Семейные хроники Лесного царя. Том 2 (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина - Страница 9

— Я провожу, чтобы ты не заблудилась.

Лукерья Власьевна, будучи лесной царицей, как-то отучилась, чтобы смертные называли ее на «ты». Она понадеялась, что кумушки не заметили, как ее невольно передернуло от такого обращения.

Дарья Адриановна в силу своей тучности не спешила вставать, ей требовался отдых после хождения по лестницам.

— Голова у нее болит! Надо же! — захмыкали барыни, закачали головами. — Как с князем в спаленке уединяться, что-то ни разу у нее головушка не заболела!

— И я видала: шла за ним, когда ни позовет, хоть в ясный полдень! Без стыда и смущения, как завороженная, точно овца на привязи, — презрительно поддакнула одна.

— Не девка, а ангелица кроткая, — вступилась другая. — Он ее лупит, как никого доселе! Не сдерживает удаль молодецкую, а она только всхлипывает, в голос ни разу не закричала. А после синячищи прячет, в шальки заморские шелковые, им подаренные, кутается.

— Откуда ж ты знаешь? Под дверью ночью сторожила лично? — уличили товарки.

— Зачем лично? — не смутилась барыня. — У меня ж мой младший заведует ночным караулом. Вот обходил посты, да под открытым окном и слышал. И скажу я вам больше, бабоньки, не девка это. Потому и не понесет никогда.

— Болтунья ты, Агафья, — фыркнула Дарья Адриановна, мельком глянула на Лукерью, затаившую дыхание. Но про травницу словно все забыли, говорили, не стесняясь ее присутствия.

— Как это не понесет? Бесплодная? — заквохтали барыни, теперь все единодушно сочувствуя. — Уже, выходит, был у нее выкидыш? Когда это Рогволод преуспел? Уже, значит, приложил ее хорошенько, чтобы бабьего счастья навеки лишить?

— Дуры вы и есть, — покачала головой Дарья Адриановна. — Парень это!

— Как?! — обомлели все, включая княгиню. Та аж про намазанные мазью пальцы забыла, схватилась за подлокотники кресла, словно боялась упасть. Лукерья полезла в кошелку за нюхательной солью от обмороков, а прежде чем дать княгине, к своему носу поднесла пузырек, шумно втянула острый запах.

— Моя горничная девка как-то раз заляпалась по уши да залетела в мыльню, пока он там плескался. По глупости рассудила: не велика птица князева полюбовница, подвинется, купальня большая.

— И что ж? — поторопила княгиня рассказчицу.

— Да вылетели вдвоем из мыльни стрелой, свекольно красные, — усмехнулась Дарья Адриановна. — Хорошо моей тетёхе хватило ума не заорать на весь терем. Тайна-то не Мирославкина получается, а князева! Уж он-то за столько ночей всяко определил бы, кто под ним стонет, баба или парень, не обманулся бы. А за разглашение князевой тайны служанку не розгами отделают, а насовсем палачу отдадут на потеху, он как раз скучает от безделья, вторую неделю ни одного вора ему не поймали.

Все удрученно молчали, переваривая услышанное. Молчала и Лукерья, делила нюхательную соль с княгиней, вдыхали поочередно.

— О душе своей не думает, — чуть слышно прошептала княгиня. — Как теперь на исповедь пойдет, как крест целовать станет?..

— Ясно теперь всё! — произнесла Агафья.

— Что тебе ясно? — прищурилась Дарья Адриановна.

— Ясно, отчего князюшка наш теперь такой счастливый ходит!

Дарья Адриановна плюнула, в сердцах шлепнув саму себя по коленке.

— Да не о том я! — поспешила пояснить Агафья. — Мой младший давеча пересказал, что Рогволод своим дружинникам объявил. Так и сказал мол: «Нечего нам теперь опасаться Лесного Царя! Эта нежить ничего против меня отныне не сможет сделать. У меня есть заложник мира по имени Мир!» — и гогочет, предовольный. Вот теперь и сложите одно к одному: Рогволод любовницу с того берега привез, дружинники ее ведьмой лесной называли. А ведьма оказалась парнишкой! И ведь Рогволод без тайного умысла с парнем не возляжет, пусть мальчишка смазливый на загляденье, а всё равно мужчин к себе в постель пускать князюшка всегда брезговал. Помните ль, было раз по молодости? Одного своего дружинника, уж на что верный был, а как признался по пьянке в своей инаковости, так Рогволод его собственноручно до смерти избил, следующим утром и похоронили в канаве, как пса. Так какой вывод?

