Гарри Поттер и новая семья. Последний курс (СИ) - "DVolk67" - Страница 62

— Нет, нет, не уходи! Только не снова!

Любимые мертвы, но есть еще кто-то. Кто-то, кто не дает ей умереть. Кажется...

Элин открыла глаза.

— ...а потом вы с Гарри взяли меня за руки и за ноги и понесли в море. Ты помнишь? Я брыкалась и кусалась, но вы затащили меня на глубину и бросили. Я от страха вцепилась в тебя и чуть не утонула, а потом оказалось, что там воды по пояс. А потом ты держала меня, пока я училась работать ногами... Я хочу на море, а ты? Давай съездим туда, когда ты поправишься? Обязательно съездим, только ты и я, вместе. А еще, помнишь, мы сидели у камина, снаружи намело столько снега, что в окна почти ничего не было видно. Я хотела зажечь свет, а ты сказала, что это все испортит. Я тогда на тебя рассердилась, потому что мне надо было читать, а ты просто сидела и ничего не делала. А помнишь, как мы катались на лыжах с горки? Ты врезалась в Гарри, а я врезалась в тебя, даже удивительно, как мы ничего не сломали. А помнишь, как... Ох, Эль, ты очнулась!

— Болтушка, — прошептала Элин. — Даже помереть спокойно не дашь.

3 июня 1996 года

Спустя неделю Элин перевели из больницы святого Мунго в Хогвартс. Она уже могла разговаривать и начала потихоньку двигать руками, но каждый вздох все еще причинял ей боль. К счастью, большую часть времени она спала, а когда бодрствовала — не всегда могла отличить сон от яви. Единственное, что она четко понимала — Гермиона постоянно находилась при ней и постоянно разговаривала, словно боясь, что без ее болтовни Элин забудет, кто она такая. Другие люди приходили и уходили — Гарри и Луна были с ней чаще, чем все остальные, но даже они иногда отсутствовали, а Гермиона была всегда.

Постепенно боль утихла, но вновь выращенная кожа начала нестерпимо чесаться, и унять зуд было никак невозможно — Элин обернули бинтами и настрого запретили их срывать. При этом дозу снотворного постепенно сокращали, так что переносить мучения приходилось во все более и более здравом уме.

Вместе со способностью видеть мир возвращалась и память, а вместе с ней — и чувство утраты. Однажды ночью Гермиона, проснувшись посреди ночи, услышала, как Элин плачет, уткнувшись в подушку. Она обняла подругу, гладила ее и шептала какие-то слова утешения, которые сама не понимала и не осознавала. Элин все плакала, и тогда Гермиона, поддавшись внезапному порыву, забралась к ней под одеяло и обняла ее. Спустя минуту Элин уже спала, а Гермиона так и провела остаток ночи, боясь пошевелиться, и лишь под утро вернулась в свою кровать.

Но больше слез не было. Элин за одну ночь, кажется, выплакала все, что у нее накопилось.

Удивительно, но чем больше прояснялось сознание Элин, тем больше нервничала Гермиона. В один из дней та спросила, не будет ли Элин возражать, если она покинет ее на время экзаменов. Элин, естественно, не возражала, хотя у нее осталось впечатление, что дело тут не только в учебе, но в чем-то еще, о чем Гермиона не хочет говорить. Но Элин и самой тоже хотелось иногда остаться в одиночестве, особенно после того, как она обнаружила, что ей придется заново учиться ходить. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее в уродской больничной ночнушке, с трудом переставляющую ноги, задыхающуюся после каждого шага и то и дело порывающуюся опереться на стену культей правой руки.

И еще Элин нужно было побыть одной для того, чтобы спокойно подумать о том, что ей делать дальше со своей жизнью. Потому что хоть она и шла на поправку, но восстановиться полностью ей не удалось.

Адский огонь не смог забрать у Элин жизнь, но он забрал у нее всю магию, до последней капли. Элин могла видеть Хогвартс, могла принимать магические эликсиры и лечиться при помощи заклинаний, могла даже управляться с гоблинским магическим протезом, но она сама не могла вызвать даже искорку. Она перестала быть волшебницей, а это значило, что в Хогвартсе ей больше места нет.

