Охотничьи были (Рассказы об охотниках и рыбаках) - Толстиков А. - Страница 37

Так я и не узнал — сколько было щук?

Был у меня приятель — Сергунька. Рыбу удить любил до самозабвения. Бывало, сидим у костра, пьем чай или закусываем. Удочки, понятно, заброшены, удилища воткнуты в берег.

Стоило только крикнуть: «Сергунька! Клюет!» — как он, через костер, через котелок с кашей, все сокрушая на пути, мчался к воде, хватал удочку и подсекал изо всех сил.

Обычно попадалась мелкая рыбешка. Тогда, выдернутая из воды, она летела так далеко, что найти ее в густой траве оказывалось подчас невозможным. Случалось и другое…

Однажды на Сергунькину удочку клюнуло что-то крупное, может быть, язь, а может быть, окунь. Конечно, по своему обыкновению Сергунька попытался бросить рыбу через голову.

Леска не выдержала. На взбаламученной воде запрыгал, быстро удаляясь от берега, поплавок. И тут наш Сергунька, в чем был, прыгнул в воду и ухитрился-таки схватить обрывок лески. Но рыба успела освободиться от крючка.

Другой случай кончился хуже. Сергунька вытащил крупного окуня — больше фунта. На беду окунь сорвался и упал около самой воды. Еще момент — окунь окажется в своей стихии. Но не таков был Сергунька, чтобы упустить завидную добычу. Он плашмя бросился на окуня и прижал его к земле.

Окунь, образно говоря, испустил дух, но зато кожа на животе Сергуньки, исколотая острыми плавниками, так потом нарвала, что парню пришлось лечь в постель.

Известна старинная прибаутка:

— Батя! Я медведя поймал!

— Ну, тащи его сюда!

— Да не идет.

— Ну так сам иди.

— Да не пускает.

Нечто подобное произошло с моим приятелем Сашкой.

Сашке восемь лет. Он имеет спиннинг и, если не занят школьными делами, ездит с отцом на рыбалку. Заброс на расстояние тридцать метров для него не в диковинку.

Поехал он с отцом однажды на Сылву. Взяли лодку и отправились спиннинговать. Отец сидит на веслах. Погребет да прикорм побросает. Нет ничего — снова погребет и снова побросает.

Сашка устроился на корме и бросает непрерывно. И вот, не успели отъехать и километра от стоянки, попалась Сашке крупная щука. Он ее к себе, а она ни в какую! Так и норовит парнишку из лодки выдернуть! И получилось:

— Тащи ее, сынок!

— А она не пускает!

Пришлось отцу срочно вмешиваться. Взял он у сына спиннинг и сам вытащил рыбу.

Сашка долго горевал, почему отец не дал ему самостоятельно управиться со щукой. Может быть, Сашка и прав?

Перечитывая четвертый том сочинений С. Т. Аксакова, в котором собраны рыболовно-охотничьи произведения выдающегося русского писателя, я наткнулся на любопытную заметку. В ней Аксаков рассказывает, как некий деревенский рыбак поймал на один крючок окуня, щуренка и щуку.

Боясь, что читатели ему не поверят, Аксаков ссылается на весьма авторитетного свидетеля — гостившего у него И. С. Тургенева.

При чтении Аксакова мне вспомнился случай, происшедший со мной летом 1955 года. Правда, свидетелей у меня не было, я рыбачил один. Все же рискну рассказать. Но прежде несколько слов об истории вопроса.

Однажды мне пришла в голову мысль: а стоит ли возиться с поимкой и насаживанием живцов? Нельзя ли как-нибудь «рационализировать» это дело?

И придумал. На это меня натолкнули неоднократные случаи поимки окуней и щук на обыкновенную донную удочку с насаженным на крючок червяком. Однажды, например, червя проглотил ерш, а ерша в свою очередь двухфунтовый окунь. Или, в другой раз, на крючок сел окунишко и был проглочен щукой.

И вот сделал я несколько донок. Каждая из них состояла из двадцатипятиметрового шнура с тремя крючками на проволочных поводках.

В тот вечер я как раз собрался проверить результаты своей «рационализации». Насадив на крючки червей, я забросил донки, а сам ушел в стан, к ночлегу.

Утром, едва рассветало, я подходил уже к своим донкам. На первой же леске почувствовалось сильное сопротивление. Вполне уверенный в прочности шнура, я живо потащил добычу на берег. Вскоре в мелкой воде блеснуло что-то белесое и длинное.

