Теория Фокса (СИ) - Топчиев Вильям - Страница 4

— Не может этого быть. Полная ерунда. Я не согласен, — он сказал с горячностью, мотая головой из стороны в сторону.

— Послушай, какой самый главный, фундаментальный закон экономики?

— Э-э-э, — он закатил глаза. — Спрос и предложение?

— Хорошо. В чем он заключается?

— Если цена растет, спрос падает. — он скрестил руки, как бы показывая кривые спроса и предложения.

— Точно. Практически все в экономике так или иначе основывается на нем, на этом простом правиле. Убери его, и экономика как наука теряет свой смысл. Она рассыпается как карточный домик.

— Да, но этот закон работает… — сказал он несколько снисходительно.

— Есть ли у него какие-нибудь исключения? Есть ли ситуации, где закон спроса и предложения не работает?

— Ну, это просто. Товары первой необходимости.

— Например?

— Картошка. Если цена на картошку падает, люди не начинают её скупать. Они не покупают больше картошки, чем могут или хотят съесть. Так что, если цена падает, спрос не обязательно растет.

— И какая часть экономики относится к таким товарам первой необходимости?

— Ну, скажем десять процентов.

— Договорились. Мы только что определили, что десять процентов экономики не может быть описано законом спроса и предложения.

— Исключение. У всего есть исключения.

— Не спорю. Еще примеры?

— Товары роскоши. — ответил он.

— Расскажи.

— Если хочешь продать сумку Шанель, нужно установить на неё очень высокую цену, или люди не будут её страстно желать. Они просто не захотят её покупать. Для многих цена — это показатель желанности.

— И какую часть экономики занимают товары роскоши?

— Десятую? Десять процентов?

— Добавляем десять процентов и получаем двадцать.

— По-прежнему исключение.

— Другие примеры?

— Все. Это все. Других не знаю.

— А вот теперь представь, что тебе надо что-то продать какой-то компании.

— Допустим. — он кивнул.

— И у этой компании есть менеджер по закупкам. Посредник. Именно он решает какой продукт купить. Какой должна быть твоя оптимальная стратегия, чтобы продать свой товар этой компании? Что ты должен сделать, чтобы увеличить продажи?

— Что? — он пожал плечами.

— Ты должен увеличить цену. Скажем, на двадцать процентов.

— И что потом?

— Ты отдаешь половину посреднику.

— Взятка?

— Как думаешь, какой процент экономики движим взятками?

Он завертел головой.

— Ну предположи.

— Двадцать процентов?

— Если не тридцать. Ну хорошо, пусть будет двадцать. Итого уже сорок процентов — исключение. Но это не все. Теперь представь абсолютно законную взятку.

— Это как?

— Поднимаешь цену на двадцать процентов и направляешь эти деньги на рекламу. Взятка, но прямая. Ты подкупаешь конечного пользователя напрямую. В посреднике больше нет необходимости. Растет цена, а за ней и спрос. Что скажешь, по-прежнему исключение? Сколько компаний используют рекламу, чтобы увеличить продажи?

— Но так не может быть! Ты утверждаешь, что закон спроса и предложения не работает? Как такое может быть?

— Нельсон, посмотри на рынок акций. Самый большой рынок из всех. Что происходит, когда стоимость акций растет?

— Больше людей хотят их купить… Да-а-а…

— И что происходит, когда цена падает? Ты помнишь последний биржевой крах?

— Все пытаются продать…

Молча мы пересекли старый каменный мост.

— И это лишь один из примеров. Всего лишь один экономический закон. — сказал я. — То же самое повторяется раз за разом практически во всех остальных законах экономики.

— Экономика не работает?

— Это лженаука. Чистый обман.

— Но как?… Не может это всё быть обманом. — сказал он, яростно завертев головой.

