Тыловики (СИ) - Геманов Олег Алексеевич - Страница 47

— Пугали, — кривится Николай. — Тоже не помогло. И уговаривали и на совесть давили. Всё без толку.

— А где они сейчас? Что делают?

— Ребята минут десять назад, докладывали, что сидят голубчики в наших окопах и за обе щеки уминают привезенную тобой еду, — Новиков печально улыбается и отводит взгляд в сторону. — Лопают так, что за ушами трещит.

— А что уже обед начался? — энергично потираю руки и с неподдельным энтузиазмом произношу. — Что-то я сильно проголодался. Причем давно.

— Нет, команду на обед я еще не отдавал, — тихо произносит командир и отворачивается.

— Не понял. А они, почему едят?

— Потому что пришли и просто забрали то, что захотели.

Хочу произнести пару ругательств, но у меня ничего не получается. От гнева даже рот раскрыть не могу. Новиков с пониманием смотрит на меня и тихо говорит:

— Как командир взвода, я обязан всех троих расстрелять перед строем. Но отдать такой приказ не могу.

Меня наполняет жгучая, ослепительная в своём безумии ярость. Срываю автомат с плеча, щелкаю предохранителем и кричу в лицо Николаю.

— Не можешь? Ничего! Я смогу!

После этого бегу вверх по холму. Я не знаю, где сидят трое упырей, но я их обязательно найду. Причем очень быстро. Новиков что-то кричит мне в след. Но я его не слышу.

Просто бегу вверх по склону холма. В глазах красная пелена.

Навстречу мне с пустыми канистрами в руках спускаются Венцов и Дербенцев. О чем-то оживленно беседуют. Увидев меня парни останавливаются. Венцов испуганно оглядывается себе за спину, а Женька на мгновенье задумывается и пытается отскочить с траектории моего движения. Но не успевает. Хочу крикнуть: «С дороги!», но тяжелый, морочный гнев туманит голову, мешает четко мыслить и действовать. Из моего горла, вместо слов раздается пугающий даже меня нечеловеческий рык. Венцов отлетает вправо, а Дербенцев влево. Пустые канистры из-под воды басовито, но как-то жалобно гудят от столкновения с землей. Бегу дальше. Впереди густой кустарник. Ветки цепляются за амуницию, мешают бежать. Словно дикий кабан ломлюсь вперед и внезапно проваливаюсь в небольшой окопчик. Даже скорее просто в наскоро выкопанную яму. Там с трудом разместился Федя и возится с пулеметом. В его взгляде мелькает полное непонимание, но через секунду глаза Дихтяренко довольно сужаются, он обхватывает меня за плечи и резко разворачивает моё тело вправо.

— Там они голубчики, там! — довольно скалится Федор и сильно толкает меня в спину двумя руками.

Мчусь дальше и похоже, что теперь в правильном направлении. Красная пелена перед глазами бледнеет и я чувствую, что сжигающее меня бешенство ослабевает.

Снова продираюсь через кусты и внезапно передо мной открывается практически идиллическая картина.

На бруствере неглубокого окопа устланного плащпалатками сидит Борис Ковалев и с беспечным видом пьет из фляжки воду. Под правым глазом свежий синяк. Слева в окопе удобно расположился Савельев. Он с блаженной улыбкой ест жареную рыбу. Правее от него сидит Герасимов. У него под ногами куча белой яичной скорлупы. В руке весело поблескивает слегка надкушенное куриное яйцо.

Внезапно понимаю, что пока добежал до уродов, гнев мой поутих и вот так просто, за здорово живешь, я в них стрелять не смогу. Ну, хорошо. Значит по другому будем разбираться. Резким движением закидываю автомат за спину, спрыгиваю в окопчик и от всей души бью кулаком Савельева в челюсть. Ох и хороший получился удар. Плотный. Жесткий. Савельев беззвучно валится навзничь. Поворачиваюсь к Герасимову. Моё колено летит ему в лицо. Добавляю кулаками. Раз, два. И третий раз контрольный. Герасимов протяжно стонет, обхватывает лицо руками и безвольно заваливается набок. Между пальцев — раздавленный яичный желток.

