Джентльмен-капитан (ЛП) - Дэвис Дж. Д. - Страница 35

— Кто скажет, что я видел и чего не видел, капитан? — пожал плечами Гейл. — Мои воспоминания приходят и уходят в последнее время. — Тут его лицо посуровело, и он обернулся к Певереллу. — Но будьте уверены в одном. Если этот червь выдвинет какие–либо обвинения против мальчика, — казначей съёжился под его пристальным взглядом, — мои показания на трибунале будут ясны, как божий день.

— Беззаконие… — Певерелл едва мог говорить. — Ты служишь дьяволу, а не Богу. У меня есть друзья, и я отомщу тебе, грязный пропойца.

— Никому и ничему вы не отомстите, Стаффорд Певерелл, — свирепо проговорил Гейл. — В старые времена церковь давала убежище тем, кто нуждался в нём, священный гнев Господень защищал их от преследователей. Так же поступаю и я. С согласия лейтенанта Вивиана я принимаю мальчишку к себе на службу. — Вивиан кивнул. — По всем законам теперь он служит мне, а значит, и милорду архиепископу, и Господу Всемогущему. Запомните, Певерелл. Моя шпага двенадцать лет не пробовала крови, но если вы окажетесь рядом с этим парнишкой, находящимся отныне под моей защитой, чтобы обратить его в католичество или с любой другой целью, я насажу вас на неё, как и подобает поступать с таким перезрелым боровом, как вы.

Лицо казначея исказилось так, что на шее и лбу запульсировали вены. Секунду он стоял, разрываясь между страхом и гневом. Затем резко развернулся и скрылся в своей каюте. Андреварта растерянно поглядывал то на Джеймса Вивиана, то на преподобного Гейла. Капеллан кивнул в сторону лейтенанта, и мальчик подошёл к привычному для него хозяину, который прикоснулся рукой к шляпе и вернулся к своим обязанностям на шканцах. Боцман Ап, убедившись, что убийство и подобные беспорядки на корабле остановлены, в свою очередь притронулся костяшками пальцев ко лбу и покинул рулевой пост.

Я начал было благодарить Фрэнсиса Гейла, но тот вскинул руку.

— Простите меня, капитан. Я должен вернуться к прерванной беседе, а эта бутылка оказалась особенно красноречивой.

Он направился к своей каюте, и я воззвал ему вслед:

— Мы ещё поговорим, пастор! Вы не сможете избегать меня в течение всего плавания!

— Ох, мой дорогой капитан, — сказал он, — вы будете удивлены тем, как долго я способен уклоняться.

Кит Фаррел скрёб пером по бумаге, разбрызгивая чернила во все стороны. Он медленно провёл неуверенную линию вниз, затем повернул перо направо и нарисовал что–то вроде кольца, как его и учили. Подняв перо, перенёс его чуть правее, где нацарапал фигуру, отдалённо напоминающую арку. Ещё правее появились наброски молнии и столба с перекладиной. Кит остановился, посмотрел на бумагу и нахмурился. С выражением глубокой концентрации на лице он нарисовал вставший на бок гребень, прочертив по очереди три его зуба. И наконец, вывел ещё одно кольцо с линией, идущей вниз слева от него.

Он посмотрел на результат своих трудов и с каплей гордости произнёс:

— ЮПИТЕР.

— Действительно, Юпитер, — сказал я. — Вы умеете писать название своего корабля, Кит Фаррел. Благодарите Бога, что не служите на «Констант реформейшн».

Это случилось на следующий день после стычки со Стаффордом Певереллом. «Юпитер» пересекал Ирландское море в северном направлении под чистым приветливым небом. Настроение на борту улучшилось вместе с погодой, и от Малахии Лэндона не было слышно ни слова о мрачных предзнаменованиях гибели.

Этим утром я сидел в своей каюте с дедовой шкатулкой в руках и изучал надпись на передней стенке: «МКБК 1585». Мэтью Квинтон, барон Колдекот. Мой дед. За год до того, как он унаследовал графский титул. Я открыл шкатулку и посмотрел на ряд инструментов. Когда я играл с ними в детстве, они казались бессмысленными, и так же, мне казалось, будет и сейчас — десять лет я не удостаивал содержимое шкатулки внимания. Но как ни удивительно, теперь оно обрело определённое значение. Вот это, очевидно, календарь, а вот… что ж, это миниатюрные солнечные часы, не иначе. Один прибор — явно компас для пеленгования — у Лэндона и Кита Фаррела были увеличенные версии того же инструмента, который они называли буссолью. Я подошёл к кормовому окну, направил прибор на далёкий ирландский паром и определил направление. Другой диск напоминал компас, но имел шкалу с названиями месяцев и другую с часами и минутами. Значит, это ноктурлабиум — инструмент, используемый штурманом и его помощниками, чтобы ориентироваться по Большой Медведице! Ещё там была таблица, которая позволяла определить время прилива в любом месте на земле. Выходит, не так уж всё и загадочно! Мой дед сумел освоить это устройство, сумею и я: МК 1662.