«Щука! И длиной больше метра!»

Не давая рыбе опомниться, я решительным движением выбросил ее на плоский песчаный берег. И тут щука разделилась! Вместо одной длинной на берегу оказалось две. Одна — поменьше — билась с поводком в зубах, вторая — крупнее — ничем не удерживаемая, спешила удрать обратно в воду. Ударом ноги я отбросил ее подальше от берега, и вскоре обе хищницы очутились в корзине.

На боках меньшей щуки сохранились резкие отпечатки щучьих зубов. Как видно, завязив зубы, большая щука не смогла или, вернее, не хотела их разжать, а когда сделала это, было уже поздно.

Теперь я жду — не клюнет ли на мою донку «система» из одного окуня и трех щук!

С. Мухин

ВОКРУГ ПЛАВАЮЩЕГО ОСТРОВА

Вдалеке горел костер. Там было тепло не столько от огня, сколько от дружеских разговоров. Дров и у меня хватало, но одному было так тоскливо, что даже уху варить не хотелось.

«Дернула нелегкая увязаться за спиннингистами. Так тебе и надо. Сиди вот, как те пни, у костра истуканом», — ругал я себя.

Еще в городе мы с товарищами договорились, что около моих удочек будет разбита временная стоянка. Ее намечали в районе пионерского лагеря, напротив Подтони. Но уже в Левшино все карты были спутаны. Переполненный речной трамвай не взял нас. Пришлось добираться на попутном грузовом катере.

Высадились выше пристани Гари, в том месте, где после первого подъема воды в Камском море располневшая Чусовая делала крутой поворот.

В этом месте берег был изрезан множеством заливов. Мне понравился один из них, почти полностью закрытый со стороны моря продолговатым островом. В узком заливе нашелся прочный плотик, которым я и воспользовался.

Ночь надвигалась быстро. Дорожные неурядицы нас явно задержали. Но все же вечером я успел поймать нескольких средних окуньков и сорожек, по верху клюнул приличный голавль; порвав поводок, с жерлицы ушла щука.

Один из товарищей пришел за рюкзаками и стал звать меня к общему костру. Но шагать по берегу, где ночью, кроме пней и ям, ничего не встретишь, приятного мало. Пришлось коротать ночь одному.

К утру ветер резко переменился, подул с моря я достиг такой силы, что на рассвете мне с трудом удалось перебраться с плотом через пятнадцатиметровый пролив и причалить к острову. Шест длиной в добрую жердь не доставал дна, а выгрести им против ветра не хватало сил. Очевидно, раньше здесь было озеро. Это подтверждалось не только глубиной. Некоторые из выловленных окуней и сорог имели характерную для торфяных озер темную окраску и ярко-красные плавники. Такой рыбы в реках не водится.

Только утром я как следует рассмотрел остров. Это был всплывший торфяник, поросший кустарником. Поначалу было боязно ступать на мягкий мох. Нога погружалась почти по колено, хлюпала вода. Казалось, вот-вот провалишься. Под ударами волн остров раскачивался, как легкое суденышко. Почва ходила ходуном.

Несмотря на сильный ветер, низко бежавшие облака и почти беспрерывный дождь, рыба клевала. Чаще попадались окуньки и подъязки. Они как бы прижимались к острову, к кустам, к сплетению цепких корней. На глубине ловилось хуже, и то одна сорожка. Поэтому я перешел с плотика на остров.

Однажды ветер рванул с особой силой. Остров, казалось, непременно сорвется со своего места, как срывается в бурю с якоря корабль. Я опять пересел на плотик, предварительно перегнав его под укромный куст. Дождь будто соревновался с ветром. Накрывшись плащом, я решил отдохнуть, да, кстати, позавтракать. За все утро как-то на это времени не хватало.

Рассчитывать на поплавки не приходилось. На всякий случай я закинул одну удочку. И стал доставать еду. Однако едва взялся я за мешок, как вершинка удилища резко хлопнула по воде. Подсечка… На крючке — одно воспоминание о червяке. При следующем забросе тотчас последовал резкий рывок. И опять пусто. Зато больше я не зевал. Началась веселая работа. Приличных размеров юркие окуни один за другим шлепались в корзинку. За какие-нибудь полчаса она заметно потяжелела.