Некромант - Корнев Павел Николаевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/69
- Следующая
Я мотнул головой, отгоняя видение лившейся с потолка крови, и позвал с улицы палача, а когда тот явился, попросил:
— Фитиль ему подпали для начала.
Заплечных дел мастер понял меня с полуслова, но, памятуя о полученном приказе, всерьез поджаривать тестикулы арестанта не стал и лишь небрежно махнул факелом у его ног. Хватило и этого. В царившее на бойне зловоние вплелся запах горелых волос, и Полди завизжал как резаный и принялся раскачиваться на крюке, лихорадочно суча в воздухе связанными ногами.
И чего заблажил только? Иные модницы куда большие мучения претерпевают, избавляясь от растительности на срамных местах. И ничего, не кричат.
— Да послушайте же меня! — заверещал Полди. — Я ничего не помню! Весь вечер как в тумане! Меня опоили, сглазили, навели порчу! Я никого не убивал! Даром мне эта церковь не сдалась! Мне нужна помощь! Позовите священника! Дайте мне адвоката! Так нельзя! Вы пожалеете!
Я прекрасно знал, что школяр лжет, но ловить его на противоречиях не стал, просто не желая тратить на всю эту тягомотину свое время. Лишь покачал головой и дал отмашку.
— Ладно, жги дальше.
Палач шагнул к школяру с факелом, и тот немедленно закричал:
— Прав не имеете! Нельзя так с ученым людом! Всех на каторге сгноят!
Заплечных дел мастер остановился и выжидающе посмотрел на меня, а писарь поднял от листов зеленое из-за дурноты лицо.
— Внести слова в протокол?
— А как же! — усмехнулся я и жестом велел палачу отойти. — А ты, юноша, поменьше о правах думай, не юрист, чай. О будущем своем подумай лучше. Ладно если веревка хребет сразу сломает, а ну как медленно в петле подыхать станешь? Подумай-подумай! Ты ж без пяти минут висельник. За убийство церковного сторожа ничего иного ждать не приходится!
Полди Харт уставился на меня налитыми кровью глазами, но не вымолвил ни слова.
— Пойми — линию защиты ты выбрал заведомо проигрышную. Помнишь ты убийство или нет, значения не имеет. Так или иначе, виселицы не избежать.
Школяр судорожно сглотнул, а потом зажмурился, но дальше продолжать спектакль не стал.
— Я никого не убивал… — прошептал он негромко и уже решительней повторил: — Не убивал!
— А кто убил? Кто был с тобой в церкви?
Полди Харт открыл глаза, облизнул пересохшие губы и с нескрываемой горечью спросил:
— Да какая теперь разница? Кто поверит простому школяру?
Меня чуть слеза от надрыва в его голосе не прошибла. Такой талант лицедея пропадает!
— Чудак-человек! — фыркнул палач. — Кто первым подельников сдаст, тому на суде и веры больше!
— Именно, — кивнул я. — А продолжишь запираться, мы под тобой костерок разведем. Сжечь не сожжем, так — подкоптим слегка филейную часть. Лучше начинай говорить.
— Прав не имеете! — вновь выкрикнул Полди, но уже без былой уверенности.
— Убивать тебя нельзя — это да, а остальное — на мое усмотрение. Главное, чтобы до суда дожил.
Я протянул руку, и палач передал мне факел.
— Стойте-стойте! — запричитал Полди и задергался всем телом, пытаясь отодвинуться подальше от языков пламени. — Я все скажу! Все расскажу, только снимите меня отсюда! Снимите!
— Ты повиси пока, а там посмотрим. И говори уже! Не в твоих интересах тянуть время! Без рук остаться рискуешь! Отсохнут они у тебя или антонов огонь начнется, придется отрезать! Говори!
Школяр надсадно засопел, наморщил лоб, слизнул выступившие на верхней губе капельки пота. Ему было страшно. Очень страшно.
— Кто? — надавил я на арестанта. — Назови имя!
— Фальберт Бинштайнер! — выкрикнул школяр, сломавшись. — Со мной был Фальберт Бинштайнер!
Я обернулся к писарю, дав ему знак записать названное школяром имя, затем спросил:
— Кто таков?
— Случайный знакомый! — принялся юлить Полди. — Столкнулся с ним в Риере. Фальберт интересовался старинными диковинками, услышал от меня о горной церкви Святой Берты и упросил ее показать!