Барыни понимающе покивали.

— Рогволод поймал сынишку самого Лесного Хозяина! — всё-таки произнесла вслух Дарья Адиановна. — Не дает нашему князю покоя тот берег. Будто на этом берегу ему забот мало!

— Мирославушку жалко, — вздохнул кто-то. — Глупый еще, несмышленый, раз такое позволяет с собой…

— Драгомира, — машинально поправила Лукерья. И тотчас вздрогнула, поняла, как саму себя подвела.

Барыни и княгиня на нее уставились во все глаза.

— Твой мальчонка, значит? — кивнула, удостоверившись в подозрениях, Дарья Адриановна.

— Мой, — сокрушенно кивнула ведьма, — младшенький

Княгиня, сглотнув слезный комок в горле, соболезнующее погладила травницу по плечу.

Дарья Адриановна грузно поднялась со своего места, вышла на середину горницы — и поясно низко поклонилась опешившей Лукерье:

— Благодарю тебя, царица лесная!

— За что? — выдохнула не своим голосом ведьма.

— За то, что дочь твоя со своим мужем моих внуков из реки вытащили и, утопших, назад к жизни вернули! — прочувствованно изрекла барыня. Остальные закивали, вспомнив недавний случай.

Лукерья Власьевна глазами хлопала: она слыхом не слыхивала о таком происшествии! Сколько ж всего она успела пропустить, уйдя из семьи?!

— Не меня надо благодарить, — пробормотала ведьма. — Если Миленка… да с мужем… Каким, к лешему, мужем?..

— Своего супруга царевна назвала по имени, мои оболтусы запомнили, мне слово в слово передали: Сильван Бессмертный! — с почтением сообщила Дарья Адриановна, садясь на место. — А тебе моя благодарность за то, что детей вырастила незлобливых, к простым смертным относящихся с пониманием и прощением. Боюсь подумать, что сделал бы с городом Мирослав… простите, Драгомир Ярович, если б был не столь кроток нравом, если б не прощал всё, что терпит от нашего князя. Любовь любовью, но я б на него месте давно в ответ огрела. Ох…

Лукерья согласно вздохнула. Допила квас — в горле пересохло. Сильван, значит? Неужто тот самый? Откуда только взялся?.. Рогволод, значит? Женатый, распускающий руки… Мужик… Дети без ее присмотра с ума сошли, что ли?! Оставила! На отца понадеялась! Будто сама не знала, что Яр ни в чем им не откажет, позволит им любое безумие!

— Вы не переживайте так, Лукерья Власьевна, — сказала княгиня смущенно, — мы за Мирославушкой присматриваем… ох, за Драгомиром Яровичем, верно. Ни в чем ей… ему недостатка здесь нет. Следим, чтобы кушал хорошо, чтобы одет был прилично и обут. Рогволод разрешил ему брать книги из прадедовой библиотеки, чтобы не скучал взаперти. Мы с собой на воскресную службу приглашали… Зря, да? Но он всё равно отказался, не волнуйтесь. Ему гулять разрешено по саду, в город выходит только с сопровождением. И… если я замечу, что Рогволод к нему охладел, я немедленно позабочусь, чтобы вам дали знать. И отошлю его на тот берег, если он попросится сам — тотчас, непременно!

— Спасибо, — рассеянно кивнула Лукерья. Она сейчас плохо понимала, что можно сделать, что нужно сделать и чем это всё может обернуться.

Когда распрощались с княгиней и ее свитой, Дарья Адриановна отвела ее в комнаты, отведенные княжеской зазнобе.

Мир сидел у окна, пригорюнившись. Но стоило матери войти, как тут же вскочил, засиял улыбкой. Барыня сказала, что подождет травницу за дверью.

— Как ты здесь оказался? — громким шепотом строго спросила Лукерья. Улыбка на устах сына не померкла, натянутая, уже словно бы ставшая ему привычной:

— Любовь зла, матушка, — сказал он в свое оправдание. — Сам удивляюсь, куда меня занесло судьбой.

— И не совестно тебе с женатым мужиком любовь крутить? — нахмурилась Лукерья, пристально разглядывая отпрыска, наряженного девицей. Одежда сидела ладно, постарались портные. Причесан, в волосах жемчужная нитка, украшения на шее золотые, самоцветные перстни и браслеты на руках. Вот привелось бы им на улице встретиться, не пригляделась бы — мимо родного сына прошла бы, не узнала бы!