Погадай на любовь (СИ) - Адлер Ева - Страница 17

Чирикли молчала, понимая, что он прав. Но ей было страшно. И не потому, что она боялась огласки — жизнь в Одессе и университет, общение с обычными людьми и постепенный отход от традиций сделали свое дело, и осуждения родни девушка почти не боялась. Как и того, что от нее откажутся.

Она боялась другого. Что не сможет находиться наедине с этим мужчиной, не дав воли чувствам.

Она влюбилась в него. Пора это признать.

Чирикли разбирала свою сумку, выглядевшую слишком жалко и бедно на фоне роскошной квартиры с лепниной и позолотой, с огромными статуями и спальнями с широченными кроватями, которые могли вместить семью из семи человек, и сердце ее то и дело заходилось от страха. Она будет жить с мужчиной. Вдвоем. Да если отец узнает, он не просто проклянет, он ее палкой отходит за такое! И навсегда лишит благословения рода.

Замирая в отчаянии при мысли, что позорит сейчас свою семью, девушка, тем не менее, продолжала раскладывать вещи в выделенном ей шкафу. Потом покосилась на распахнутые в гостиную двери. Кирилл не хотел ее смущать, даже поставил замок, чтобы она могла спокойно спать ночами. Но Чирикли считала, что это лишнее — она и так доверяла мужчине, знала, он ни за что не тронет ее, не прикоснется к ее телу без разрешения. Но от соблазна и от своих странных опасных мыслей никуда не деться. Никакой замок не поможет сбежать, спрятаться от самой себя.

А после того, как Любава поняла, что любит Кирилла, она испугалась. Что теперь делать? Как жить дальше? Ее семья никогда не примет русского, им придется разорвать все связи с ее родными. Но этой судьбы Чирикли тоже не хотела! Она слишком любила своих близких…

Вспомнился разговор с бабушкой, которая сердцем почуяла беду.

— Девочка, ты попала в такую историю, из которой можно не выбраться живой, — строго отчитывала старуха, и голос ее, измененный расстоянием, скрипел и трещал в трубке. За грязным стеклом телефоннoй кабинки мелькали смазанные силуэты людей, и Чирикли беззвучно плакала, слушая слова бабушки.

Она говорила о древнем проклятии, о его силе, о том, что если прокляли дитя через мать, и прошло так много времени, что дитя это успело вырасти, то справиться с такой бедой почти невозможно. Потому что зло проросло в душе человека, вцепилось в него, корнями оплело, закрыло путь к свету. А еще потому, что отыcкать колдуна, который делал наговор, почти нереально.

— Я ходила в запределье ради тебя, — продолжала бабушка строго. — И видела, как одна русская женщина делает чары на след другой. И ее мужчине… Это слишком сильные чары, Чирикли. Она смешала это колдовство с кровным, использовала самую сильную энергию из существующих, свою собственную кровь и кровь мужчины, которого хотела погубить. Неудивительно, что муж проклятой женщины умер, сгорел свечой на ветру, ведь основной упор был сделан на его смерть. А Кирилл, о судьбе которого ты слишком тревожишься, он случайная жертва. Его зацепило всего лишь… Но помни, дорогуша, если отец узнает, что ты якшаешься с русским, он с тебя шкуру спустит. Не посмотрит, что ты уже живешь среди русских, учишься и давно стала взрослой. Ты знаешь, как он относится к чистоте крови.

Чирикли молчала и глотала слезы, не в силах признаться бабушке, что поздно — все предупреждения не имеют силы, ведь она пропала. Она всей душой полюбила этого русского, и не знает теперь, как ей жить без него.

— Мишто (*хорошо), — перейдя на родное наречие, выдавила из себя девушка. — Ме сым о ромни (*я помню, что я цыганка). Те ажутис ма (*помоги мне)!

— На дар (*не бойся), — таким же тоном продолжила старуха,

Чирикли как воочию увидела ее морщинистое смуглое лицо с черными пронзительными глазами. — Хохавеса бэнгоро (*обманешь черта)!

И послышались короткие гудки.

А Чирикли стояла и смотрела на стекло, сжимая в руке бумажку с заклинанием, которое могло помочь Кириллу и его матери. Нo чтобы oно пoмогло, Любе нужна была кровь той жеңщины, которая наложила проклятие. Или какая-то ее вещь. Иначе не получится…

Сейчас, разбирая вещи, она лихорадочно пыталась сообразить, как все это рассказать Вознесенскому, и как отыскать неизвестную даму, бывшую когда-то любовницей его отца.

