Крутой сюжет 1994, № 02 - Сафир Ришар - Страница 15

Бармен и незнакомец, который тряс его за плечо, переговаривались у стойки, когда Ремо взял деньги со столика.

— Ты быстро пришел в себя, приятель, — сказал молодой парень, качая головой. — Я думал, ты выползешь на карачках.

Ремо выдавил улыбку.

— Я слышал, ты специалист по трюкам, — сказал молодой парень. — Каратэ? Ремо пожал плечами.

— Ка — что?

Парень улыбнулся.

— Из того, что я слышал, ты показывал здесь приемы каратэ.

— Нет, я не знаю ничего подобного. — Он кивнул бармену, чем доставил тому большое облегчение. — Спокойной ночи, — сказал он и направился к двери.

Он слышал, как бармен пробормотал что-то вроде «дикарь», на что молодой парень ответил:

— Дикарь? А что ты скажешь о парне, который перерезал себе глотку в госпитале? У него была только одна здоровая рука, да и та с крюком, а он перерезал себе горло. Я хочу сказать, что если человек хочет убить себя…

Ремо вышел из бара.

Местная газета описала все в деталях. «Человек убивает себя во второй раз: прыжок окончился провалом, но крюк сработал».

«Мужчина, который являлся безнадежным пациентом частной лечебницы, выпрыгнул вчера из двенадцатиэтажного здания на Восточной Авеню», — сообщала полиция.

Они говорили о том, что он круглосуточно охранялся, и никто не допускался в его палату. «Чудовищно», — говорили доктора о том, как он разорвал себе глотку крюком на ампутированной руке.

— Удивительно, как он сделал это, — говорили в госпитале. — Он был в гипсе, и нужно было немало усилий, чтобы надавить на крюк. Где есть желание, там есть силы, — говорили они.

Ремо не спал этой ночью. Он бродил весь день по улицам, пока не вошел в телефонную будку на пересечении 232-й улицы и Бродвея. Сильный холодный ветер раскачивал деревья в парке Ван-Кортлэнд. Дети играли на сухой траве. Оранжевое солнце садилось. Было пятнадцать часов. Неподалеку группа черных подростков в пестрой униформе затеяла потасовку. Они яростно избивали друг друга.

Ремо медленно набрал специальный номер. В течение десяти минут в это время он мог позвонить в Фолкрафт. Смит поднимет трубку.

— 7-4-4, — голос Смита прервал размышления Ремо.

— Здравствуйте, сэр. Уильямс. Я имею в виду 9–1.

Голос Смита был твердым.

— В госпитале проделана отличная работа. Все концы обрублены. Отлично.

— Вам действительно это нравится?

— И да, и нет. Я не хотел бы оказаться на его месте. Я знал этого человека, но это не важно. У нас только три минуты. Что-нибудь еще?

— Да. Я принесу вам голову Максвелла в корзине через пять дней.

— Что? Кажется, ты взбешен.

— Вы слышали, что я сказал. У вас будет его голова, или я потеряю свою.

— Я не хочу, чтобы ты потерял свою. Будь осторожен.

В трубке послышались гудки. Ремо вышел из телефонной будки.

Фелтон знал, что страх имеет различные формы. Он мог и пальцем не трогать итальянца, а тот все равно бы дрожал на стуле в его кабинете.

— Мы собираемся задержать тебя ненадолго, — сказал Фелтон.

Бонелли застонал.

— Почему меня? Почему меня?

— Очень просто. Ты кровный брат Кармина Виаселли. Твой народ чтит семейные узы.

Бонелли сполз со стула на колени.

— Но пожалуйста, ради моей покойной матери, пожалуйста.

Джимми, дворецкий, стоящий позади пустого стула Тони, ухмыльнулся. Фелтон бросил на него мрачный взгляд. Улыбка исчезла, но Джимми потер свои огромные ладони, как будто в предвкушении мяса.

— Ты будешь в безопасности, — сказал Фелтон, наклонившись на стуле. — Пока я в безопасности, ты тоже будешь в безопасности.

— Но я пришел сам. Никто не приводил меня. Почему же вы делаете это? Почему?

Фелтон посмотрел на мокрую от виски голову Бонелли и закричал:

— Потому что ты не отвечаешь мне!

— Что вы хотите узнать? Если я знаю, я скажу. Честно. Клянусь могилой моей матери! — он вынул из-за ворота серебряный медальон и поцеловал его.

