Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 42

Господи, он никогда не забудет об этом. Он собирается использовать этот факт как оправдание для себя за то, что причиняет мне боль. Снова и снова.

Как бы мне хотелось, чтобы я никогда не делала этого, либо воткнула нож ему не в руку, а в шею.

Его руку. О чем я думала?

Он подходит ко мне.

— Ведьма, говоришь? Скажи, а ты бы могла отдать жизнь за эти убеждения?

— Конечно, — мне трудно дышать.

— Конечно, — повторяет он, и его голос слишком тихий. Я узнаю этот тон. Люциус поднимает нож и прижимает лезвие к моей щеке. — Любая ведьма сделала бы то же самое — не ты первая, не ты последняя. Но как магглорожденная ты знаешь это лучше всего, я прав?

Я хмурюсь.

— О чем вы?

Его лицо озаряется улыбкой.

— Я говорю о гонениях, которым подвергались мои предки, со стороны таких, как вы. О магглах я скажу только одно — они, может быть, и глупцы, но в искусстве пыток и убийства они были весьма изобретательны. У них имелся широкий выбор пыточных средств и приемов, которыми они могли воспользоваться, чтобы избавиться от волшебников и ведьм. Думаю, для них это было, как игра — каждый раз решать, к каким пыткам они прибегнут на этот раз. Утопить или задушить? Повесить или сжечь?

Я с трудом сглатываю.

— Тогда были другие времена. Меня нельзя винить в том, что творили мои предки по вине своего невежества…

— Дело не в том, было это давно или же происходит сейчас, — он обрывает меня, и теперь от его улыбки не осталось и следа. — Факт остается фактом: такие же магглы, как и ваши мерзкие родители, из-за своей тупости, невежества и гордыни обрекли тысячи ведьм и волшебников на мучительную смерть. И у вас еще хватает наглости загрязнять наше общество своими отпрысками! Скажи мне, ты знаешь, сколько времени проходит, пока человек не сгорает заживо? Ты когда-нибудь чувствовала запах горелой плоти?

Я цепенею, не в силах говорить. Во рту пересохло. Я задыхаюсь в немом ужасе. Нож вот-вот порежет мою кожу, клянусь Богом…

— Они думали, что спасают их, — это все, что я могу сказать. — Они не знали об иной стороне магии. Их религия учила их, что единственный способ спасти душу ведьмы — это сжечь ее на костре заживо, и да, они фатально заблуждались, но они искренне верили в это…

— О, и я уверен их жертвы были им так признательны за то, что у них, в прямом смысле слова, земля горела под ногами, — с издевкой произносит он, растягивая слова. — Уверен, они думали только о благих намерениях своих убийц, когда умоляли своих родных положить побольше сухого дерева в костер, чтобы они могли умереть побыстрее.

Я оцепенело смотрю на него. Ненавижу!

— Не смейте использовать упоминания о реальных людских страданиях как дешевый аргумент для убеждения…

— Я буду делать все, что мне нравится. Они бы не стали осуждать меня, я уверен в этом. Это ведь не мои предки убили их, — ответный огонь с его стороны.

Секунда, чтобы восстановить дыхание. Стук сердца отдается в ушах.

— Что вам нужно от меня? Хотите, чтобы я тоже сгорела заживо, чтобы отстоять свои убеждения?

Люциус удивленно приподнимает бровь.

— А ты бы этого хотела?

Он улыбается.

— Ну, возможно, пример с сожжением это уже слегка чересчур.

Он медленно проводит лезвием по моей щеке; давление на рукоятку не настолько сильное, чтобы поранить меня, но достаточное, чтобы чувствовать легкое покалывание от движения лезвия по моей коже. Оно почти не касается меня. Почти.

— Ты бы желала умереть во имя нелепого убеждения, что ты — ведьма? Если бы это была безболезненная смерть, ты бы решилась на это? Умереть за свою веру и убеждения, не это ли вершина благородства? Полагаю, что все гриффиндорцы мечтают об этом.

Я не отвечаю. Да он и не ждет от меня ответа. К тому же я не могу вздохнуть, воздух будто застрял в легких, и я не уверена, что смогла бы сделать это, даже если бы попыталась.

Лезвие ножа скользит вниз по моей ключице.

— Разве ты не боишься смерти, грязнокровка?

Обретаю способность дышать и делаю резкий глубокий вдох. Нож колеблется на уровне моего бешено стучащего сердца.

