Путешествие восьми бессмертных (Собрание сочинений. Т. II) - Шкуркин Павел Васильевич - Страница 15

Гости встали, приветствуя духовное лицо, и Ханьвэнь поспешил к нему навстречу, приглашая сесть за стол.

— Я пришел не на пир, — сказал монах, — а для того, чтобы судить Белую Змею!

Пораженные гости вскочили; многие взволнованно говорили:

— Этот монах сумасшедший! Какое отношение к нашему пиру имеет Белая Змея? Где она?!

Фахай спокойно протянул руку и, указывая на Сучжэнь, твердо сказал:

— Вот она!

Все соседи и знакомые успели искренне полюбить добродушного Ханьвэня и его красавицу-жену. Тяжкое обвинение, брошенное прямо в глаза хозяйке дома, возмутило всех. Раздались голоса:

— Выгоните вон этого монаха! Избейте его палками!

Но Фахай не смутился. Когда шум немного утих, он продолжал:

— Да, Змея, и цепь твоих злодеяний, и твоя земная жизнь кончились. Следуй тотчас за мной: я должен раздавить твое мерзкое тело Великой Башней!

Эти слова вызвали среди гостей такой взрыв негодования, что наиболее горячие головы бросились на Фахая.

— Бейте этого негодяя, — кричали они в исступлении.

Эта сцена вернула Ханьвэню самообладание: слишком большой стыд пал бы на его голову, если бы в его доме был нарушен закон гостеприимства, и Фахай, его учитель, подвергся бы оскорблению. Ханьвэнь освободил монаха из рук схвативших его гостей и едва упросил последних успокоиться⁴⁶.

Тогда поднялся со своего места один из гостей — почтенный, всеми уважаемый старик, славившийся своей мудростью.

— Почтенные господа, — сказал он, — дело это необходимо разобрать: слишком важно и слишком необычно обвинение, которым этот никому не известный монах оскорбил и хозяина, и прекрасную Сучжэнь, которую мы все так уважаем, и всех нас, гостей. Прежде всего, мы должны знать, кто ты, дерзнувший так обидеть наших дорогих хозяев?

— Я — Фахай, — просто произнес священник.

Между гостями произошло сильное движение. Никто из них никогда не видел монаха, но все слышали о нем, великом волшебнике, покорителе духов, любимце Будды…

Один старик не смутился. На него, казалось, заявление монаха не произвело никакого впечатления.

— Если наша добрая, кроткая Сучжэнь действительно Белая Змея, — продолжал старик, — то пусть священник Фахай докажет это здесь, сейчас же, перед нашими глазами.

Фахай усмехнулся.

— Отец, — сказал он, — ты — умный и справедливый человек. Будда не оставит тебя без награды за твой мудрый и правильный суд. Да, я сейчас докажу истину своих слов.

И Фахай, обернувшись к Ханьвэню и подавая ему священный кубок, сказал:

— Наполни этот кубок душистым чаем и дай выпить своей жене. Мы сейчас же увидим: если она не оборотень — то тогда Фахай обманут, и ему здесь больше нечего делать.

Взволнованный до глубины души Ханьвэнь понимал, что все его счастье, вся его жизнь ставятся на карту. Он чувствовал, что под каким бы то ни было предлогом нужно удалить этот кубок от Сучжэнь, во что бы то ни стало нужно избавить ее от этого испытания… Но одно присутствие Фахая, один его взгляд, властно проникающий в душу, лишали Ханьвэня собственной воли и заставляли беспрекословно подчиняться каждому слову Фахая.

Трясущимися руками налил Ханьвэнь в кубок чая и повернулся, чтобы подать его жене.

В тот же миг кубок вырвался у него из рук и быстро опустился прямо на голову Сучжэнь, сжав ей лоб, как тисками.

Гости онемели от изумления.

Сучжэнь с криком схватилась за голову, стараясь обеими руками снять страшный кубок… Напрасно. Чем сильнее старалась она сорвать его с головы, тем сильнее он сдавливал ей голову, причиняя невыносимую боль…

Тогда она поняла, что настал ее последний час. Энергия сразу ее покинула. Она затихла; только сердце ее билось редко, но страшно сильно, с ужасной болью, каждый раз выбивая в мозгу ее одну мысль: «Конец! Конец! Конец!..»

И вдруг мысль о Спящем Драконе и с необычайной силой вспыхнувшее материнское чувство сразу вернули ей способность мыслить и говорить.