Звон колокола обозначил смену вахты, Кит Фаррел спустился вниз, и в мгновение ока я из ученика превратился в учителя и начал посвящать Кита в словесные таинства, выписав на грифельной доске алфавит и предложив ему повторять звучание букв по памяти. Затем я показал ему, как правильно держать перо, и научил писать собственное имя — вернее, выводить слово «Кит», поскольку неучёного человека и «Кристофер», и «Фаррел» могли обескуражить не хуже, чем стихотворение Мильтона. Вторым его словом было «корабль», хотя потребовалось время, чтобы заставить «р» и «б» маршировать по бумаге в нужном направлении. Третьим словом стал «Юпитер». Финеас Маск, который для бродяги с таким сомнительным происхождением был подозрительно образованным, наблюдал за моими стараниями с улыбкой, пока не заскучал, и тогда отправился на палубу выкрикивать оскорбления в адрес отдалённых берегов Уэльса. Я надеялся, что направление его желчных излияний не будет превратно понято командой «Ройал мартира», идущего параллельным с нами курсом в нескольких сотнях ярдов по правому борту.

— Ох, капитан, — произнес Кит Фаррел, возвращая меня назад из мира грёз, — если морская наука также сложна для вас, как грамота для меня, то я думаю, нам нужно… — он замер, глядя через моё плечо в окно боковой галереи.

— Мистер Фаррел?

— «Ройал мартир»… — начал он, но не произнёс больше ни слова из–за внезапной яркой вспышки и мощного грома, разнёсшегося в тот же миг и оглушившего нас обоих. Я обернулся и увидел, как весь корабль Джаджа окутался дымом. Он дал полный бортовой залп. Он стрелял в нас.

Матросы бросались прочь с нашего пути, когда мы бежали на шканцы. Заметно было, что они удивлены, но никто не проявлял паники, которой я ожидал бы от людей под обстрелом. «Почему Вивиан не приказал очистить палубу? И почему Джадж стрелял в нас?».

Второй бортовой залп проревел из батареи левого борта «Ройал мартира». Мы достигли шканцев и нашли Джеймса Вивиана, ухватившегося за поручень и с каменным лицом глядящего на корабль Джаджа. Маск прижался к поручню левого борта с белым как саван лицом и с подозрительно влажными панталонами. Только в этот момент я осознал, что в нас ни разу не попали. Мачты стояли, паруса целы, корпус не получил ни царапины.

Пушки «Ройал мартира» не были заряжены ядрами!

— Лейтенант Вивиан, — сказал я, присоединяясь к нему у поручня. — Что, во имя Христа…

Первая пушка батареи левого борта «Ройал мартира» закончила фразу за меня. И если бы этого было недостаточно, с задачей бы справилась следующая за ней пушка, выстрелившая на считанные секунды позднее. Потом следующая, и другая, и ещё одна после неё. И тогда я понял.

— Это салют, — тут же объяснил Кит Фаррел. — Они даже вывесили все свои вымпелы и сигнальные флаги. Королевский салют, капитан.

— Сегодня нет никакой годовщины, нет повода для всего этого, — возразил Вивиан.

— Может быть, он хотел впечатлить нас своей стрельбой, сэр? — предположил Кит. — Я насчитал два полных бортовых залпа меньше, чем за пятую часть склянки, затем эти последовательные выстрелы. Вряд ли найдётся много кораблей в нашем флоте, способных повторить такую скорость стрельбы. В любом флоте, если подумать.

Я дал себе слово провести боевые учения с большими пушками при первой же возможности — то есть, когда «Ройал мартир» окажется вне поля зрения и не сможет злорадствовать над нашей неполноценностью, ведь если Джадж замыслил произвести впечатление, он всецело преуспел. Он говорил мне, что почти все его матросы были ветеранами, плававшими с ним раньше и отточившими свои навыки в великой войне с голландцами. Их мастерство наглядно объясняло, почему даже знаменитые моряки на «маслёнках», мой шурин в их числе, не смогли устоять против этих «железнобоких» на воде.