— Все умирают, — мой голос неуверенно дрогнул.

— Конечно, — он усмехается. — Кто может знать об этом лучше меня? Я готов отдать жизнь за то, во что верю, с тех самых пор, как едва научился говорить. Но меня вот что интересует, действительно ли ты готова сделать то же самое? Или это ты здесь настоящая трусиха, а не я?

Люциус берет меня за руку и поднимает ее вверх между нами, а потом, убрав нож от моей груди, он нежно проводит пальцами по ожогу и синякам на моей ладони.

— Бедной маленькой ручке пришлось нелегко в последнее время, — шепчет он. — И у меня сердце разрывается от мысли, что придется причинить ей еще больше боли. Но ты просто не оставляешь мне иного выбора.

Слишком поздно приходит осознание того, что он собирается сделать. Он режет мне вены на запястье, и кровь медленно течет из раны по моей руке. Я вскрикиваю от боли, потому что это больно, так больно! И кровь. Ее слишком много, слишком…

Красная теплая жидкость течет по моей руке. Возможно, я могла бы… да, зажать рану и попытаться остановить кровь, которая течет тоненьким ручейком.

— Что вам нужно? Чего вы ХОТИТЕ от меня?

— Я хочу, чтобы ты признала, кем ты являешься, — он растягивает слова в своей излюбленной манере и ему плевать. Ему всегда было плевать на меня. Я могу умереть, и он не почувствует ничего.

Скажи это. Ты знаешь, чего он хочет. Просто произнеси это!

НИКОГДА!

— Я — ведьма!

В его глазах полыхает ярость, и он притягивает к себе другую мою руку и режет второе запястье. Но на этот раз рана намного глубже.

Боль? Нет, это не то слово. Не придумали еще определения, способного описать это.

— Ты умрешь, если не признаешь это. И, несмотря на твои заверения, я не склонен верить тому, что ты полностью готова к этому. Так что признай. Скажи мне, кто ты.

Я не хочу умирать.

Эта мысль пронзает меня, и все остальное отходит на второй план. Я не хочу умирать. Я знаю, что они все равно убьют меня, но пока я жива, у меня еще остается надежда. И она стоит того, чтобы жить.

Кроме того, это не имеет никакого значения. От того, что я произнесу это вслух, ничего не изменится. Ведь так?

Так?

— Я грязнокровка, — выдыхаю я, прижимая запястья друг к другу в попытке хоть немного остановить кровотечение.

Люциус широко улыбается и разводит мои руки в стороны, позволяя крови стекать по моим рукам.

— Что еще, мисс Грэйнджер? Что еще?

Я должна пойти дальше. Дать ему то, что он хочет. Как еще он меня называл?

— Отребье. Урод. Маггла, вырядившаяся в ведьму.

Он улыбается еще шире, и на его лице такая дьявольская усмешка, какой я ни разу у него не видела. Он поднимает выше мои запястья и — мой Бог! — малейшее движение отдает адской болью…

И в тот же миг теплый, золотистый луч срывается с кончика его палочки, и раны на запястьях затягиваются, а кровь перестает течь.

Но остаются шрамы. Тонкие, розовые шрамы, что отныне идут вдоль моих запястий.

— Думаю, мы оставим это, — он медленно проводит пальцем вдоль шрамов, едва касаясь их, а потом отпускает мои руки. — В качестве маленького напоминания, которое поможет тебе не забыть свое место.

Ублюдок. Что подумают люди, когда увидят эти шрамы?

Он заглядывает мне в глаза. Невидимая рука окутывает мой разум. Легиллименция.

— Я правильно понял? — Он вновь улыбается, но эта улыбка не касается его ледяных глаз. — Ты правда думаешь, что кто-то увидит твои шрамы? Кого ты так боишься расстроить? Ты никогда не выйдешь отсюда. — Улыбка исчезает с его лица, и он хватает меня за волосы, притягивая ближе к себе и глядя мне в глаза. Он слишком близко. Слишком. И он приставляет чертов нож к моей щеке. — Ты умрешь здесь. Разве ты этого не понимаешь?

Я умру здесь. Здесь, в этом доме, который принадлежал родителям Беллатрикс. В этой пещере под холмом на озере. И Рон умрет следом за мной. И это только моя вина. Никто не придет, чтобы спасти нас, и никто не сможет нам помочь.