Человек идет (Повести) - Мавр Янка - Страница 41

Он прибыл на Новую Гвинею, высадился на пустынном берегу и остался один. Увидев папуасов, он отправился к ним без всякого оружия, чтобы показать, что ничего плохого он им не собирается делать.

Папуасы не знали, что и думать, увидев такое чудо. Не раз отважному путешественнику грозила серьезная опасность, но его искренность и любовь к этим людям победили в них враждебность и недоверие.

Три года, с небольшими перерывами, прожил русский путешественник один среди папуасов. Он привез им топоры, пилы, ножи, посуду и научил пользоваться ими; показал им передовые способы земледелия, привез и оставил у папуасов несколько коров и коз.

И что же? Туземцы — эти полузвери, бесчеловечные людоеды — не только не причинили ему зла, но полюбили, как брата. Искреннее, гуманное отношение пробудило в них и доверие, и честность, и благожелательность — те самые качества, которых недостает многим и многим жителям Европы и Америки. И вот с тех пор имя Маклай — папуасы произносят его «Макрай» — стало у них обозначать всякого хорошего человека.

Теперь уже многие папуасы, очевидно, не знают, откуда взялось у них слово «Макрай», но нам следует знать, что это память не только о русском человеке Миклухо-Маклае, но и о большой человечности.

…Мать миссионера Саку жила у Мапу на положении одной из многочисленных жен-невольниц. Попав в руки чужих, потеряв вслед за мужем еще и сына, она словно утратила всякие желания и надежды, привыкла к своей доле и даже не горевала.

Когда ее позвали и подвели к сыну, она не хотела верить глазам. Он был совсем не похож на того двенадцатилетнего мальчика, каким она его помнила. И на теперешних своих сверстников он был ничуть не похож. Все в нем, а в особенности одежда, выглядело чужим.

Но сын ласково взглянул на нее и крепко обнял.

— Мать, как я рад нашей встрече! — сказал он на родном языке. И у нее потеплело на сердце, а слезы сами покатились из глаз.

Вышел Мапу — высокий, плечистый мужчина с кудлатой головой. Трудно было разобрать, где кончается его шевелюра и начинаются борода и усы. Перья какаду и райских птиц в его черных волосах переливались всеми цветами радуги, а на груди, кроме собачьих и кабаньих зубов, болтались еще и человеческие. На обоих плечах виднелись широкие шрамы — тоже украшение: мальчикам разрезают кожу и некоторое время ранам не дают заживать. На местах порезов навсегда остаются широкие и глубокие рубцы, считающиеся почетными.

Он с удивлением посмотрел на Саку и обратился к его родительнице:

— Так это и есть твой сын, что тогда убежал?

— Я жил у белых и многому от них научился, — объяснил Саку, видя, что Many с недоверием смотрит на него.

— И громом владеть умеешь? — спросил Мапу.

Саку догадался, что имеет в виду вождь, и ответил:

— Умею, но они меня учили никого не убивать…

— Как никого? И врагов? — удивился Мапу.

— Да! И врагов нужно любить. Бог — всевышний дух, стоящий надо всеми нами — велит, чтобы все люди любили друг друга.

— А если враг начнет тебя бить?

— Подставь ему другую щеку, как сказал наш великий учитель Христос! — с чувством произнес Саку, возводя очи к небу.

Все присутствовавшие с изумлением переглянулись, а у вождя мелькнула мысль: «Пожалуй, этот Саку сошел с ума! Или белые нарочно подослали его, чтобы он уговорил нас не сопротивляться, быть покорными и любить врага даже тогда, когда он тебя бьет? Недаром он говорит: подставь другую щеку…»

— Этому тебя белые научили? — сурово спросил Мапу.

— Да, они, — смиренно произнес Саку.

— Ну, а сами они подставляют другую щеку, когда их бьют по одной? — насмешливо спросил вождь.

— Не все исполняют веление божие, но нужно молиться, чтоб он смягчил сердца их.

— А ты можешь помолиться, чтобы сердца белых смягчились и они не обижали нас?

