Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 170

— Ты придаешь этому слишком большое значение, — глядя на меня, произносит он. — Это же просто ребенок. Дети не стоят тех неприятностей, что приносят, уж мне ли не знать.

— Только ты забываешь, что этот ребенок не плод чистокровного брака, заключенного из кастовых соображений, без любви.

Голос дрожит от переизбытка эмоций, и я не знаю, почему говорю все это, но — черт его задери! — к этому шло, и я не верю, что ему все равно!

Он тяжело вздыхает, плотно сжимая губы.

— Я не… — он осекается, и я безотчетно протягиваю руку, касаясь его лица.

— Люциус, разве ты не знаешь, что значишь для меня?

На мгновение мне кажется, что он собирается ответить: выражение его лица такое странное: словно одна его часть жаждет произнести слова, а другая — размозжить мою голову о стену, прежде чем я ляпну что-нибудь еще. Его глаза сверкают, и у меня мелькает мысль, что он собирается меня поцеловать.

Но он лишь закрывает глаза и с выражением непереносимой муки на лице стряхивает мою руку.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — открывая глаза, спрашивает он. — Умер за тебя? Однажды ты сказала, что твое единственное заветное желание — увидеть мою смерть. Получается, это твоя месть, грязнокровка?

Боль захлестывает меня, как цунами.

— Нет, — шепчу я. — Конечно, нет. Ты знаешь, что это не так.

— Ну а мне почему-то кажется, что так, — жестко бросает он. — У тебя был выбор: моя жизнь или жизнь твоего ребенка. Ты выбрала последнее.

— Но… — меня охватывает отчаяние. — Но все не обязательно должно быть именно так! У нас есть выход…

— Например? — издевательски спрашивает он.

С трудом сглатываю и пытаюсь быть разумной. Последовательной. Вновь стать той, кем я была когда-то — девочкой, которую он уничтожил.

— Насколько я могу понимать, у тебя есть два выхода, — спокойный, деловой тон дается мне непросто. — Ты можешь освободить меня или… или убить.

На последних словах голос чуть срывается, а Люциус, кажется, забывает дышать.

Стоим и смотрим друг на друга, и от страха у меня перехватывает дыхание, ведь он как-то сказал, что не сможет убить меня. Но это было до того, как нечто губительное для жизни, словно раковая опухоль, пустило свои отравленные корни — маленькая жизнь внутри меня. Еще не родившийся малыш, к которому Люциус не хотел иметь никакого отношения.

Мгновение он выглядит так, будто действительно меня ненавидит.

— Думаешь, я освобожу тебя? — ледяным тоном спрашивает он. — Несмотря на то, что это будет означать для меня смертный приговор, ты все же думаешь, что я дам тебе свободу, просто потому, что ты слишком глупа, чтобы понять: это… от этого существа надо избавиться? Разве для твоего безграничного эгоизма еще недостаточно, что ты лишила меня всего? И теперь ты еще хочешь мою жизнь…

— Это я эгоистка? — все во мне кипит. — С кем поведешься…

В его глазах мелькает ненависть, но меня уже не остановить.

— Конечно, я не хочу, чтобы ты умер ради меня, — мой голос дрожит. — Если бы я думала, что, отпустив меня, ты остался бы здесь ждать, когда Волдеморт придет и убьет тебя, то давно бы уже разбила зеркало в ванной и перерезала себе вены.

Его глаза сверкают.

— Предлагаешь бежать с тобой? — шепчет он. — Бросить все, одним махом перечеркнув свою жизнь, и вместе растить это недоразумение? Построить дом и ждать, когда нас выследит Темный Лорд?

Не сразу нахожусь с ответом.

— Если данная перспектива для тебя омерзительна, то можешь и не бежать со мной, — с горечью в голосе шепчу я. — Но ты мог хотя бы скрыться сам…

— Что? И оставить тебя с Уизли? — он мрачно усмехается. — Не сомневаюсь, что если он сбежит отсюда, то найдет тебя. Мальчишка думает, что безмерно тебя любит и сделает что угодно, лишь бы быть с тобой, даже растить ребенка Пожирателя смерти.

Ненависть за оскорбление Рона подталкивает меня.