Могло статься и так, что школяр назвал мне первое попавшееся имя, но описал он того самого сеньора, что приходил с ним в бордель. О приметной золотой фибуле тоже упомянуть не забыл.
— Где этот Фальберт обретался в Риере? Как и где ты с ним познакомился?
— Зачем это? — захлопал глазами Полди.
— Чудак-человек! — вновь не удержался от замечания палач. — Приятель твой давно из города ноги сделал. Как его искать прикажешь?
Школяр заерзал, запрокинул голову и взмолился:
— Снимите! Я уже рук не чувствую!
Я решил пойти ему навстречу. Палач спустил арестанта на пол, но, дабы тот не расслаблялся, закинул конец веревки на крюк и натянул ее, заставляя школяра подняться на цыпочки.
— Что с легендами, Полди? — спросил тогда я. — Какие такие предания ты знаешь о церкви Святой Берты?
Школяр захлопал глазами, но тут как в известной поговорке: коготок увяз — всей птичке пропасть. В конце концов я узнал все, что хотел, и немного сверх этого.
Допрос затянулся до вечера, и утомил он меня, пожалуй, даже больше, нежели самого школяра. А писарь так и вовсе с завидной регулярностью бегал на улицу, то ли глотнуть свежего воздуха, то ли избавиться от содержимого желудка. Палач оказался куда как крепче; полученную монету он отработал сполна, пусть и не пришлось ни рвать арестанту ногти, ни поджаривать ему пятки.
Все решили правильные вопросы, увещевания и угрозы. Да еще изредка приходилось прибегать к тычкам под ребра и затрещинам, но к пыткам их не отнес бы и самый отъявленный гуманист. Психологическое воздействие, не более того.
Свое дело сделала и порча. Она определенным образом подорвала волю Полди и задурманила его разум. Уверен — в камере школяр так и продолжал бы изображать потерю памяти, да и здесь он до хрипоты и сорванных связок отрицал всяческую причастность к смертям Ирмы и церковного сторожа.
У меня даже сложилось впечатление, что с момента ареста Полди только тем и занимался, что досконально продумывал свои будущие показания. Вполне могло статься и так, что сейчас он просто отступил на заранее подготовленные позиции.
Своей вины школяр не признавал и валил все на подельника, даже имел наглость заявить, будто бы шлюху они взяли с собой из желания развлечься в непривычной обстановке. Якобы он просто пошел на поводу у Фальберта Бинштайнера, не более того. Врал Полди весьма изобретательно и все сводил к банальной пьяной выходке, коими славятся школяры. Ирму, по его словам, зарезал озлобленный своей мужской немощью Фальберт, а школяр пытался спасти девке жизнь, тогда и перепачкался в крови. Что же стряслось с бедолагой-сторожем, он и вовсе видеть не видел, поскольку в панике кинулся к выходу.
И никакой черной магии, никаких ритуальных убийств. В ответ на вопрос о Белой деве школяр лишь удивленно хлопал глазами, а причастность к запретным практикам и вовсе категорически отрицал.
Врал, врал, врал. Юлил и врал. Я не мог поймать его на противоречиях, да не слишком-то и старался. Главное — сбитый с толку порчей арестант не сумел удержать язык за зубами, и мне удалось выудить — да что там? выдавить! — из него показания о тайном ходе в пещеру с алтарем, на котором некогда приносились жертвы хозяйке горы. Много лет назад его обнаружил один из предков Полди по материнской линии, но никого из посторонних в этот секрет посвящать не стал, рассказал лишь своему сыну. Так с тех пор и повелось.
— Там стоит статуя Белой девы, — хлюпая носом, сообщил школяр и тут же добавил: — Она вырублена в скале, но Фальберт рассчитывал вывезти ее и продать…
Уточнение вовсе неспроста сводило все к банальной жажде наживы. Полди всеми силами пытался избежать сожжения на костре, и пока что у него это неплохо получалось.
Ну да посмотрим, как он запоет после того, как я осмотрю тело Ирмы! Достаточно будет обнаружить следы запретного ритуала и признаки жертвоприношения, чтобы дать ход обвинениям в чернокнижии, а уж тогда коллеги со всем старанием вывернут школяра наизнанку. Ну а мне недосуг разбираться в его вранье.
- Предыдущая
- 32/69
- Следующая