Некромант - Корнев Павел Николаевич - Страница 6

Святые небеса! Сейчас не помогут даже снегоступы! Нечего и думать о вылазке, пока ветер не наметет прочный наст, а зверье не проложит в лесу свои тропки.

Пока вернулся, взмок. Да еще начался кашель; всякий раз в груди словно взрывалась ручная бомба. Из носа текло, голову ломило, и оставалось лишь надеяться, что дело в банальной простуде, а вовсе не в холодянке, какую бы дрянь эта напасть собой ни представляла…

Марта столь поразилась моему скорому возвращению, что даже позабыла об игре в молчанку.

— Так быстро? — округлила она в непритворном удивлении глаза.

— Как видишь, — не слишком вежливо проворчал я и расстегнул оружейный ремень.

— Не уйдешь сегодня?

— Нет, — покачал я головой после недолгих раздумий, — не уйду.

Знахарка тут же вручила мне широкую деревянную лопату и потребовала:

— Тогда отрабатывай постой, колдун.

Чувствовал я себя, откровенно говоря, погано, но не ударил в грязь лицом и отправился на улицу расчищать тропинки к дровяному сараю и пристройке с живностью. Провозился до полудня и вернулся, от усталости едва переставляя ноги.

Фрейлейн Марта уже накрывала на стол, но прислушалась к моему кашлю и принялась отмерять в заварочный чайник какие-то травки.

— Будто дите малое, — ворчала она себе под нос, заливая сбор кипятком. — Нет бы поберечься…

Я предпочел сделать вид, будто ничего не расслышал. Не чувствуя вкуса, выхлебал суп и сжевал жесткий кусок вареной солонины, потом мелкими глотками выпил травяной настой и улегся на тюфяк. Меня начало лихорадить, прошиб горячий пот.

Подошла Марта, присела рядом и потянула подол своего не по росту короткого платья, целомудренно прикрывая костлявые коленки.

— Почему ты не можешь научить меня? Ты же колдун!

Я подавил обреченный вздох и произнес, постаравшись никак не выказать раздражения:

— Тайным искусствам учат в университетах. Там, и только там.

Знахарка поджала губы, и резкая линия подбородка стала еще жестче обычного, а скулы заострились.

— Не смеши меня, колдун! Как попасть в университет неграмотной простолюдинке без гроша за душой?! — зло спросила она.

— На факультет тайных искусств берут всех, нужен лишь талант, — отмахнулся я и тут же приподнялся на одном локте. — Постой, ты разве не умеешь читать?

— Откуда?

— Ну вот с этим я помочь могу.

О чернилах и писчей бумаге спрашивать и в голову не пришло; я велел принести разделочную доску и посыпать ее мукой. Пальцем нарисовал букву «А», назвал ее и велел повторить. Девчонка все схватывала налету, и незаметно я увлекся, даже позабыл о кашле и текущих из носа ручьях.

Занимались мы грамотой, пока на улице окончательно не стемнело. Тогда знахарка закрыла ставни, напоила меня бульоном и отваром разных трав и велела ложиться спать. Сама в неровном свете лучин занялась домашними делами. Проваливаясь в сон, я слышал ее негромкую песенку.

Марта впитывала знания будто губка. Хоть осваивала она грамоту исключительно в перерывах между хлопотами по хозяйству, но за две седмицы выучилась вполне сносно читать. Мое самочувствие оставляло желать лучшего, и о походе в город пока не приходилось даже думать. Я лечил кашель горькими отварами лесных трав, обучал знахарку письменности и счету, а в свободное время штудировал труд об управлении чужим сознанием. Сочинение оказалось небезынтересным, и я почерпнул там для себя много нового, кое-что даже применил на практике.

Нет, оказывать воздействие на Марту даже не пытался, усилия сосредоточил на проработке своих ментальных щитов и блоков. А еще выставил несколько якорей, призванных сигнализировать о воздействии на сознание чужой воли. Защитить они не могли, скорее, служили эдакими узелками на память. Просто наметил несколько поступков, совершать которые я не намеревался ни при каких обстоятельствах, и несколько вещей, отказаться от которых позволить себе попросту не мог.