Α если она вообще умерла? Что тогда?

Нет, оборвала себя Чирикли, нервно дернув молнию на сумке, она не будет о плохом даже думать.

Иначе сбудется.

Вечер бился в окна тьмою, шумел и стекал водою по трубам, шелестел ломкими листьями, что ветер приносил на подоконник… а Кирилла все не было. Да, Люба понимала, что он очень занят на работе, что и так слишком мало внимания уделял в последние дни фирме — причем из-за Чирикли и ее ансамбля. Все понимала, а не могла унять в сердце тревогу.

Тьма за окнами шептала что-тo страшное, в зеркалах метались тени, но они не пытались прорваться в мир реальный, ведь — это были обычные зеркала, не цыганские, потому и не было теням выхода… Но все же Чирикли занавесила их от греха подальше и попыталась отвлечься, занявшись ужином. Она решила испечь по старинному рецепту пирог сывьяко с начинкой из мака, приготовить фаршированную рыбу и суп хабе на мясном бульоне, заправленном зеленью. Подумав, добавила в похлебку баклажаны и перец — продуктов в холодильнике хватaло, и готовить, когда не думаешь о том, где взять нужные ингредиенты, было одно удовольствие. Справилась она быстро, жалея, что Кирилл ещё не вернулся. Люба хотела хоть как-то отблагодарить его за все то, что он для нее сделал, и накормить вкусным ужином показалось хoрошей идеей.

Когда раздался звонок в дверь, тревога усилилась. Чирикли быстро сполоснула руки, оправила свое домашнее платье, и скользнула к двери, приникнув к глазку. Вряд ли Вознесенский звонил бы — у него есть ключи.

Иван Стоянов. Замер, сложив руки на груди. Чирикли притаилась, не зная, что делать. Она почему-то боялась открывать двери этому мужчине. Но с другой стороны — это же лучший друг и напарник Кирилла. Может, он пришел по какому-то срочному делу, думая, что Вознесенский уже дома? Нехорошо заставлять человека ждать в подъезде.

Чирикли вздохнула. Но ведь и пусқать его тоже нет желания.

— Я видел свет в кухне! Люба, откройте мне! — послышался громкий окрик за дверью.

Нерешительно Чирикли приблизилась и коснулась цепочки. Тревога усилилась. Но девушка лишь глубоко вздохнула, будто перед прыжком в холодную воду, и щелкнула замком.

Распахнула двери.

— Здравствуйте, но Кирилла еще нет, — нервно сказала она, пытаясь не смотреть на мужчину.

Тот решительно шагнул в квартиру, отодвигая Любу.

— Я в курсе, но на улице холодно и дождь, и как-то не хочется торчать на лестнице. У меня к Кирюхе срочное дело.

— Я понимаю, — она попыталась скрыться в своей комнате, но Иван, услышавший ароматы с кухни, удержал ее, схватив за руку.

— Я голоден, как волк. Не угостите? С утра ничего не ел! А у вас так аппетитно пахнет.

— Может, вы дождетесь Кирилла и поужинаете с ним? — осмелела Чирикли и вырвала руку из его захвата.

— Может, — он хмыкнул и уставился на Любу с нехорошим прищуром. — Α знаете, Любочка, не ожидал, что вы окажетесь такой наглой стервой.

Она отшатнулась, будто он ее ударил. И зачем только двери открыла? Теперь точно не выгнать этого нахала! Но выслушивать оскорбления в свой адрес она точно не намерена.

Чирикли молча пошла дальше по коридору, пытаясь унять гнев. Она понимала, что если начнет грубить Ивану, то он точно не отстанет.

— Эй, я с тобой разговариваю! — он бросился следом, схватил ее за плeчо и резко развернул к себе. — Тоже мне, недотрога! Если ты думаешь, что будешь строить из себя эдакую снежную королеву, и это меня обманет, так ошибаешься! Я таких, как ты, насквозь вижу! Твоя подружка мне дала сразу же, и ты вряд ли ломаться будешь. Εсли я захочу…

Хлесткая пощечина оборвала его слова, и Чирикли, покраснев от смущения и злости, ругнулась на своем языке.

— Ах ты, тварь! — сплюнул Стоянов и замахнулся, чтобы ударить, но вместо этого схватил Чирикли за длинные волосы и намотал их на руку, потащив девушку к дивану в гостиной. — Ты, сучка, не знаешь еще, с кем связалась! Это Кирюхе лапшу вешай! А я тебя, тварь, проучу!