Теория Фокса (СИ) - Топчиев Вильям - Страница 20

— Скоро. Может быть даже сегодня. Половой отбор идет в миллионы раз быстрее, чем естественный. У естественного отбора заняло целых два миллиарда лет, чтобы развиться от примитивных бактерий до первых многоклеточных организмов. Два миллиарда лет! Половой же отбор создал интеллект — самый сложный механизм в мире — всего за каких-то несколько миллионов лет. Так что половой отбор в тысячи раз быстрее. Старик Дарвин догадывался об этом. В тысячи раз быстрее! Зоя развилась естественным отбором практически с нуля всего за год. Там, где органической жизни потребовалось два миллиарда лет, Зоя справилась за год. С половым отбором процесс пойдет ещё быстрей. Мы уже говорим о днях, наверное. Но, похоже, Зоя не собирается на этом останавливаться. Она пошла еще дальше.

— Это как?

— Что идет после полового отбора? Правильно, групповой отбор. Самый быстрый отбор из всех известных. Это когда общества и группы людей, а не природа или женщины, начинают решать, какие признаки, гены и поведение желательны, а какие нет. Возьми, к примеру, религию.

— Религию?

— Религии помогают своим подопечным воспроизводиться успешнее, оставлять больше потомков. Если ты мусульманин или иудей, то у тебя намного больше шансов оставить потомство, чем если бы ты принадлежал к какой-нибудь Богом забытой секте. Теперь группа решает кому жить, а кому умереть. Да возьми хоть те же крестовые походы. Религия — это типичный пример группового отбора. И Зоя его начала. Это началось в понедельник. Сама ещё не поняла, что именно происходит, но понятно одно — Зоя стала изменяться ещё быстрее.

— Ещё быстрее?

— Чтобы сделать человека, понадобились миллиарды лет. Интеллект — миллионы. Чтобы создать религию — нужны лишь годы. И тут начинается самое интересное. Ведь человек остановился на групповом отборе. Сгораю от нетерпения увидеть, куда Зоя пойдет дальше. Ведь человечество так далеко ещё не заходило.

— Это…

— Страшно, да? — она ухмыльнулась. — Страшно… Страшно интересно.

— Хммм. А почему Зоя поражает всех, кроме Китая?

— Ну, это просто. Из-за Великой Стены. Китай создал Великий Файервол, фактически свой собственный изолированный интернет. Они давно поняли, насколько уязвимым для социальных эпидемий интернет делает общество. И поэтому они заблокировали Фейсбук и Гугл. Китай первым понял, что в новом мире уже не правительства или медиа решают, что смотрят и думают люди. Это раньше то, что показали вечером по телевизору, утром автоматически становилось мнением большинства. Теперь уже нет. Правительства, телевизионщики и медиа больше ничего не решают.

— Тогда кто? — спросил я.

— Алгоритм. Программный код, который знает о человеке все. Это раньше все смотрели один и тот же телевизор. Теперь же каждый человек видит свою собственную картинку. И алгоритм решает, что показать каждому конкретному человеку, чтобы вызвать нужное поведение. Алгоритм знает о каждом человеке всё, включая его настроение и тайные желания, скрытые даже от него самого. Алгоритм знает, как заставить этого человека купить что-то, проголосовать за кого-то, убить кого-то. Никто не может сделать это лучше и быстрее него. Китайцы просто поняли это раньше других и успели создать собственную, изолированную копию интернета, где алгоритм контролируется правительством, а не непонятно кем.

— И теперь, отгородившись, Китай может, послав вирус, парализовать мировой интернет, а сам остаться неуязвимым?

— Начинается эпоха кибер-войн, когда все только так и будут делать. Больше не имеет смысла посылать на войну человеческие тела в сапогах. Вирусы и дроны воюют намного лучше. Люди больше не нужны, Джим.

— То есть Китай сделал Зою?

Она выжидательно смотрела на меня.

— Тогда кто? — сказал я. — Кто ещё?

— Может быть какой-нибудь скучающий системный администратор, уставший переустанавливать Виндоуз где-нибудь в Урюпинске? Кто знает? Это не более, чем кусок кода, содержащий то, что нужно для самовоспроизведения. Ни отпечатков пальцев, ни подписей. Ничего. Просто кусок кода.