«На чьи руки брошу я тебя, частицу моей души и тела?! — молнией пронеслось в ее мозгу. — На отца? Но ребенок нуждается в женском уходе, а Ханьвэнь хоть и добр, но находится целиком под влиянием Фахая; Зеленая — да, только она постарается заменить ребенку погибшую мать!»

И она вибрирующим от сильного волнения голосом позвала Зеленую, с ужасом следившую из задних дверей за всем происходящим:

— Иди сюда, сестра моя! Я знаю твое сердце — и поэтому я отдаю тебе величайшее мое сокровище. Оставляю тебе моего Спящего Дракона; никому, кроме тебя, я не могу поручить его. Помни, что он невыразимо дорог мне и моему любимому мужу. Никогда не забывай, что ему суждено сделаться величайшим ученым во всей Поднебесной!

А теперь, — продолжала Сучжэнь, вполне овладев собой, — я открою вам все свои преступления, чтобы из-за меня ни на кого не могло пасть подозрения. Да, это я была виновата в краже серебра из цянь-танскаго ямыня, — хотя и не приказывала воровать его. Да, это я отравила колодцы в Су-чжоу, — хотя не желала смерти ни одному человеку. Да, это я присвоила себе драгоценные вещи из Императорского дворца, — хотя и сама не знала, что они принадлежат Сыну Неба. Наконец — я одна виновата в ужасном преступлении, — в уничтожении Чжэнь-цзяна…

Но, — продолжала Сучжэнь, протягивая руки к мужу и сыну, — клянусь всем для меня святым, что я никогда в жизни не хотела никому сделать ни малейшего вреда! Все мои поступки были вызваны желанием принести пользу своему мужу; я все это сделала из-за моей страстной любви к нему. Да, я действительно Белая Змея из Пещеры Чистого Ветра! Я бросила горы, я отказалась от бессмертия и пришла сюда, в людской мир, только для того, чтобы за великую добродетель предка наградить его потомка, моего мужа, дав дыхание его сыну — вот этому невинному младенцу… Да, мои друзья, не защищайте меня: это правда, что мне суждено быть раздавленной под Великой Башней. Грозный Сюань-у своих слов не забывает и не прощает!

Затем, обернувшись к Фахаю, она сказала просто:

— Я готова.

Фахай подошел к Сучжэнь и сделал рукой несколько магических движений над ее головой. И кубок сам собой отделился от головы молодой женщины и перелетел в руку монаха. На мгновение белый туман окружил Сучжэнь и совершенно скрыл ее от глаз присутствующих. Но он быстро стал редеть и, когда совершенно рассеялся — Сучжэнь не было. Она исчезла. Посреди комнаты стоял только Фахай с бесстрастным лицом, держа в руке священный кубок.

Гости хранили гробовое молчание. Они были так поражены всем виденным и слышанным, что не могли дать себе отчета: видят ли они ловкие фокусы знаменитого мага, или же перед ними таинственная, непонятная, но ужасная действительность?

— Посмотри в кубок, — сказал Фахай Ханьвэню.

Ханьвэнь и другие гости приблизились и заглянули в священный сосуд. Там, на дне, они увидели маленькую, прекрасную белую змейку, которая ползала и извивалась в тщетных усилиях подняться по гладким золотым стенкам сосуда…

Ханьвэнь не выдержал. Пораженный горем, он упал на колени перед Фахаем и умолял вернуть ему жену. Какое ему было дело до того, что она действительно змея! Он убедился в великой любви к нему прекрасного существа и ему было все равно теперь: человек она, дух или оборотень. Он любит, он желает ее, он требует ее у монаха назад!

Священник посмотрел в глаза Ханьвэню и укоризненно покачал головой.

— Неразумный! — сказал он. — Мы — только шахматные фигуры в руках Высших Сил! И у меня — нет своей воли; я только исполнитель предначертаний великого Будды. Ты еще не знал своей жены, как уже ей было предрешено свыше погибнуть под камнями башни. И никто в сферах земных и небесных не может изменить этого!

Голос и взгляд Фахая оказали на Ханьвэня обычное действие: его силы упали, энергия ослабела, и он мог только плакать, ломая руки.

Обращаясь ко всем присутствующим, монах сказал:

— Пойдемте!

И, медленно повернувшись, он вышел на улицу, торжественно неся кубок перед собою. Все последовали за священником, который, минуя главные улицы города, направился на берег Си-ху, к Башне Громовой Стрелы.