И были это вовсе не фундаментальные моральные базисы, а второстепенные моменты, призванные резануть своей неправильностью и дать понять: «Э-э-э, братец! Да ты не в своем уме!»

К примеру, стремление испить человеческой крови само по себе подтолкнет к мысли об одержимости некоей сверхъестественной сущностью. Тут даже сомневаться не придется. А вот если поставлю на первое место карьеру и позабуду о стремлении вырвать из запределья душу несчастного братца, если слишком уж разоткровенничаюсь о вещах, которые лучше и не вспоминать вовсе, если решу принять мессианство, поучаствовать в заговоре против светлейшего государя или просто уйти в отшельники, — вот тогда будет самое время проверить, не покопался ли кто-нибудь в моей голове. Чернокнижники на подобные пакости большие мастера…

Когда за окнами темнело и глазам переставало хватать света, я откладывал трактат о ментальном воздействии и брался за плетение снегоступов из заранее заготовленных ивовых прутьев. Ошибки на то и нужны, чтобы на них учиться. Барахтаться по пояс в сугробах в мои планы больше не входило.

Спешить в любом случае было некуда. Бушевавший несколько дней буран наверняка замел все перевалы, и до весны на ту сторону Тарских гор теперь точно не перейти. Осознание этого прискорбного обстоятельства изрядно действовало на нервы, но поделать тут ничего было уже нельзя. Человек предполагает, а Вседержитель располагает. Все мы в руках Его.

Изредка я устраивал вылазки в лес, понемногу разведывал дорогу в город и оставлял путеводные зарубки на деревьях. Всякий раз Марта недовольно хмурилась, пока однажды не попросила остаться в доме.

— Скоро Йоль, — напомнила она. — В лесу небезопасно. Духи в эту пору злы и не терпят смертных.

— Не беспокойся, Марта, — беспечно улыбнулся я. — Что они сделают колдуну?

Девчонка шмыгнула носом и отвернулась, а я отправился на прогулку, отнюдь не испытывая уверенности, что поступаю правильно.

Йоль — последняя и самая длинная ночь в году. Ночь, когда по миру гуляют духи и позабытые божества. Просвещенному человеку не пристало верить в подобные россказни, но некоторым существам нет никакого дела до того, верят в них или нет. Их не волнуют убеждения смертных, их заботят исключительно кровь и плоть, а еще — людские души. Последняя седмица года считалась временем темным и опасным даже в обжитых землях, что уж говорить об этом медвежьем углу?!

Нервно передернув плечами, я глянул на затянутое облаками небо и закрепил на сапогах снегоступы. Было пасмурно, солнце день ото дня всходило над горизонтом все ниже и ниже, оно недолго светило и почти сразу ныряло обратно за сосны, погружая мир в темно-серый полумрак. В подобное время россказни о прежних, Дикой охоте, лесных духах, позабытых божках и неведомых демонах уже не воспринимались нелепыми байками. В такое время они пробирали буквально до печенок — пусть ты и патентованный колдун, чего только не повидавший на своем веку…

Скрепя сердце я вышел со двора и направился к давешней поляне. На открытом пространстве нанесенный ветром наст держал мой вес и не проламывался, а вот под деревьями снег был куда более рыхлым, идти там становилось заметно сложнее. Но углубляться в лес расхотелось вовсе не по этой причине.

Слишком уж сегодня было темно и тихо в чащобе. Гнетущая атмосфера давила буквально физически, да еще вдалеке почудился отблеск костра. И показалось мне или нет, но огонь имел те невыразимые оттенки, для которых нет названий в словаре простецов. Несмотря на полнейшее безветрие, голые ветви дуба шевелились, по снегу от них тянулись противоестественно черные тени, а само дерево представилось вдруг могучим великаном, властвовавшим над всей округой.

Шорохи и мертвая тишина, обрывистые движения и полнейшая неподвижность. Этого мне хватило с лихвой. Волосы на затылке встали дыбом, а меж лопаток побежали колючие мурашки. Я попятился, затем развернулся и поспешил прочь. Над лесом разлетелось раскатистое воронье карканье, и я ускорил шаг, начал даже продираться напрямик через кусты, но вывалился из них не у дома Марты, а у зловещего дуба.