Грани одиночества (СИ) - Рем Терин - Страница 33

— Да здравствует император! Да здравствует императрица! — громко крикнул мой новоиспеченный тесть, сверкая на меня злыми глазами.

Зал взорвался поздравлениями и овациями оживших подданных.

Под хмурым и обеспокоенным взглядом тестя мы с Лисой улыбались ошарашенным гостям. Суета и лживые пожелания благоденствия, как и щедрых даров, изрядно утомили, и лишь цветущий вид жены скрашивал мое мрачное настроение.

Моя маленькая зеленоглазая птичка Алисия сверкала, как бриллиант в вечернем свете, согревая мне душу обещанием блаженства.

Граф Ригасс Мортен поспешил увести свою прекрасную супругу, не дав ей устроить запланированный мной скандал. Было жаль, но не так чтобы очень сильно. Я мог настоять на их присутствии, но не пожелал этого делать. Зачем? Глупая Дилейна наказана сполна, а то, что хмурый граф беспокоится о своем имени, — так это разумно и даже достойно уважения. Мой живой ум в красках представил, как холодный некромант, имеющий репутацию жестокого любовника, будет воспитывать холеную и изрядно избалованную Дили.

Как и положено императорской чете, мы с Алисией открыли бал красивым парным танцем, медленные скользящие фигуры которого мне всегда напоминали о родителях.

— Ваше величество, вы позволите, — пригласил свою дочь на очередной танец герцог Ласло Феросс.

Лиса посмотрела на меня, дожидаясь разрешения, а когда я утвердительно кивнул, с радостью протянула тонкую руку своему отцу.

— Разумеется, герцог Феросс, — пропела малышка дрожащим от возбуждения голосом.

Я смотрел, как супруга изящно двигается со своим отцом, но вместо удовлетворения в душе зрело какое-то пугающе холодное чувство пустоты, заставляя ежиться от озноба.

Даже мысль о нежном девичьем теле меня теперь радовала значительно меньше, чем потребность унять этот странный внутренний голод.

Одна из придворных дам, копируя аллаиду арахнидов, нарядилась в летящее красное платье с открытой спиной. Маг-бытовик удачно перекрасил тусклые каштановые волосы далеко не юной графини Овьес в огненный цвет, заставляя какие-то скрытые струны моей души задрожать от волнения и жажды обладания.

— Что это за наваждение! — мысленно кипятился я, но тут же осаживал себя. Я знаю, что это за наказание. Моя истинная. Теперь она будет моим личным адом, и с этой мыслью остается только смириться. Нет книг и заклинаний, которые могли бы унять боль моей души, потому что не было прецедентов отказа от той, что дарована небом.

Благодаря древней магии нашего мира я сам, не желая того, неотрывно следил не за изящной, юной императрицей, а за изрядно пользованной дамой, которая так подло напомнила мне о той, о которой всем сердцем я стремился забыть.

Весь оставшийся вечер, как и мое внезапно вспыхнувшее некогда желание обладать нежной Алисией, померкли в воздушных складках алого платья и мерцании распущенных рыжих волос.

Я злился. Все то, что планировал последние дни, отравлено мерзкой подстилкой проклятого таракана и глупой коровой Викторией Овьес. Остается надеяться, что у Сантоса получится соблазнить маленькую заносчивую мерзавку Аллу.

Я передумал сжигать ее в пламени души Сэпия: пусть живет с ним, а жаждет Сана, как я жажду обладать ее хрупким, манящим телом.

За моими мрачными мыслями брачная ночь подоспела слишком быстро, вызывая волну неоправданного раздражения. Демоны! Я так предвкушал соблазнение малютки Лисы, а теперь разочарование сладковатым привкусом тлена вызывало тошноту.

Придворные дамы, жены и матери знатных и богатых фамилий, с веселыми, слегка непристойными прибаутками провожали нас к королевским покоям, что было положено по этикету. Как только они исчезли за дверью, оставляя меня наедине с дрожащей от волнения Лисой, я испытал облегчение.

— Андариэл, я так счастлива! Ты сегодня подарил мне целый мир, а я только и могу, что подарить тебе себя, — всю, без остатка, — высокопарно сказала девушка, сверкая влажными от счастливых слез глазами.

