Туман и гроза (СИ) - "Lacysky" - Страница 71

Яна ждёт в глубине кафе, с головой увлекшись документами на тонком планшете в красном чехле. Молча кивает Николаю и, не дожидаясь вопросов, разворачивает к нему карту Москвы с выделенными жёлтым зонами города.

— Видишь? — кончик её указательного пальца с красным маникюром замирает в миллиметре от экрана. — Всего три района не затронуты.

Её голос тихий и приглушенный — вокруг столика теневой полог. Маленькие хитрости стражей, почти шпионские. Для этого всего-то надо приоткрыть печать рядом с собой и потянуть немного теневой магии, а потом сплести из неё заклинание.

Николай думает, что многие маги хотели бы владеть такими возможностями, хотя каждая стихия даёт многое.

Вокруг них вовсю расцветает Хэллоуин. Тыквы на подоконнике, тёмно-красные яблоки в карамели на палочках на подносе под куполом воздуха, в подсвечниках щедро насыпаны каштаны и высушенные цветы.

Ярко и тепло, а в потёках дождя по окнам отражаются язычки пламеней свечей.

Николай тянет через трубочку пряный чай с лимоном и мёдом и изучает карту. Обводит рукой в плотной полуперчатке один из районов.

— Из наших кто-то там есть? Он в отдалении от других и выглядит мёртвой зоной по прорывам.

— Да. Там живёт начальник печатников.

— Вот как. Если не ошибаюсь, у него жена и трое детей, уже вполне взрослых. На каждый новый год он приносил от неё ромовый кекс, а один из сыновей учится в Школе.

— Всё так, — Яна кивает и захлопывает планшет, уставившись на свои переплетенные пальцы поверх чехла. — Я не понимаю. Мы с ним же каждый день на кухне чай пьём! Как он мог…

— У всех свои слабости. В конце концов, он мог и что-то узнать и вытрясти безопасность ради своей семьи.

Николай умалчивает, что хуже всего — недоверие среди стражей. Проникни хоть единый слух, что в их рядах предатель, и даже он не уверен в реакции Службы. И особенно тех, кто потерял сегодня близких или друзей.

Яна с грустью водит пальцем по столу, подавленная и уставшая. В полумраке кафе кажется, что даже её чёлка не такая яркая, потускневшая. Он не лезет к ней в душу, хотя догадывается, что среди погибших наверняка затесался один неосторожный ученик. А у неё нет сил даже на ярость.

Чай вдруг кажется остывшим и слишком сладким от мёда. Николай допивает одним глотком и уточняет:

— Во сколько у него заканчивается сегодня смена?

— Около восьми. Ты поедешь один?

— Да. Вдруг мы ошиблись. Никому не говори пока об этом, ладно?

— Договорились. А ты держи меня в курсе. Ты уже виделся с Шороховым?

— Ещё вчера. Он навёл много шума?

— На удивление нет. Насел на Варю, получил сводки последних событий и заперся в твоём… своём… кабинете.

— Как я и думал. Хорошо, остаёмся на связи. Буду нужен — звони.

***

Дорога через лес Академии тиха и пустынна. За окнами машины проносятся еловые ветви, едва не задевая стёкла, «дворники» смахивают тонкие струйки дождя на широком лобовом стекле, но пряное тепло внутри разгоняет пасмурность снаружи.

Вот только сейчас Кирилла не успокаивает даже льющаяся из магнитолы мелодичная музыка по выбору Кристины, кажется, подборка саундтреков то ли к играм, то ли к фильмам.

Сама она, прикрыв глаза и улыбаясь, перебирает пальцами по чёрному пластику бардачка в такт музыке. Волосы распущены, в другой руке чёрная шляпка с веточками рябины. Когда-то он назвал её летней девочкой, но ей идут осенние краски. Тепло клетки и шерсти, оттенки охры и облепихи.

Как огонёк в ночи.

Вот только Кирилл никак не может отогнать от себя то, как сегодня под утро она проснулась едва ли не с криком ужаса, сбивая одеяло подальше от себя и вся дрожа от страха. Жалась к нему, вцеплялась в плечи и едва ли не отчаянием шептала «они уводят меня, они зовут меня».

И ему пришлось держать её руки, чтобы она сама же не исцарапала ногтями их до локтей, выгоняя то, что внутри. А после — смахивать пепел с простыни, разорванной на кусочки от угольков на концах её пальцев.