— И все же это больше, чем можешь сделать ты! — свирепо бросаю в ответ. — Оскорбляй и унижай Рона сколько хочешь, но очевидно, что он беспокоится обо мне больше, чем ты! Ты даже не хочешь растить своего собственного ребенка!

Он вздрагивает, будто я ударила его, но я не обращаю на это внимания.

— Если ты не освободишь меня, тебе придется меня убить, — произношу я почти спокойно. — Ведь именно к этому все идет, Люциус: либо ты освободишь меня и оставишь позади прежнюю жизнь, либо ты должен будешь убить меня. Господь свидетель, я много натерпелась и не в состоянии больше переживать из-за этого, я так больше не могу!

Подхожу к нему и беру за руку — ту, в которой он держит палочку; и замечаю, как его пальцы неосознанно стискивают ее крепче. Глядя ему прямо в глаза, направляю палочку себе в грудь — туда, где гулко трепыхается мое измученное сердце.

— Ну, давай же! — мой голос звучит на удивление уверенно и спокойно, наверное, потому что мне действительно настолько все осточертело, что хочется покончить со всем здесь и сейчас. — Сделай это! Покончи со всем, что было между нами, оставь это позади и двигайся дальше. Соблазни какую-нибудь миленькую чистокровную ведьмочку и забудь о грязнокровке, как о страшном сне. Убей меня, и твои вина и ненависть умрут вместе со мной. Чего ты ждешь? Сделай это!

Неожиданно я умолкаю, потому что его лицо… он выглядит так, словно действительно собирается убить меня, словно вот-вот произнесет Непростительное и покончит со всем, освободит нас обоих…

Я замерла — от страха или от облегчения?

Сердце тяжело стучит в груди, я смотрю в глаза Люциуса так долго, что почти кружится голова от его внимательного взгляда, проникающего глубоко в душу. Он всегда был слишком глубоко…

С диким рычанием он отводит палочку в сторону, и я не знаю, на кого он больше зол: на себя или на меня.

— Ты же знаешь, я не могу это сделать! — шипит он. — Как у тебя язык поворачивается предлагать такое? И ты серьезно думаешь, что я смогу когда-нибудь забыть тебя?

У меня перехватывает дыхание; эти слова придают мне сил.

— Тогда почему ты не хочешь бежать со мной? — в моем голосе звенит отчаяние. — Почему не оставишь все в прошлом, ведь твоя прежняя жизнь больше не имеет смысла, не после того, как ты сам убедился, что эти твои чистокровные убеждения выеденного яйца не стоят? Да как ты не поймешь… оставь все страдания, и боль, и смерть, и идем со мной!

Его усмешка, кажется, заключает в себе все несчастья мира.

— Но как? — выдыхает он. — Эта жизнь — все, что я знаю. Как я могу все бросить, когда всю жизнь боролся именно за это? Я живу и дышу этим с тех пор, как научился говорить.

— А как насчет того, что могло быть у нас, Люциус? — слезы щиплют глаза. — Как насчет нашего дома, ребенка, любви, которые могли бы у нас быть?

Боже, неужели я действительно это сказала?

Какое-то время он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а затем, стиснув зубы, отворачивается, бормоча проклятья.

— Черт побери, зачем тебе нужно все усложнять?

Его слова бьют по больному, и я ненавижу себя за то, что люблю его, но далеко не так, как он ненавидит себя за все, что происходит…

Мог бы он… может быть, когда-нибудь…

Смог бы он когда-нибудь полюбить меня?

— Я видела его, Люциус, — не раздумывая ни секунды, начинаю говорить. — Совсем недавно. У меня было видение.

Его плечи напрягаются.

— Кого? — ровным тоном спрашивает он.

Призываю на помощь все силы, потому что сейчас я собираюсь разыграть последний оставшийся козырь.

— Твоего сына, — крошечный шаг в его сторону. — Нашего сына. Я видела во сне, что он учится в Хогвартсе. Ему было около шестнадцати на вид.

Он захлебывается воздухом, а потом качает головой.

— Прорицание! — презрительно бросает он. — Самая бесполезная наука. Сколько волшебников напрасно положили свои жизни на алтарь неисполненных пророчеств… даже сам Темный Лорд…

Он осекается, потому что, подойдя к нему, я беру его руку и кладу на свой живот.

Его пальцы чуть напрягаются, но он не убирает ладонь, и я чувствую тепло его руки сквозь ткань платья.