Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 169

Но в своем нежелании замечать маггловский прогресс они многое упустили. Отсюда и ситуации вроде той, в которой оказалась я.

Если бы я приняла это зелье, мне было бы больно? А кровь? Я бы истекала кровью? Я бы кричала и корчилась на полу, пока дикая боль скручивает внутренности, а ребенок, едва зародившись, погибал во мне?

Или это было бы безболезненно? Я бы совсем ничего не почувствовала. Просто небольшой дискомфорт, и все бы закончилось быстро и относительно чисто.

Что именно он себе представляет? Это настолько ужасно, что он не может заставить себя быть рядом со мной в этот момент? Это было бы выше его сил? Он правда такой трус?

Или же он знает, что мне не нужна помощь? Знает, что зелье не причинит мне боли, и я вполне способна справиться с этим сама, потому что, в конце концов, это просто ребенок, и физически я не пострадаю, а значит, мне не нужна ни его помощь, ни даже эмоциональная поддержка.

Зная его, я бы поставила на последнее. Он хочет, чтобы я прошла через всю боль в одиночку, и думает, что дети не заслуживают привязанности…

Он должен точно знать, как действует зелье.

Внезапно меня пронзает ужасная мысль: неужели ему приходилось делать это раньше?

Отмахиваюсь от этой мысли. Заталкиваю ее поглубже, хороня в сознании. Убиваю ее…

Не думаю, что ему случалось оказываться в подобной ситуации, хотя вряд ли он стал бы так реагировать, будь на моем месте какая-нибудь симпатичная чистокровная волшебница. С другой стороны, Драко ведь совершенно ничего для него не значит, и, кажется, ни один из его детей (если они вообще есть!) не вызывает у него теплых чувств.

Его ребенок. Дитя, растущее во мне… его. Часть него и часть меня.

Одна только мысль о чем-то столь значительном, грандиозном вызывает головную боль.

Твой сын.

Нет. Я не верю в видения. Не верю. Не буду. Я обозвала Трелони шарлатанкой и, хлопнув дверью, покинула ее класс навсегда, поэтому я просто отказываюсь верить, что все это правда…

Но что, если это все-таки было настоящее видение?

Тогда… значит я все-таки выживу и выберусь отсюда.

А еще это значит, что мы с Люциусом не будем вместе, когда я окажусь на свободе. Двое других детей были братом и сестрой этому ребенку, но были непохожи на него. Непохожи на Люциуса. Они даже на меня непохожи.

Да. Они похожи на Рона, не так ли?

Невольно обращаюсь мысленно к тому времени, когда я еще представляла нашу с Роном жизнь; я часто это делаю, в основном по ночам, чтобы никто — даже я сама! — не видел моего пылающего от стыда лица.

Я была всего лишь девчонкой. Несмотря на книги, брекеты на зубах и явную потребность в расческе. И как и все девочки-подростки, я любила иногда помечтать о совместном будущем с мальчиком, которого считала любовью всей жизни.

Я думала, что мы начнем встречаться еще до выпуска, а потом еще несколько лет после окончания школы, и обязательно поженимся, как только каждый найдет хорошую работу, и мы подкопим немного денег. Рон стал бы аврором, как и хотел, а я пошла бы работать в Министерство, возможно, даже защищала бы права домовых эльфов, — мне ведь всегда это нравилось. У нас был бы дом в деревне и яблоневый сад с увитой плющом изгородью. И дети… скорее всего, двое: девочка и мальчик.

Ты еще можешь иметь все это. Просто выпей зелье.

Поздновато! И, кроме того… я не могу. Только не после того, как видела, каким станет этот ребенок.

Да и как я смогла бы? Вполне вероятно, это единственное хорошее, что в итоге выйдет из всего этого хаоса?

Спасение. Об этом ты думаешь?

Не знаю. Может быть.

Если двое других детей от Рона, тогда… получается, Люциуса в моей жизни не будет. Зато будет Рон, а разве не этого я всегда хотела?

