Письма мертвой королеве (СИ) - Старк Джерри - Страница 22

— Только спятившей на старости лет вёльвы нам не хватало, — согласился с подружкой Фенрир. — Как начнет пророчить сплошные беды и горести, хоть сразу в петлю головой. Сыщется еще у кого мудрых мыслей?

— Э-э… — протянул Слейпнир. Рататоск отмолчалась. Сводные братцы взаимно обвиняли друг друга в непредусмотрительности и глупости, а белка-оборотень сидела, обхватив колени руками. Как опытный рыбак, она осторожно пыталась вывести на мелководье крупную рыбу, мелькнувшую в бездонных глубинах ее воспоминаний. От кого-то она слышала… или прочла… или ей рассказали между делом, якобы кто-то обмолвился… что-то насчет глупости и мудрости, и о недосягаемости горизонта… «Самый утонченный и коварный из обманов — правда», — вот это точно сказал Локи, разъясняя внимательной слушательнице природу лжи и тонкую разницу между правдой, истиной и тем, чего на самом деле хотят услышать от предсказателя люди и боги.

— Я считаю, нам нужно посетить Мимира, — заявила девица, прервав очередное выяснение братских отношений. Разом заткнувшиеся Фенрир и Слейпнир недоуменно уставились на нее.

— И что мы там забыли? — первым обрел дар речи Фенрир. Белочка затрясла головой, зазвенели вплетенные в множество косичек колокольцы:

— Не хочу говорить здесь. Тут владения Гюльвы, вдруг она услышит. И, когда мы вернемся с трофеем, скажет — это совсем не то, что она хотела. Она не должна знать, что мы задумали.

— Дева верно говорит, — согласился Слейпнир, недовольно покосившись на старый курган и дремлющие на его вершине камни. — Пойдем-ка куда подальше.

Выбравшись из долины вёльвы, троица поднялась на соседний холм, перевалила его и спустилась к безымянной речке, беспечно струившейся по каменному ложу среди зарослей осоки. Сочтя пройденное расстояние достаточно большим, Рататоск плюхнулась на подвернувшийся валун и попыталась собраться с мыслями. Мысли разбегались, путались и не давали себя поймать, но Рататоск была девушкой упрямой и настойчивой.

— Вы не так ее поняли, — начала она. — Гюльва… она устала от всего этого. От своего дара, от осознания того, что она — вёльва. Она никогда не была обычной женщиной. Только чародейкой и видящей.

— Ерунда какая-то, — нахмурился Фенрир. — С чего тебе взбрела на ум такая глупость? Бабуля Гюльва никогда и не хотела ничего другого. Только знаний.

— Считай это женской интуицией, — заявила Рататоск.

— Чего? — вытаращился Фенрир.

— Внутренним чутьем, — пояснил Слейпнир. — Рататоск хочет сказать, что женщина намного лучше разберется в устремлениях и чаяниях другой женщины, нежели мужчина.

— Вот именно! — закивала Рататоск. — И не забывай, я прожила на этом свете больше, чем вы оба, вместе взятые.

Обычно белка-оборотень предпочитала не вспоминать о своем почтенном преклонном возрасте, иначе ее собеседники начинали испытывать растерянность и недоумение, видя перед собой сущую юницу, но сознавая, что Рататоск вполне может приходиться ровесницей Одину.

— Так вот, пока мы сидели в гостях у Гюльвы, я все время это чувствовала, только никак не могла подобрать нужных слов, — Рататоск заставила себя прекратить яростно размахивать руками и смирно положить ладони на колени. — Она утомлена. Ей приелся ее вечный поиск, и вдобавок она понимает, что никогда не достигнет окоема. Она часто думает о допущенных ошибках. О том, что будь у нее возможность прожить жизнь сначала, она многое бы сделала по-другому.

— Ты хочешь сказать, бабуля больше не хочет быть вёльвой? — поразился Фенрир.

— Угу. Возможно, в этом и кроется истинный смысл ее задания, — подтвердила оборотень. — Единственное, чего она никогда не видела — это обычной жизни. Она хочет начать все сначала.

— Как-то слишком сложно для меня, — признался Фенрир. — Скажите, куда нужно пробраться, чье сердце вырвать или какое сражение выиграть — и я весь ваш. Ты давеча поминала Мимира. При чем тут Мимир?

— Он — хранитель источника мудрости, о чем известно всем живущим, — напомнил Слейпнир.

— Да знаю я! — рыкнул Фенрир. — Чем нам поможет его жидкая мудрость?

