Путешествие восьми бессмертных (Собрание сочинений. Т. II) - Шкуркин Павел Васильевич - Страница 8

На безоблачном небе тотчас показались черные грозовые облака; налетел вихрь, засверкала молния; раздались такие страшные удары грома, что, казалось, все рушится вокруг, — и целое море воды каскадами полилось на землю…

Ханьвэнь был оглушен, ошеломлен и с ужасом смотрел на Сучжэнь, которая бесстрашно и с вызовом смотрела на волшебника.

— Ха, ха, ха, — засмеялась Сучжэнь презрительно, — ты… ты хочешь борьбы со мной?

И она, махнув веером на запад, воскликнула:

— Сгинь колдовство, разрушься заклинание!

И ливень тотчас прекратился; раскаты грома замерли вдали, облака исчезли и напоенная земля радостно засверкала под лучами солнца.

Мао-шанец этого не ожидал. В первый раз он встречает могущественное существо, которое смеет состязаться с ним в чарах!

Вне себя от бешенства, он бросился в свою комнату и схватил обоюдоострый священный меч, который погубил уже много оборотней.

Но что это? Он не может обнажить блестящего, смертоносного клинка…

Незримо для монаха, Черный Тигр держал меч и не давал вынуть его из ножен.

Но колдун не смутился: у него были другие могущественные средства против всякой нечисти. Он схватил свою волшебную кисть, чтобы написать ею нерушимое заклятие против ведьм и чертей.

Но совершается нечто небывалое: кисть сделалась такой тяжелой, что он не может поднять ее.

Невольный страх и неуверенность в своих силах стали закрадываться в сердце непобедимого доселе мао-шаньца…

В отчаянии он бросился к священным лин-пай-цзам²⁵ — последнему и самому страшному оружию, один вид которых наводит трепет на всех духов. Стоит только монаху высоко поднять пай-цзы, обратив их против духа, — и все противное ему сгинет, всякое волшебство рассеется и враждебные духи — бегут…

Но волшебные таблички так плотно пристали к столу, что он, могучий мужчина, не мог стронуть с места эти две маленькие деревянные дощечки…

Ужас окончательно овладел сердцем монаха. Все средства исчерпаны им, — и он побежден. Уничтоженный и обессиленный, он упал в свое кресло, бормоча проклятия, угрозы и заклинания против ведьм…

Белая с торжеством, но зорко наблюдала за ним, чтобы отбить всякое нападение монаха. Но убедившись, что волшебник совсем обессилен, она приказала ему:

— Давай сейчас те деньги, которые ты выманил у моего мужа.

Монах с отчаянием в душе повиновался; он достал серебро и положил к ногам Белой.

Тогда она прошептала заклинание — и вдруг появились пять ужасных демонов. Они схватили волшебника, подняли его на воздух и так стали его бить, что вопли и стоны несчастного слышны были далеко от кумирни, заставляя прохожих в страхе бежать от этого места.

Наконец, монах стал умолять Белую пощадить его жизнь; тогда, по мановению ее веера, демоны исчезли.

— Ну, мао-шанец, — сказала Белая полуживому монаху, — убирайся вон отсюда; если наступающая ночь застанет тебя здесь — то пеняй на себя: с тобой случится нечто похуже, чем было сейчас!

Монах не мог больше сопротивляться. Не сказав ни слова, он ушел из Су-чжоу.

Было утро, ясное и теплое. Это был день Дуань-ян-дзе, праздник Дракона, Возрождение Мужского Начала, день смерти великого Цзюэ-юаня²⁶.

Это великий, страшный день для всех духов тьмы, оборотней, ведьм, змей, скорпионов и других ядовитых гадов и насекомых. Ни один оборотень в этот день ни за что не решится появиться в людном месте, потому что всякий человек непременно имеет при себе священные растения или волшебный порошок сюань-хуан. А в присутствии этих божественных предметов всякое колдовство разрушается, духи теряют свою волшебную силу и все принимают свой настоящий вид.

Зеленая была осторожна. Сказав домашним, что она нездорова, она легла в постель в темной комнате и просила не тревожить ее до двенадцати часов — это был час, когда кончается праздник. Но самонадеянная Белая сказала ей, что сама она не боится вредных для нее влияний, — и занялась домашними работами.

