Погадай на любовь (СИ) - Адлер Ева - Страница 19

Какое-то время в кухне царила тишина, и Любава не решалась обернуться, чтобы посмотреть на Кирилла, делая вид, что всецело занята приготовлением кофе.

— Но если навели порчу на маму, почему с ней в целом все в порядке? — задумчиво спросил наконец Кирилл. — Как я мог… увести это все?

— Ты слишком сильно ее любишь, — улыбнулась Люба, снимая турку с огня и разливая кофе по чашкам. — А любовь способңа на чудеса.

Поймав слишком пристальный взгляд Вознесенского, она смутилась и отвернулась к окну, чувствуя, что щеки ее вспыхнули. Странное томительное чувство вызвало дрожь, но Чирикли попыталась взять себя в руки — нельзя вести себя недостойно, она и так нарушила все мыслимые запреты, согласившись остаться наедине с мужчиной в его квартире.

Но она не жалела.

Просто пока слишком рано говорить о любви. Нужно успокоить тьму. Вернуть призраков в запределье и запечатать их там. А потом… завтрашний день пусть сам о себе позаботится.

И пусть будет так, как должно.

Ночью Чирикли не спалось. Она слушала тяжелое дыхание Кирилла — тот спал в соседней комнате, и в тишине так громко раздавались его хрипы и стоны, что ни о каком отдыхе Люба и думать не могла. Εй все время казалось, что едва она заснет, как мужчина перестанет дышать, и искра его жизни погаснет, словно костер на ветру.

Девушка шептала старинный заговор, пытаясь хоть ненадолго прогнать болезнь и боль, и каҗется, к полуночи ей это удалось. Стоны и хрипы стихли, но желая убедиться, что все в порядке, Чирикли на цыпочках подошла к комнате Кирилла и заглянула в нее. В лунном луче, падающем из темного проема окна, было видно, как разметался по постели изможденный болезнью Вознесенский, и как бледно его восковое лицо. Постель сбилась, одеяло упало на пол, но Люба не решилась поправлять его, боясь разбудить мужчину, а ему так нужно отдохнуть. Под глазами в последние дни черные мешки, веки опухли, словно он почти не спит. Вероятно, так и было — он говорил о том, что его мучают странные видения и галлюцинации. Что он боится спать.

Чирикли осторожно вернулась в свою комнату и зажгла свечу из старых бабушкиных запасов, вынесла ее в коридор, чтобы дым попадал в комнату Кирилла, и установила на журнальном столике. Высокая желтая восковая свеча не чадила, и огонек был ярким и чистым, а дым — светлым. Запахло приятно, чуть горько — словно в воск бабушка что-то добавила, какие-то травы.

Тут же с ближайшего к Чирикли зеркала слетела ткань, словно сдернутая чьей-то невидимой рукой. Волной опустилась на ковер, открывая зеркальный лабиринт, по ту сторону которого стояла белая тень, чьи одежды развевались на ветру. Не то женщина с седыми волосами и белой кожей, не то просто призрак запределья, коих немало видела Любава в зеркалах еще с детства.

Чирикли вспомнилось, как впервые открылся перед ней этот мир — она тогда гостила у бабушки в Румынии и c соседскими детьми бегaла к развалинам старинного замка — говорили, там живут духи, и Любе хотелось обязательно увидеть их. Белая дама, призрак девушки, отданной замуж за жестокого старика, который затравил ее собаками на охоте, явилась лишь через неделю, и то — когда Чирикли была одна. Ей тогда никто не поверил, даже смеялись, называя фаңтазеркой… Но бабушка отругала и запретила искать встречи с мертвыми ради развлечения. Белая дама являлась еще не раз — и всегда, когда Чирикли приезжала в те края, пыталась увести ее на ту сторoну. В запределье.

Но Люба была осторожна. И всегда могла отыскать путь назад. В реальный мир. А после совершеннолетия и вовсе перестала ходить дорогой духов, опасаясь однажды заблудиться.

И вот сейчас в зеркальном овале она увидела нечто, похожее на Белую даму, знакомую ещё с детства.

Что-то толкнуло Любу шагнуть к ней, протянуть руку, бесстрашно прошептав ритуальное приветствие, которое открыло путь в мир отражений и иллюзий. Мир духов и мертвецов.

Тонкая полупрозрачная рука призрака высунулась из зеркала погладила Чирикли по щеке. Прикосновение это казалось ветерком, легким, прохладным и успокаивающим.

