костыли. Вопросительно посмотрела на меня. Я продолжал молчать, только закрыл глаза, когда она прикоснулась к моей ноге железными пластинами. Стоило им коснуться кожи, как я заорал. Подскочил на кровати и увидел довольную улыбку Оливы. Зловещую улыбку, которая подходила к безумному блеску в её глазах. Было ясно, что она не остановится.

Страх сильнее разума. Я попытался сползти с кровати, но не успел. Пластины коснулись второй ноги. Было такое ощущение, что по телу прошёлся разряд молнии. Боли не было, но было до такой степени неприятно, что аж зубы сводило, а зелёные ворсинки на коже вставали дыбом.

— Да иди ты далеко…

— Пойду, но в компании с тобой, — ответила она. — Хороший ведь результат. Чем ты недоволен?

— Да разве я могу быть чем-то недоволен? — зло спросил я, садясь на кровати и отбирая у неё пластины. Она ничего на это не ответила, но села на край кровати рядом со мной. После этого повернула колесико на приборе.

— Сейчас будет не так больно по нервам бить, — пообещала Оливия. — Я уменьшила мощность.

— А сразу нельзя было на небольшой мощности реакцию проверить? Зачем издеваться?

— Это не издевательство, — спокойно ответила она и тут же перевела тему. — Вчера к тебе приходили?

— Коллеги. Говорят, что девчонки разбегаются, — ответил я.

— Дело разваливается? — возвращая себе пластины и прикладывая их к моей ноге, сказала она. В этот раз неприятных ощущений было меньше.

— Не так чтоб разваливается. — Я задумался. Как тут объяснить, что без постоянной подпитки свежими мордашками, работать будет некому? А она может не понять. Хотя мне не особо и важно, чтоб она поняла. Это всего лишь разговор, который позволяет скоротать время во время процедуры.

— Но проблемы есть, — сказала она, водя пластинами по моей ноге.

— Есть, но не проблемы. Там определённая специфика работы. Стрекозы и кошечки уходят. Находят себе постоянных партнёров и уходят к ним. Иногда и семьи создают. Если не приводить новых, то работать будет некому. А приводил их я. Но вместо того, чтоб работать, я здесь валяюсь.

— Не хочешь искать новых женщин?

— Не вижу в этом смысла.

— Похоже ты из тех, кому важно видеть смысл в каждом своём поступке, — сказала она.

— Чтобы тратить силы, нужно знать для чего, — ответил я. Кивнул в сторону прибора. — Когда эта штука не кусается, то даже приятно.