— Как говаривал ваш уважаемый отец, совершенная мудрость порой сходна с совершенной глупостью, — пожала узкими плечами Рататоск. — Мне кажется, разум колдуньи схож с колодцем. С глубоким, но все же имеющим дно колодцем. Если колодец переполнится…

— Бабуля забудет то, что знала прежде? — подхватил мысль волкодлак.

— Н-ну, скорее всего…

— Хотелось бы задать пару вопросов! — физиономия Слейпнира выразила вежливое, но настойчивое недоверие. — Насколько мне ведомо, источник Мимира — не общественный фонтан на площади, откуда может зачерпнуть любой мимохожий. Вспомните, какую цену заплатил Всеотец всего лишь за пару глотков, и подумайте — а чем станем расплачиваться мы?

— Твоими ногами! У тебя все равно четыре лишних, которые только ходить мешают! — заржал Фенрир. Слейпнир сделал вид, что не расслышал:

— Еще стоило бы поразмыслить над тем, что случится с почтенной Гюльвой, если ваш безумный план сработает. Она что, станет ополоумевшей старушкой, не помнящей, кто она такая? Вам не кажется, что это немножко чересчур?

Где-то в траве оголтело застрекотал последний осенний кузнечик. На речном перекате подпрыгнула, блеснув серебряной чешуей, крупная рыба. Рататоск вдумчиво перебирала шерсть на своем хвосте, вычищая сухие травинки и комочки грязи. Фенрир рассеянно насвистывал, в мелодии смутно угадывался «Серый ветер».

— Так что скажете? — не отставал Слейпнир.

— Глоток воды из Леты и Гьёлль тоже дарует забвение, — Фенрир не зря мотался по мирам.

— Ага, при условии, что этот глоток сделает призрак умершей души. Бабуля Гюльва покамест вполне жива и относительно здорова, — напомнил конь-оборотень.

— Предложи что-нибудь получше! — вспылил Фенрир. — Скажи уж честно, что боишься лезть к корням Иггдрасиля!

— Кто боится, я? — немедля взвился Слейпнир. Рататоск привычным движением вцепилась в плечо Фенрира:

— Тихо! Хватит его дразнить! Отчего все ваши беседы завершаются тем, что вы пытаетесь убить друг друга?

— Это старая и добрая традиция семьи Локинсон — прикончи сородича первым, чтобы он не успел воткнуть кинжал тебе в спину, — хмыкнул Фенрир. — Папочка всегда повторял: мир сурово спрашивает с того, кто утратил бдительность. Ну хорошо, допустим, ты нас убедила.

— Один с нас шкуру снимет, когда узнает, — расстроено протянул Слейпнир. — А отец будет стоять рядом и твердить, мол, сами напросились.

— И что самое досадное, ни Хель, ни ее дружок даже не скажут нам простого «спасибо» за все наши труды, — посыпал соли на чужие раны заботливый Фенрир. — Кто-нибудь знает дорогу к Мимиру? Рататоск?

— Ну, я пару раз ходила туда… — белочка передернулась. — Жутковатое местечко, хотя никаких чудищ престрашных, о которых с таким жаром все говорят, мне на глаза не попадалось. Там… там очень одиноко. И жутко, как в двергских пещерах, когда задумаешься, сколько тяжеленных камней у тебя над головой. Словно само небо давит на тебя. Мне там не нравится.

— Ну, с чудовищами я потолкую, — Фенрир оскалился в белозубой ухмылке. — А вот насчет тяжелого неба… Конёк, ты с нами или все-таки домой, к кормушке и теплой конюшне?

— Разве я могу упустить возможность поглядеть на то, как тебя наконец-то разделают на кусочки? — отпарировал Слейпнир. — А может, Мимир для острастки выпорет тебя ремнем. Чтобы не лез, куда не просят.

— Надейся-надейся, — Фенрир встал, потянувшись и принюхавшись. — Надежда умирает последней. Эхх, надо было мне выставить Бальдра прочь, как только он объявился в моем кабаке. Сидел бы я сейчас спокойно, дул себе эль, закусывал строганинкой… Это все моя чувствительная да отзывчивая душа!

Слейпнир выразительно закатил глаза под лоб. Он был уверен, что никакой души у Фенрира нет. За ненадобностью.

Кто-то из великих некогда закрыл прямой путь к корням Великого Ясеня Иггдрасиль. Вряд ли этот поступок был проявлением заботы по отношению к случайным путникам, скорее — ради того, чтобы всякие мимохожие искатели приключений и дармовых знаний не беспокоили лишний раз хранителя Источника.