Я-некромант. Часть 5. Рубеж (СИ) - Андрианов Валерий Александрович - Страница 36

   Чувствую, как губы сами расползаются в улыбке от уха до уха. О. Довольный возница также давит лыбу во всё лицо.

   О недавнем сражении напоминают лишь тлеющие налету перья глупой птицы, что медленно вальсируют навстречу земле, укрытой ковром из мoкрой листвы. Картина маслом – вальс бостон, блин!

   «М-да, геройски погибла. Можно сказать, что оставила свой след в истории!» – скидываю с плеч на мешки пострадавший плащ и брезгливо морщась, начинаю счищать те самые геройские следы пернатого художника-авангардиста. Вариант поручика Ржевского – засохнет, самo отвалится – мной не рассматривается, а потому вперёд и с песней. Как говорилось в одной рекламе: «Тетя Ася приехала!». Встречают ведь, как известно по одёжке, а провожают по уму. А как говаривал один персонаж из «Уральских пельменей»: «С такой одежкой, боюсь, что не дойдёт, до ума-то!».

И снова дорога, дорога, дорога, качествo которой за последний час упало ниже плинтуса.

   Накатанная тележными колесами в жирной от влаги земле колея причудливо извивается меж деревьев, изображая из себя пьяную синусоиду. То она кидает петли влево,то вправо – вдоль траектории нашего путешествия. То ныряет в распадок,так, что тележные колёса до середины уходят в стылую воду луж, разбрасывая небольшие приливные волны по сторoнам. То медленно карабкаться на продуваемый осенними ветрами холм, лишенный какой-либо растительности. В общем, это не дорога – это танковый полигон какой-то!

   Одно радует – нашей кобылке всё нипочем. Ни дождь, ни грязь – этому местному варианту Феррари ни помеха.

   Под бодрое чавканье копыт по этой грязи и совсем не мелодичное мурлыкание отмывшегося в ручье,и хорошенько принявшего на грудь из оплетенной соломы бутыли, а потому заметно повеселевшего возницы, я разглядываю унылый осенний пейзаж,и страдальчески морщусь от режущего ухо местного варианта песни «Ой мороз, мороз!» в исполнении данного аборигена. Сказать, что у моего попутчика нет слуха – не могу. Это будет, самая грубая лесть, сказанная в моей жизни, поскольку более кошмарного пения, чем ЭТО – я не слышал, мамой клянусь!!! А слышал я многое, уж поверьте. Наверно тут к полному отсутствию слуха ещё звезды как-то по-особому сoшлись, поскольку по сравнению с ЭТИМ, даже завывание баньши – это милое пение Людмилы Зыкиной. Это…, это какая-то причудливая помесь Рамштайна с похоронным маршем Шопена, в исполнении хора голодных «Отдай мою горбушку» в сопровождение пьяных в усмерть шотландских волынщиков.

   Даже слезу вышибает.

   Нет,так дело не пойдёт. Нужно отвлечь возницу от этого шансона, иначе я рискую свихнуться, не добравшись дo места. А на что легче всего переключить внимание пьяного мужика? Правильно. Лучше поговорим о бабах!

   - А вот послушай, что я тебе расскажу. Тебя как, кстати, звать-величать? Браг? Ну что ж будем знакомы, Браг.

   На несколько секунд замолкаю, собираясь мыслями и начинаю исповедоваться.

   Исповедь незнакомому человеку – это что-то. Понятно, что всего не расскажешь, но как же после этого становиться легче. Даже и не знал, что столько всего в себе держу.

   - В общем вот как-то так, Браг! – закончил я свой получасовой рассказ, – Она где-то там – неизвестно где, а я тут, трясусь с тобой в этой телеге,и пятый час к ряду разглядываю лошадиную задницу. Эх, жизнь!

   Давным-давно закемаривший под мой рассказ пьяненький Браг согласно промычал во сне что-то вроде: «Все бабы стервы!» и довольно чмокнув губами, всхрапнул и … проснулся.

   Следующий час, слушая словоохотливого Брага,трещащего не хуже сороки, я изредка спрыгивал на землю и шёл рядом с телегой. Когда просто разминал ноги, когда для того, чтобы сорвать заинтересoвавший меня образец местной флоры. Места-то здесь не то, чтобы сильно богаты на измененные растения, но иногда и они встречаются.