Лиса выглядела такой чистой, такой искренней, что даже несколько увядший интерес снова воскрес.

Я не спешил. Моя императрица заслуживает того, чтобы я проявил терпение и заботу.

Ловко расшнуровав корсет замысловатого бального платья, я позволил ему стечь с округлых белых плеч Алисии. Вычурные шпильки, украшенные драгоценными камнями, с металлическим лязгом падали на мраморный пол спальни, рассыпая густой шелк черных волос по молочной, почти мерцающей коже.

Она слишком молода, моя императрица, но я применю все свои умения, чтобы она не осталась разочарованной своей первой близостью.

Грациозное бюстье и тонкое кружево трусиков покорно опадают, снятые моими настойчивыми руками.

Малышка трогательно дрожит и льнет ко мне своим хрупким телом, царапая идеальную тонкую кожу о золотое шитье камзола.

— Не спеши, любимая, — шепчу я в ее маленькое ушко, заставляя вздрогнуть и застонать.

Быстро скидываю одежду и переношу хрупкую фигурку на большую кровать, застеленную по моему приказу белым шелком. Холодная, гладкая ткань заставляет малышку сжаться от отрезвляющего прохладного прикосновения. Мне приходится призвать на выручку весь свой опыт, чтобы заставить девочку расслабиться и разгореться снова.

Наконец малышка изгибается навстречу мне. Тугое девственное лоно кажется горячим и восхитительным, но прекрасное зрелище стонущей подо мной Лисы отравляет образ так же стонущей под Сэпием Аллы и крадет мое удовольствие.

Я едва не потерял желание, но представил на месте Алисии Аллу — и еле дождался, когда моя императрица с громким криком получит первый в жизни оргазм. Изливаясь, я все еще видел перед собой проклятую аллаиду.

Ад! Моя персональная бездна. Внутренности перекручивало от почти физической боли разочарования, когда открыл глаза и вместо рыжих локонов увидел черные, в порыве страсти разметавшиеся по подушкам.

Я не помню, как оделся, как нашел покои наглой коровы Овьес. Зато четко помню, как швырнул на колени довольную своей провокацией графиню, как с яростью вбивался ей в глотку, заставляя хрипеть, а потом, перегнув через рабочий стол в кабинете, жестоко брал ее, намотав на руку проклятые рыжие волосы, сгорая от удовольствия. Я почти ощущал запах физалиса и клубники, почти слышал ее красивый с легкой хрипотцой голос, почти видел яркий блеск карих глаз, но только почти…

Разрядка не принесла ни облегчения, ни удовольствия, как будто в последний момент кто-то подло украл весь жар и всю сладость, оставив после себя только предательскую слабость и опустошение.

Я быстро приходил в себя от этого странного наваждения, испытывая брезгливость и разочарование. Магически очистил графиню. Нет, не потому, что заботился об этой дряни, а только из нежелания оставлять в ней свое семя.

— Вставай, — резко сказал я, больно хлопая по рыхлой белой заднице. — Ты сегодня же перекрасишь волосы. И не смей больше так одеваться, — зло бросил я этой донельзя довольной твари и поспешил уйти.

Алла Арахни

Дома мне было настолько упоительно хорошо и уютно, что любая мысль о возвращении на поверхность, тем более во дворец Андариэла, вызывала тоску.

Дом. Подумать только. Разве могла я когда-нибудь представить, что буду называть так подземелья гигантских пауков. Если бы кто-то сказал мне об этом на Земле, я засмеяла бы этого горе-предсказателя, а сейчас не представляю жизни без моих любимых паучков и подземного города с его невероятными для человека чудесами.

Даже присутствие Сантоса перестало раздражать. Его внимание хоть и было чрезмерным и неуместным, но черты он не переходил, и Сэпий смирился с необходимостью терпеть навязанного гостя, тем более что парень был хорошим собеседником.

Подошел к концу последний день нашего пребывания в тоннелях, завтра мы должны прибыть на праздник в честь нового гнезда, или Аллаиды. Мне было все равно, как назывался тот повод, по которому я должна снова покидать моих детей. Душу точило сомнение в целесообразности соблюдения идиотских традиций, а плохое предчувствие и ожидание новой подлости от Андариэла лишало всякого желания покидать мой дом.