Господи, да как я могу даже… воображать свою дальнейшую жизнь без Люциуса? Он давно уже стал частью меня.

И, конечно же, я хочу быть с Роном. Правда. Вот только…

Ты и с Люциусом хочешь быть.

Мысленно даю себе затрещину.

Не верю. Нет. Я допускаю, что навоображала себе кучу всего, но это не имеет никакого отношения к будущему. Человек сам строит свою судьбу — вот во что я всегда верила.

«Не все пророчества сбываются», — сказал когда-то Гарри профессор Дамблдор.

Звук открывающейся и закрывающейся двери заставляет сердце пуститься в галоп.

Поднимаю голову: на его лице ни тени эмоции.

Потому что ему так нужно.

Выражение его лица не меняется при виде меня, сидящей на полу с пустым взглядом.

Он прочищает горло.

— Ты уже… — он медлит, а затем встряхивает головой. — Все закончилось?

Смотрю на него, не зная, что ответить. Правда его уничтожит.

Как и он уничтожил тебя.

Я не такая, как он: мне не доставит удовольствия разрушить его мир. Хотя, наверное, должно бы, но нет. Я не буду от этого счастлива.

Больше не буду.

…прежде чем умру, позволь увидеть, как страдает Люциус Малфой. Позволь рассмеяться ему в лицо, пока он будет корчиться у моих ног. Боже, прошу, позволь увидеть его боль и муки, и благодарности моей не будет предела…

Если честно, когда я шептала эту молитву, то имела в виду совсем не то, что происходит сейчас. Тогда я думала о море крови, бесчисленных темных заклинаниях и его бесконечном унижении.

Но не об… этом.

— Ну? Все кончено, грязнокровка?

Невольно бросаю взгляд на пол чуть правее него: его глаза широко распахиваются, когда, проследив за ним, он видит осколки стекла и подсыхающую вокруг них жидкость.

Несколько раз он глубоко вздыхает, и воздух вырывается из его легких неровными хрипами, словно Люциус пытается обуздать свою ярость. Поспешно поднимаюсь на ноги, готовясь к… чему-то.

Он поворачивается ко мне с выражением…

Поначалу мне кажется, что это ненависть, но затем я понимаю: это обыкновенный гнев, а с ним уже легче справиться. Не ненависть. Не думаю, что он когда-нибудь сможет снова ненавидеть меня, даже если я окончательно сломаю ему жизнь и уничтожу его честь.

— Что ты наделала? — горячо шепчет он. — Глупая, глупая девчонка, что же ты наделала?

Напрягаюсь от его слов.

— Я не ребенок, Люциус, — взрываюсь в ответ. — И кому, как не тебе, прекрасно об этом известно, — язвительно заканчиваю я.

Его лицо озаряется вспышкой… гнева. Или вины? В конце концов, я еще очень молода. Даже слишком молода для него, и не думаю, что он когда-нибудь забывал об этом.

Он сжимает и разжимает кулаки.

— Чем ты думала? — шипит он, распаляясь все больше. — Как могла оставить это… эту мерзость жить?

Проглатываю злость и боль.

— Я не могла сделать это, Люциус, — отвечаю ему ровно. — И следи за словами, ты все-таки говоришь о своем ребенке.

Он кривится в отвращении, подходит ко мне, хватает за плечи и встряхивает несколько раз.

— Боже, да ты хоть представляешь, что будет, если ты его оставишь? — на одном дыхании выпаливает он. — Я никогда не считал тебя глупой, но сейчас ты кажешься такой же безмозглой, как и весь остальной маггловский сброд…

Гнев закипает во мне, и я сбрасываю руку Люциуса.

— Я прекрасно понимаю, что будет, мерзавец! — повышаю на него голос. — Если Волдеморт узнает об этом, он сразу поймет, кто отец ребенка, и убьет нас. Уж поверь мне, я много размышляла над этим в последнее время.

Остановившись, перевожу дыхание.

— Но я не могу, — заканчиваю шепотом. — Я пыталась, и даже почти хотела, но так и не смогла. Это же часть меня и… и часть тебя.