Я сидел в пол оборота, смотря на ширму. Стебли бамбука переплетались между собой в затейливом рисунке.

Ничего, ровным счетом ничего не понятно.

— Куда теперь направляешься? — спросила она немного погодя.

— В Нанкин. Нужно быть там в субботу утром, послезавтра.

— Мне кажется, это невозможно, Джим.

— Меня ждет самолет.

— Вопрос не в билетах. Вопрос в том, как ты собираешься пересечь границу.

— В смысле?

— Они перекрыли въезд иностранцам.

— Когда? — вскрикнул я.

— Сегодня.

— Почему?! — меня объяла паника.

— Карантин.

— Ты уверена?

— На все сто.

— Как, как мне попасть внутрь?!

— Невозможно, — сказала она, спокойно наблюдая за мной, — только если...

— Только если что? — я схватился за край стола.

— Только если ты не планируешь возвращаться… Могу перебросить тебя через границу, но это будет билет в один конец. Вытащить тебя обратно уже не смогу.

— Помоги! Доставь меня в Китай, — я умолял. — Мне во чтобы то ни стало надо быть в Нанкине в субботу в семь утра.

— Ещё раз, вытащить тебя оттуда не смогу. Их система терпеть не может непрошенных посетителей. Они тебя наверняка вычислят. И тогда у тебя будет несколько десятилетий свободного времени, чтобы практиковаться в китайском языке в какой-нибудь тюремной клетке.

— Выбора нет!

— Ну смотри сам… — она осушила бокал и посмотрела на часы. — Через три часа в Шанхай отправляется катер.

— Катер? — воскликнул я, теряя надежду. — Ни один катер не сможет добраться так быстро.

— Этот сможет. Будешь в Шанхае в субботу рано утром. Капитан доставит тебя на берег, а уж далее сам. Залив Улис. Ровно в девять посветят зеленым фонарем.

— Буду!

— Удачи. Если все-таки сможешь выбраться, дай знать, — сказала Джулия, коснувшись моего плеча, перед тем как исчезнуть в дверях.

Длинноносый катер стремительно приближался к берегу, угадывающемуся в ночном тумане лишь по рассеянному свечению где-то впереди, за невидимым горизонтом. Онперескакивал с одной волны на другую, ножом рассекая толщу воды. Срываясь с одной волны, двигатели взвывали, перед тем как вонзиться в следующую.

Пристегнутый страховкой к поручню, я сидел на ящиках с контрабандным трепангом, кутаясь в плащ и пытаясь хоть как-то укрыться от брызг и пронизывающего ветра. Капитан держал курс вслепую, по приборам, постоянно протирая рукавом экран радара.

Внезапно прямо перед нами из ниоткуда возник сторожевой корабль, уставившись в нас своей черной пушкой. От неожиданности я ещё крепче вцепился в поручень, и растерянно посмотрел на капитана. Но тот не повел и бровью. Как будто ничего необычного не происходило, он прошёл впритирку к сторожевику. Корабль исчез так же внезапно, как и появился, так и не подав каких-либо признаков жизни.

Сделав ещё несколько замысловатых маневров, понятных одному капитану, мы вошли в русло реки и стали стремительно подниматься против течения. Виляя в бесконечной веренице груженых барж, катер скользил сквозь острова мусора, тенями мелькающие за бортом.

В промозглой, серой мгле по сторонам угадывались мрачные силуэты портовых кранов, перемешанные с темными коробками заводов. И лишь впереди полоса красных и зеленых огоньков барж разбавляла удручающий пейзаж, словно указывая путь. Пройдя под исполинским мостом, капитан резко взял право руля, проскочил между двумя обшарпанными буксирами, едва не зацепившись за уходящий в воду трос, и резко сбросил газ. Через мгновение капитан уже стоял на носу, целясь канатом в сумрак причала. И еще до того как швартовый был закреплен, непонятно откуда взявшиеся тени стали через борт принимать деревянные ящики с быстро портящимся драгоценным товаром. За все время никто не проронил ни слова.

Появившийся из ниоткуда силуэт в форме незаметно кивнул капитану и также неожиданно растворился в сумраке ночи.