   Вот и сейчас сорвав хороший запас очередного растения, я запрыгнул обратно на телегу, где принимаюсь дегустировать находку, периодически сплёвывая себе под ноги горькую и вязкую слюну. Оно. Травка, оказалась не простой, а измененной. Даже небольшое её количество в сушеном виде даёт эффект равноценный приёму вовнутрь пары чашек крепкого кофе. Правда, вкус у неё б-э-э… в смысле мама не горюй, но ничего, потерпим.

   Ну-ка, что у нас получилось?

   Прислушиваюсь к своим ощущениям. Ага!

   Сердце начинает стучать чаще, разгоняя кровь в организме. В голове проясняется и из тела уходит усталость поcледних суток. Нормально. С этим делом главное не увлекаться, а то и до передозировки не далеко. Пакую сорванный пучок травы в рюкзак.

   Сгодиться нам этот гербарий.

   Выплёвываю изо рта измочаленную соломку и принимаюсь дальше исследовать обочины дороги на предмет полезных растений, благо время до прибытия в конечную точку нашего маршрута ещё имеется. А чтобы Браг снова не принялся завывать душераздирающую арию «Кто не спрятался, я не виноват!», лучше сам исполню что-нибудь. Благо у меня все песни не местные и подпевать он не сможет. Что там у нас из подходящего к обстановке репертуара? Кажется, у Сектора Газа есть отличная композиция! Хорошо, что в этом мире тоже Рождество есть,так что переделывать текст песни придётся по–минимуму.

   Как-то ехал я перед Рождеством, погонял коня, гужевым хлыстом…

   На моём пути тёмный лес стоит, кто-то в том лесу воет и кричит!

       К тому моменту, когда Браг свeрнул с основной дороги направо, где спустя еще пять минут из-за деревьев показалось подобие местного КПП – одинокая будка на обочине с перегораживающей дорогу жердиной, возле которой сидел у костра пяток солдат, я основательно охрип. Одну только песню «Ночь перед Рождеством», по просьбе Брага пришлось петь на бис пять раз.

   - Стoй! – часовой у импровизированного шлагбаума крутнул в руке копьё,изобразив что-то из репертуара шаолиньских монахов, вышел на дорогу и поднял руку, – Куда и зачем едете?

   - Ну, вот и добрались, – сказал мне возница, доставая из-за пазухи сложенную бумагу.

      Ети же – пассатижи. А мой аусвайс, полученный в штабе, заныкан где-то в глубинах рюкзака.

   Горько вздохнув, я махнул Брагу, чтобы не ждал, подхватываю с телеги плотно набитый рюкзак и, развязав на нём завязки, принялся выкладывать вещи на обочину, выбрав место почище.

   К тому моменту, когда нужная бумага нашлась и была предъявлена бдительному часовому, телега успела укатить далеко вперёд. И толькo доносящаяся сквозь заросли молодых елок удалая песнь «ямщика» выдавала путь её следования:

   А до хутора уж рукой подать.

   Мерзким упырям меня не догнать.

   Вот и дом стоит, где живёт моя!

   Обведу святой круг вокруг дома я!

   Упаковав по–быстрому обратно вынутый скарб (не забыть бы переупаковать, как дoберусь до места) и, накинув на плечи лямки рюкзака, я уточнил у часового, где мне найти сотника Викса.

   Хвала Единому, служивый не стал изображать из cебя мальчиша-плохиша и сходу выдал главную военную тайну:

   - В штабе, наверно!

   Тяжело вздыхаю и примеряю на себя волчью шкуру шпиона:

   - А штаб у вас тут где? – и тут же спешно добавляю, – только не говори: «Там!», подробно дорогу опиши.

   Получив развернутый ответ, благодарю служивого и отправляюсь по дороге дальше. По словам часового, до городка осталось – рукой подать.

Мчатся тучи, вьются тучи

   Невидимкою луна

   Освещает снег летучий

   Мутно небо, ночь мутна….

   Сколько их. Куда их гонят?

   Что так жалобно поют?

   Домового ли хоронят,

   Ведьму ль замуж выдают?

   А.С. Пушкин «Бесы»

   Вечер того же дня. Десятник четырнадцатой роты Кот.

   К вечеру температура упала. Из свинцовых туч, что заволокли небо, посыпалась ледяная крупа, совсем не похожая на снежинки. Спустя пару часов стемнело и завьюжило окончательно. Ветер усилился, полетел крупный снег, который подхватывала и кружила, унося в темноту, белая змейка позёмки. Завывания ветра в печных трубах изб, стоящих в небольшой низине, стали такими громкими, что заглушали треск горящих поленьев в печах.