— Не всегда бог слышит наши молитвы. К тому же, он лучше знает, как ему поступить. Но я, конечно, должен молиться о том, что ты сказал, — ответил миссионер.

При этих словах Мапу повеселел. Странным пришельцем можно будет воспользоваться! Он помолится, как его там научили, — и враг смягчится, силы его растают.

— А ты можешь помолиться своему богу, чтобы у Мукку сердца смягчились? — спросил он снова.

— Все люди пред богом одинаковы, — ответил Саку, — со всеми он может сделать, что захочет, будь это белые или черные.

У хитрого Мапу сразу же созрел план. Пусть этот чудак помолится, Мукку станут мягкими и покорными, и тогда он заберет их голыми руками. Это, пожалуй, даже лучше грома белых.

Что белые сильны, что они владеют и громом, и огнем, и водой, — всем известно. Но как они этого достигли — никто не знает. И вот, к счастью, явился человек, который прошел все науки белых и знает, как обратиться к их богу. Поистине, роду Какаду повезло, как никому другому.

И вождь пожелал, чтобы день встречи с таким человеком был отмечен общим торжеством.

Мапу хотел окончательно склонить на свою сторону этого удивительного человека, который владел могуществом белых и вместе с тем был своим.

На полянке, неподалеку от деревни, развели костры, притащили свиней и собак, которые считаются у папуасов наиболее лакомым блюдом.

Собаки здесь небольшие, с короткой гладкой шерстью и стоячими ушами. Они очень тихие, робкие, никогда не лают, а только воют. Питаются главным образом растительной пищей, любят кокосовые орехи. Наверное, поэтому и мясо их значительно вкуснее, чем у наших собак.

Принесли вареных бобов, таро и янсу — лепешек, выпеченных на горячих камнях из плодов хлебного дерева. Саку тем временем смог поговорить с матерью. Однако, хотя они не виделись целых десять лет, оказалось, что им не о чем говорить. Мать рассказала только, что живет у Мапу, но хорошо или плохо ей живется — она не могла определить. Да и разве могла папуасская женщина сравнить с чем-нибудь свою судьбу?

Саку стал было рассказывать ей о своей жизни, о том, как он учился, а главное — о христианской вере. Но скоро он убедился, что мать его не понимает и даже не интересуется его словами. Она и смотрела-то на него почти со страхом.

Но Саку знал, что ему не удастся сразу же обратить ее в истинную веру, что придется долго, постепенно просвещать ее.

В это время жители деревни готовились к празднеству. Они навешивали на себя все украшения, какие только могли найти.

У многих женщин на плечах белели какие-то пятна, словно выболевшие раны. Пятна эти делаются специально для красоты, как и шрамы на плечах у мужчин.

Девочке лет тринадцати пришло время украсить свои плечи таким пятном. Мать взяла небольшой горящий уголек и положила его дочери на плечо. Девочка застонала, сжала зубы от боли, но стояла на месте, шевеля только пальцами рук. Она должна была стоять и терпеть, пока уголь не превратится в пепел. А чтобы он не погас, мать дула на него. Проходя мимо, Саку увидел эту сцену, не выдержал и смахнул уголек.

— Что ты делаешь, — сказал он женщине, — за что мучаешь дочь?

Мать посмотрела на него, как на безумного, и разразилась бранью. Девочка тоже была недовольна.

Впрочем, женщины напрасно наряжались и украшали себя. Они не имели права участвовать в торжестве. Все празднества совершают без них. Как мужчины, так и сами женщины уверены, что стоит женщине приблизиться к месту празднества или даже взглянуть на него издали, — не говоря уже о том, чтобы принять участие, — как неминуемо случится беда.

Особо запретной для женщин считается музыка. Они не только не смеют играть на музыкальных инструментах, но даже видеть их издали не должны. Едва завидя какой-нибудь музыкальный инструмент, они убегают со всех ног, искренне веря, что им угрожает несчастье.

Между тем у костров шла оживленная подготовка. Положили два бревна и между ними поставили ряд горшков. Принесли привязанных к жердям свиней и закололи их копьями. Собак же просто брали за задние ноги и разбивали им головы о дерево.