— Хорошо. Кто следует у меня по пятам и почему? Откуда это давление? Кто может быть заинтересован в этом, кроме твоего брата?

— Может, какой-нибудь другой синдикат?

— Какой? Все было улажено. Ты скажешь мне, Тони. Ты скажешь мне все, что было решено на ваших собраниях и вонючих сходках. Ты скажешь мне, а?

Тони пожал плечами.

— Скажи мне, что это полицейские. Расскажи мне об одноруком полицейском, который приходит убивать. Расскажи мне о чиновнике из департамента налогов и сборов, крутившемся у моей виллы в Джерси. Расскажи мне о буфетчиках, которым вдруг приходит в голову посетить «Ламоника Тауэрс». Скажи мне, что этот полицейский приходил снимать комнату, а потом вдруг решил вогнать свой крюк в мою глотку. Скажи это мне, Тони.

— Кармин не посылал их. Я клянусь.

— Я знаю, что вы не посылали их.

Рот Бонелли раскрылся. Он недоверчиво вздохнул.

— Я знаю, что вы не посылали их, — закричал Фелтон. — Это-то меня и беспокоит. Кто? Кто?

— Фелти, я не знаю.

Махнув рукой, Фелтон распрощался со своим гостем.

— Джимми, отведи его в цех. Ему не надо причинять вреда. Пока.

— Нет! Пожалуйста, только не цех, только не цех. Пожалуйста. — Тони сорвал медальон с шеи, моля о пощаде. Огромные руки Джимми схватили гостя за согнутые плечи и подняли его на ноги.

— Убери его отсюда, — сказал Фелтон, словно говорил о скорлупе моллюсков, которую нужно было убрать тарелки. — Убери его отсюда.

— Хорошо, босс, — засмеялся Джимми. — Пойдем, Тони, малыш, нам предстоит небольшое путешествие. Да-да.

Когда дверь закрылась, Фелтон подошел к бару и налил себе целый стакан виски. В его крепости образовалась брешь. В «Тауэрс» появились дыры. В первый раз Норман Фелтон не атаковал, а защищался.

Он опустошил стакан, скорчил гримасу человека, не привыкшего к выпивке, налил другой стакан, посмотрел на него и поставил. Хорошо, теперь он будет атаковать. Он не знал где, но чувствовал, как чувствуют звери в джунглях, что пришло время убить или быть убитым, время, когда промедление грозит смертью.

Он вышел снова на балкон и посмотрел на огни моста Джорджа Вашингтона, соединяющего два великих штата. Фелтон управлял этими штатами уже почти двадцать лет. Он создал совершенную систему с четырьмя приближенными, которые нанимали боевиков и избавлялись от трупов.

Но один из его четверки, О’Хара, распрощался с жизнью прямо в этой комнате. Один удар, удар крюком, и его голова почти отделилась от тела и совсем отделилась от системы Фелтона.

Фелтон посмотрел на свои руки. Теперь их осталось трое: Скотти в Филадельфии, Джимми здесь и Мошер в Нью-Йорке. Система с оборотом в десятки миллионов долларов находилась под угрозой невидимого врага. Кто он? Кто?

Руки Фелтона сжались в кулаки. Что ж, будет снова, как в сороковые годы, когда ничто не могло остановить его, ничто, ни этот зажиточный вонючий мир, ни полицейские, ни ФБР, ни синдикат. Благодаря своим рукам и мозгам, он сделал тогда Виаселли королем Востока из мелкого банковского служащего. Фелтон глубоко вдохнул ночной прохладный воздух и впервые за эти сутки на его лице появилась улыбка. Телефонный звонок нарушил тишину.

Фелтон вернулся в кабинет и поднял трубку черного телефона, стоявшего на столе из красного дерева.

— Да?

— Привет, Норм, — раздался голос. — Это Билл.

— А, привет, майор.

— Послушай, Норм, я звоню насчет этого самоубийства. Его идентифицировали как пациента санатория Фолкрафта в Ри, в Нью-Йорке.

— Итак, это был обреченный на смерть пациент?

— Да. Похоже на то. Я лично разговаривал с директором, доктором Смитом. Норм, я предупредил его, что он отвечает за своих душевнобольных пациентов. Гровер и Рид, кажется, навещали тебя? Это они узнали о Фолкрафте.

— Они вели себя прекрасно, Билл, — сказал Фелтон.

— Хорошо, если я понадоблюсь тебе, позвони.

Фелтон дождался гудков и набрал номер.