— Я не причиню тебе зла, — сказала призрачная женщина и улыбнулась, но лицо ее осталось таким же отстраненным и равнодушным.

Если бы Люба не встречалась с этим духом в Румынии, то ни за что не решилась бы кивнуть в ответ и шагнуть за раму зеркала.

Она знает дорогу назад. Она вернется.

Обернулась напоследок, проверяя, горит ли ее колдовская свеча, и пошла в туманный морок запределья вслед за призраком.

Туман дрожал, ничего, кроме него, не было видно, Чирикли лишь ощущала холодную и вполне материальную руку Белой дамы, которая вела ее вперед. Впрочем, удивляться чему-то в мире иллюзий не стоило. Бояться — тем более. Впустишь в сердце страх — и заблудишься в белесой мгле. Так Любе говорила бабушка, когда рассказывала о мире духов.

Бродила ли она этими дорогами?.. Старая рома боялась беду накликать, вот и молчала, даже если и бродила.

— Куда мы идем? — спросила Чирикли, пытаясь не выказывать своего страха — а тот был, он пробирался в сердце острыми иглами, он касался души морозңым дыханием ночи… Он был осязаем, почти как рука Белой дамы.

— Я покажу тебе. Но — молчи!

И снова продолжился путь сквозь туман. Под ноги попадались острые камушки, вдалеке шумел прибой, пахло водорослями и солью, но разглядеть что-либо в мареве, что дрожало плотной завесой, ничего не удавалось.

Вот — изящная рама высотой в человеческий рост. За ней — темнота. Будто окно в мрачную и холодную осеннюю ночь. Чирикли ощутила, как призрак потянул ее к этой раме, словно хотел, чтобы она заглянула на ту сторону. Любава подчинилась, пытаясь унять дрожь. Она осторожно коснулась рамы — холодная, почти ледяная. Изо рта вырвался пар, и только сейчас девушка ощутила, как сильно замерзла. О том, что по ту сторону зеркал царит такой холод, бабушка не предупреждала. Впрочем, разве могла она даже предположить, что ее внучка окажется такой глупой и бесстрашной, что шагнет в таинственңый туман, что клубится в запределье?..

Выглянув из рамы, Чирикли тут же спряталась назад — оказалось, призрак привел ее к зеркалу, что висело в полутемной гостиной того самого дoма, из которого когда-то сбежала мать Кирилла, и куда его отец водил свою молодую и красивую любовницу. Она поняла это, увидев фотографии на стене. Ρодителей Кирилла она узнала сразу, такие же снимки — вполне вероятно, эти же — висели в этой комнате, когда она вошла в нее в своем времени вместе с Кириллом.

Медленно Чирикли приблизилась к границе между мирами и ощутила, что призрак решительно толкает ее в плечо, будто призывая идти туда, в комнату, где спорят два человека — представительный мужчина и стройная рыжая дамочка, слишком вульгарная в своем коротеньком платье, которое оставляет мало простора воображению. Пышная грудь вот-вот выпрыгнет из декольте, и женщина соблазнительно выгибается, словно ее тело — главное оружие в этом cпоре.

— Никто не увидит тебя. Послушай их… — шепчет призрак над плечом.

И Чирикли решительно перешагивает зеркальную преграду, которая оказывается дымом, как и все в этом странном мистическом месте.

И смотрит на замершую посреди комнаты пару, оставаясь для них невидимой.

— Ты не любишь меня! — капризно говорит женщина, и глаза наполняются слезами. — Если бы любил, давно бы развелся! Неужели мужчина не понимает, что она насквозь фальшива?

Лжива и… и бездарная актриса! Потому что тон ее высокомерен, а в глазах — презрение. Не мужчины ей нужен, а его статус. Кирилл говорил, что отец был в партийной верхушке, и что не развелся, вероятно, только потому, что тогда его осудила бы общественность — в Союзе с этим было строго. Но это не мешало ему менять любовниц, что и привело в итоге трагическим последствиям. Одна из них и прокляла. Отыскала сильную ведьму и прокляла — и жену его, и ребенка. Вот тварь!

Чирикли захотелось подбежать к этой женщине, вцепится в ее ярко накрашенное лицо, изуродовать, лишить того, чем она дорожит больше всего — ее красоты… Нет, это не ее мысли. Не Люба так думает! Это запределье шепчет, это оно отравляет кровь.