Но она чувствовала, что ее сила все уменьшается. Она напрягала всю свою волю, чтобы удержать свое могущество — но напрасно… Белая так измучилась в этой борьбе, что у нее сделалась жестокая головная боль и она тоже легла в постель.

Ханьвэнь, встревоженный внезапной болезнью жены, подумал, что ее укусило какое-нибудь ядовитое насекомое или змея и бросился в свою лавку за лекарством. Через минуту он вернулся к жене с чашкой, полной серного вина.

Но Сучжэнь отказалась пить: она отлично знала действие такого вина в этот день для всех существ, имеющих, подобно ей, двойной образ.

Ханьвэнь, как обыкновенно большинство мужей в подобных случаях, — настаивал.

Как ни упрашивала Сучжэнь, как ни умоляла его оставить ее в покое, но Ханьвэнь, желая показать свою заботливость, продолжал настаивать.

Сучжэнь в это время была только слабая женщина; она не могла проявить ни обычного ума, ни твердой воли.

С отчаянием в душе, она, в конце концов, принуждена была проглотить немного страшного вина…

А Ханьвэнь, удовлетворенный сознанием, что он выполнил все обязанности хозяина дома и мужа, вышел на улицу.

Китайцы — большие любители всяких празднеств и зрелищ. Громадные толпы народа покрывали все улицы, набережные и мосты. Люди то двигались друг другу навстречу, как муравьи в муравейнике, с трудом протискиваясь вперед; то людская волна принимала одно направление и вливалась в какую-нибудь улицу, увлекая всех попадающихся ей на пути и заставляя их идти по своему течению, даже если они этого и не хотели.

Такой людской поток захватил и Ханьвэня. Долго он двигался вместе с ним, пока не был выброшен в какой-то сравнительно пустынный переулок. Но ему понравилась эта стихийность, эта утрата собственной воли в толпе, и он снова пошел бродить по улицам, площадям и каналам, любуясь процессиями, оживленными лицами и праздничными одеждами.

Только к полудню проголодавшийся Ханьвэнь вернулся домой.

Не найдя жены в одной комнате, он пошел в другую, зашел в спальню — Сучжэнь нигде не было. Хань был поражен: неужели она, утром совсем больная, так быстро поправилась, что вышла из дому?

Ханьвэнь громко звал жену — никто не откликался. Он поднялся в ее комнату, находившуюся на верхнем этаже, и подошел к постели, закрытой занавесками.

«Не заснула ли она слишком крепко от вина?» — подумал Ханьвэнь и раздвинул занавески.

О ужас!

На постели лежала длинная белая змея с большой головой и страшными немигающими глазами, сверкающими огнем и издающими фосфорическое сияние; изо рта высовывались страшные клыки, с которых капала кровь и слюна…

Леденящий душу страх сковал все члены Ханьвэня. Вперив в чудовище неподвижный взгляд, он не мог двинуться с места. Но когда змея подняла голову и медленно двинулась к нему, то, испустив крик ужаса, Ханьвэнь бросился было из комнаты, но в дверях упал замертво и покатился стремглав с лестницы вниз.

Услыхав страшный крик, Зеленая поднялась с постели и бросилась смотреть, что случилось. Увидев внизу распростертого Ханьвэня, она одним прыжком вскочила в комнату Сучжэнь. При виде Белой Змеи в ее настоящем виде, она сразу поняла, в чем дело, и сердце ее переполнилось жалостью к окаменевшей от горя Белой. Зеленая обняла ее и, сама заливаясь слезами, стала ее ласкать и успокаивать.

Наконец, Белая разразилась успокоительными слезами.

Вдруг Белая Змея исчезла, а на ее месте очутилась прекрасная Сучжэнь. Опасный праздник кончился, и к ней вернулось ее могущество. С криком: «Будь проклято это вино!» — она бросилась к Ханьвэню.

Как описать ее горе и отчаяние, когда она увидела, что сердце его не бьется и что она, она сама была причиной смерти горячо любимого мужа! Обезумев от горя, она с ужасными воплями билась у трупа, царапая себе лицо и вырывая волосы.

Но Зеленая сохранила присутствие духа. Удерживая Сучжэнь, она старалась ободрить ее.

— Слушай, госпожа, — говорила Зеленая, — разве время теперь предаваться горести? Торопись скорее исправить дело!