— Прости, — Кристина, успокоившись, скрутилась в углу кровати испуганным зверьком.

— И давно это у тебя?

— Второй раз. Вчера тоже так было. Но не так… ощутимо. А теперь те тени, что приходили за мной в Академии, проникают в сны. И всё жжётся изнутри.

Она подняла дрожащую руку, изучая чёрный узор вен с каким-то отстраненным вниманием. Зло произнесла:

— Ненавижу. Кто бы это ни сделал, я бы хотела сунуть иглу в его собственную вену и пустить тени под кожу. Посмотреть, что с ним будет.

И сейчас Кирилл думает о той заброшенной лаборатории, координаты которой дал дух-любитель гнилых яблок, пришедший к нему в дом, пока он бродил в поисках улик похитителей Саши. Но Николай строго сказал, чтобы один он больше туда не ходил. Но да, он отлично представляет, что кто-то наверняка так же мог бы сейчас наблюдать со стороны за действием эксперимента на Кристине.

Возможно, её оставили именно для этого. Эксперименты для других студентов закончились смертью.

Но между ними должно быть что-то общее. Тонко уловимое, но обязательно. По крайней мере, они все четверо — милины. Разные факультеты и специальности, курсы и круги общения, но в совпадения Кирилл давно не верит.

Он мягко тормозит машину у ворот Академии в высокой каменной арке. Завитки чёрного и золотого, узоры цветочного орнамента и наверху эмблема орла с распростёртыми крыльями.

За воротами широкая гравиевая дорожка к строгому старинному зданию из тёмного красного кирпича, в тёплую пору скрытого за листвой раскидистых дубов. Кирилл отлично знает — стоит шагнуть за ворота, и словно нырнёшь в колебания четырёх стихий.

Вздохнув, он выключает музыку. Пальцы Кристины замирают, она потягивается так, платье скользит вверх по бёдрам.

— Приехали? Ого, как тут тихо. Кажется, все практики на улице отменили.

— Да. Как ты и просила, без опозданий.

— Ты так говоришь, будто это плохо.

— Я даже кофе не успел допить!

— Ничего, «Гвоздика и Кости» уже точно открыты, а Сташек наверняка запустил специальные предложения к Хэллоуину.

Честно говоря, ему совершенно плевать, что на кофе, что на Сташека. Отстегнув ремень, он наклоняется к ней, целует в ушко и ниже, в нежную кожу шеи, проводит носом вдоль неё. Касается губ, ощущая, как она вся замирает и подаётся навстречу.

— Кирилл…

Он не даёт договорить и едва ли не настойчиво целует в губы. И тут же отстраняется прежде, чем она легонько шлёпает его по плечу.

— А ну перестань! Иначе мы точно опоздаем.

— Никогда не отличался пунктуальностью.

— Не заметила, твои лекции всегда начинались вовремя. Идём, профессор по травоведению не отличается терпимостью.

***

Кирилл стоит, прислонившись к двери кафедры. Кабинет любезно предоставили для беседы с Верой Григорьевной, которая заметно нервничает в присутствии двух стражей. Зло косится на Кирилла, ещё припоминая тому, как он вывел из её попечения Кристину после нападения теней, и всё время пьёт воду из стакана. Её тёмно-зелёная форма вся сбилась как-то набок, и теперь топорщится во все стороны, а то ли от волнения, то ли от раздражения вокруг вихрится воздух.

Дверь — это выход, и он сейчас перекрыт Кириллом. Глаза скрыты за тёмными стёклами очков, он весь сейчас окутан тенями, руки сложены на груди. Он — напоминание о тёмной стороне стражей. Скрытая угроза. И в сумрачном коконе вокруг него время от времени пробегают красноватые искры.

Вот только вряд ли он сейчас способен на что-то большее, а его магия земли куда слабее огня.

Вере Григорьевне об этом знать совсем не обязательно. Кирилл не вмешивается в допрос — не его стезя. У стража из аналитического отдела получается бойко и чётко без лишних пауз. Он даёт ровно столько времени на ответ, сколько достаточно тому, кто не врёт. И в то же время не слишком резко, хотя главная лекарка Академии всё равно не успокаивается и время от времени возмущенно вскрикивает, что как вообще её можно в чём-то подозревать, сколько жизней она спасла! Сколько травм непутёвых студентов вылечила!