— Может. Ты знаешь почему? Потому что большинство экономистов — это математики-неудачники… Какой традиционный путь карьерного роста для них? Лишь пара математиков станут известными. Один или два, ну может быть три — не более — математиков в каждом поколении станут известными, станут новыми Перельманами. И каждый год все сотни тысяч математиков с ещё пахнущими типографской краской дипломами, осознают, что им не войти в эту тройку избранных. Что остается? Кстати, а какая у тебя изначально была специализация? Я забыл.

— Математика, — пробурчал он.

— Ну так вот скажи, что остается делать математикам-неудачникам, вроде тебя?

— Стать либо программистом, либо банкиром, либо экономистом, — он опустил голову.

— Ага! И когда они смиряются с правдой, обычно курсе на третьем — четвертом, то в другом конце здания видят экономический факультет, где на досках красуются до боли знакомые сложные формулы. Для математиков переход на экономический факультет дается легко. Они просто переходят через коридор. И чтобы быть хорошо оплачиваемым экономистом, более не надо входить в тройку сильнейших. В экономике, в отличие от математики, никто не голодает. И поэтому большинство экономистов — математики… И вот тут происходит эффект человека с молотком.

— Человека с молотком?

— Человеку с молотком каждая проблема кажется гвоздем. Если ты умеешь решать уравнения, то будешь применять их ко всему вокруг. Но некоторые проблемы не имеют математического решения. Попробуй применить уравнения к психологии.

— Ты хочешь сказать, что экономика — это психология?

— Ты сам только что видел — товары роскоши, взятки, реклама, рынок акций. Экономика — это чистая психология… Это мягкая наука, а экономисты подходят к ней, как если бы она была точной. Они рулеткой меряют настроение… В физике или химии если ты проводишь два одинаковых эксперимента с одинаковыми начальными условиями, на выходе у неизменно будет один результат. Точные науки точно воспроизводимы. В экономике же ни один эксперимент нельзя повторить. В принципе. Именно поэтому предсказания экономистов практически никогда не работают. Единственное, что их спасает — никто не помнит их прошлых предсказаний. А если кто и помнит, то экономисты в совершенстве овладели навыками самооправдания. Они всегда найдут способ представить дела так, как если бы они были правы. Экономика — это обман.

— Большая часть…

— Если большая часть чего-то это обман, то все вместе тоже обман. Скажи, ты когда-нибудь применял на практике хоть одну из стандартных теорий?

— Ну… как сказать… гм… — он начал бормотать что-то неразборчивое.

— Чему же ты научился за все годы обучения?

— То есть… Хочешь сказать… что все эти тысячи профессоров просто так? — он шагал, скрестив руки перед собой. — Что они все шарлатаны? Что они все существуют просто так?

— И да, и нет. Они шарлатаны, это точно. Паразиты, питающиеся от финансовой безграмотности и боязни неопределенности. Точно также, как и гадалки. Но всё же есть причина, почему обществу нужно такое гигантское количество экономистов.

— И почему?

— Помнишь модель CAPM?

— Конечно. Как её забыть? Столько лет я её изучал.

— Все изучали. Знаменитая модель CAPM. Capital Allocation Pricing Model. Модель распределения капитала. Абсолютно фундаментальная экономическая теория. Современная наука инвестирования практически полностью основана на ней. Портфельная теория, несущая конструкция экономической науки. Если ты инвестор, то она тебе говорит во что инвестировать. Бесчисленное количество областей экономики базируется на ней, включая, например, теорию оценки деривативов.

— И что?

— Все профессора её используют. Миллионы студентов годами штудируют ее в пыльных библиотеках. Помнишь, кто её придумал?

— Конечно. Марковиц и Миллер. Они за неё получили Нобелевскую премию.

— И не только двое этих уважаемых профессоров, но и множество других. Шоулз, Шарп, Блэк, Фама, Модильяни, и еще длинный список прочих академиков, последователей CAPM модели. Все они получили Нобелевские премии за что-то, так или иначе связанное с CAPM. Целый список! И тут есть одна любопытная деталь.

Он шел, искоса изучая меня.