Сзади Ковалёв с силой тянет меня за автоматный ремень. Непроизвольно делаю шаг назад. Под ногами мешается тело Савельева. Спотыкаюсь об него и падаю на левое колено. Ковалёв лупит меня по голове, отчаянно кричит. Именно лупит, а не бьёт. Вот рыбоглазый тот да. Бил так, что до сих пор вспоминать страшно. Зло усмехаюсь. Хватаю Бориса за наплечные ремни и прислоняю его к стенке окопа. Ковалёв извивается как червь и осыпает меня матерными проклятиями. Но освободится не может. Оно и не удивительно. Борис раза в полтора легче меня, да и его сидячая работа менеджера не способствует спортивному телосложению.

Уже безо всяких эмоций, даже как-то буднично и подозрительно привычно бью правым кулаком ему в лицо. Раз, два. Снова раз, два. Ну, и еще разок напоследок. Хватит. Ковалёв затих и безвольной куклой оседает на дно окопа.

Под ногами тихонько подвывает Герасимов. Из-под прижатых к лицу ладоней капает кровь.

Остальные лежат молча.

Поправляю автомат за спиной, массирую сбитые кулаки. Что-то многовато мне ими пришлось сегодня поработать. Прямо, как в юности, когда жил в рабочем ростовском районе и мы почти каждый день ходили драться с парнями из соседних многоэтажек. Веселые времена были. Хорошо что быстро закончились. И почти без последствий для организма.

За спиной шуршат ветки, поднимаю голову и вижу Новикова с Дихтяренко. Они заинтересованно осматривают обеденный бивак троицы. Командир так и прибежал от грузовика в чем был. В сапогах и офицерских штанах на подтяжках. Герр лейтенант, покачивая головой обращается к Феде:

— Вот видишь, как правильно надо доносить свою позицию в конструктивной дискуссии.

Федя смущенно мнется, бормочет что-то неразборчиво насчет того, вот так сразу бывших товарищей бить не с руки. И что мол, Нестеров уже потом дискуссию заканчивал. Ему легче.

Новиков взмахом руки прерывает поток Фединого красноречия и задумчиво трет рукой затылок. Потом носком сапога сбрасывает немного земли в окоп и протяжно произносит:

— И что нам теперь со всем этим делать? И что говорить по этому поводу красноармейцам? — но тут же хлопает ладонью себе по лбу и обращается к пулеметчику. — Значит так. Котлякова ко мне. Кто там у него ловко узлы на руках вяжет? Ефрейтор Сатгалеев? Отлично! И его немедленно ко мне. И Гущина.

Через пять минут бывший чабан, а ныне ефрейтор РККА Сатгалеев отточенными профессиональными движениям связывал ремнями троих наших бывших товарищей до состояния полной неподвижности.

А младший лейтенант Котляков явно ошеломленный картиной увиденного молча слушал Новикова, и с трудом сдерживался от нестерпимого желания задать товарищу майору пару десятков вопросов.

Внимательно слушал командира и я. Так как и меня сильно интересовало, как объяснит Николай тот факт, что мы взяли в плен троих собственных бойцов. Причем, в прямом смысле избив до потери сознания.

Новиков взмахом руки прерывает поток Фединого красноречия и задумчиво трет рукой затылок. Потом носком сапога сбрасывает немного земли в окоп и протяжно произносит:

— И что нам теперь со всем этим делать? И что говорить по этому поводу красноармейцам? — но тут же хлопает ладонью себе по лбу и обращается к пулеметчику. — Значит так. Котлякова ко мне. Кто там у него ловко узлы на руках вяжет? Ефрейтор Сатгалеев? Отлично! И его немедленно ко мне. И Гущина.

Через пять минут бывший чабан, а ныне ефрейтор РККА Сатгалеев отточенными профессиональными движениям связывал ремнями троих наших бывших товарищей до состояния полной неподвижности.

А младший лейтенант Котляков явно ошеломленный картиной увиденного молча слушал Новикова, и с трудом сдерживался от нестерпимого желания задать товарищу майору пару десятков вопросов.

Внимательно слушал командира и я. Так как и меня сильно интересовало, как объяснит Николай тот факт, что мы взяли в плен троих собственных бойцов. Причем, в прямом смысле избив до потери сознания.

Сказать по правде, версия на скорую руку придуманная Новиковым не отличалась особой реалистичностью. Но как говорится третий сорт не брак.

Новиков уверенным тоном объяснил Котлякову, что трое наших бойцов готовятся к выполнению особого задания. И им необходимо некоторое время побыть в связанном состоянии. Чтобы следы от веревок на руках и ногах четко отпечатались. И во время выполнения особого задания у них должны на лицах отлично просматриваться настоящие побои.