========== Глава 15. Скелет в шкафу ==========

24 июня 1996 года

Никто уже не помнил, кто завел в Хогвартсе порядок, при котором ученики, сдав экзамены, еще целую неделю оставались в школе, предаваясь безделью. Элин подозревала, что сделано это было потому, что волшебники жили очень разрозненно и послеэкзаменационная неделя была для большинства из них единственным временем, когда они могли провести время в компании друзей, не думая при этом об учебе.

Гарри и Элин использовали это время для того, чтобы выполнить давно откладываемые обязанности — похоронить родителей и поговорить, наконец, с бабушкой Розой Уолкер. Вторая бабушка, Мария Олсен, умерла в прошлом году, и Элин иногда думала, что так было даже лучше — по крайней мере, ей не пришлось хоронить собственного сына. Бабушке Розе, конечно, тоже пришлось не сладко, но у нее кроме Линды было еще двое детей, пятеро внуков и множество других близких и дальних родственников. У бабушки Марии же кроме Эрика детей не было.

Похороны прошли достаточно быстро и в очень узком кругу. Пришли родные и несколько самых близких друзей, остальных попросили ограничиться лишь присланными по почте венками. Гарри и Элин объяснили это тем, что в ужасной катастрофе, унесшей жизни Эрика и Линды Олсен, они и сами тоже получили серьезные травмы, от которых до сих пор не оправились, и не могли поэтому выдержать слишком долгую церемонию.

Те, кто пришел, косились на искусственную руку Элин, но задать вопрос решился лишь один из гостей. Все-таки, когда тебе семь лет, тебя мало беспокоят глупые взрослые условности.

— У тебя рука как у Дарта Вейдера?

Элин улыбнулась, стараясь вспомнить, кто перед ней находится. Кажется, племянник? Джеймс... Нет, Джон, а фамилия на К... Впрочем, не важно.

— Скорее, как у Терминатора, — сказала она. — Смотри.

Она отогнула рукав, демонстрируя каркас из стальных трубок, затем согнула руку в локте и сжала искусственные пальцы в кулак.

— Ух ты... — Джон восторженно присвистнул. — Электронная? Хотел бы я такую...

— Джонни, немедленно прекрати! — подлетела к нему мать. — Прости, милая, он такой невоспитанный...

— Все в порядке, — Элин присела на корточки. — Она действительно электронная, и я хочу вставить в нее, — она понизила голос, — настоящий боевой бластер. Только никому не говори!

Джон засмеялся и тут же испуганно закрыл рот рукой.

— Ой, извини, — пискнул он. — Я забыл. Жалко твоих маму и папу.

— Джон! — снова одернула его мать. — Так и знала, что не надо было брать тебя с собой! Ох, милая, такое горе, такое горе... Но я рада, что ты справляешься.

Элин покорно вытерпела объятия тетушки, чье имя так и не вспомнила. Ей пришло в голову, что дети в некоторых вопросах ведут себя намного разумнее взрослых.

Похороны Элин перенесла на удивление спокойно, но когда они с Гарри и бабушкой Розой подъехали к своему дому на улице Магнолий и Элин увидела на подъездной дорожке красный мерседес — точно такой же, как у мамы, и даже запаркованный точно так же, — она вдруг почувствовала, что у нее перед глазами все расплывается.

— Не надо было сюда приезжать, — прошептала она. — Это место умерло вместе с ними.

Гарри лишь молча кивнул.

— Это не займет много времени, — бабушка заглушила мотор и вышла из машины. — Мистер Шайстер уже здесь.

Мистер Шайстер оказался поверенным, ответственным за хранение завещания.

— Последняя воля Эрика и Линды Олсен очень проста, — объявил он. — В случае смерти одного из супругов все движимое и недвижимое имущество должно было перейти к другому. В случае смерти второго супруга до того, как он успеет составить новое завещание, каковой случай, к сожалению, и произошел, дом по улице Магнолий, шестнадцать, Литтл Уингинг, Суррей, должен отойти сыну, Гарольду Джеймсу Олсену. Принадлежавшая Линде Олсен двенадцатипроцентная доля участия в юридической компании Стирлинг, Купер, Драйпер, Олсен и Прайс отходит их дочери, Элин Марии Олсен. Все остальное имущество делится пополам между упомянутыми детьми.

— Сколько там? — спросила Роза Уолкер.