Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ) - "jenova meteora" - Страница 111

— Нельзя туда! Нельзя!

— Почему же, девочка? — улыбается Сольвейг в ответ. — Это и мой дом тоже.

— Нет, ведьма! Не пущу!

У Мириан бешено колотится сердце, кажется, что Сольвейг подавляет всех своим присутствием, ослепляет красотой, в которой почти не осталось ничего человеческого. Лишь бесконечное, бурлящее море чужих, отнятых ведьмой жизней. Мириан не успевает понять, что произошло — ведьма проводит ладонью по её лицу, будто паутину смахивает, и силы покидают девушку. Шатаясь, она хватается за дверной косяк, не желая поддаваться слабости.

— Сколько в тебе жизни, девочка, — мягко улыбается Сольвейг, — отдашь её мне?

— Ни за что, пожирательница жизней!

— Значит, я возьму сама. Но не сейчас, девочка, не сейчас.

Когда ведьма переступает порог, её смех все ещё отдаётся в сознании Мириан. Рухнув на пол, она только и может наблюдать за тем, как женщина подходит к кровати, на которой лежит прадедушка Йорген.

— Ну, здравствуй, муж мой, — Сольвейг опускается на край постели.

Седовласый старик широко распахивает свои незрячие глаза, тянет руки навстречу, пытаясь коснуться её лица.

— Сольвейг... Неужели это ты? — голос у него по-старчески слабый, и ведьма морщится, отмахиваясь от потянувшихся к ней рук.

— Ты совсем состарился, Йорген. Слабый, слепой, беспомощный. Стоило ли жить так долго?

— Я слышал, год назад наемники приходили по твою душу, — вздыхает Йорген. — Неужели ты их тоже убила?

— О, нет, Йорген. Они живы, они спасли меня, — Сольвейг счастливо смеётся. — Неисповедимы пути наших жизней.

— Тогда зачем ты вернулась, Сольвейг?

Смех обрывается, ведьма перестаёт улыбаться.

— Где мой ребёнок, Йорген?

Старик недоуменно вскидывает брови.

— Какой ребёнок? Все твои дети давно выросли, Сольвейг, и стали отцами и дедами. Беата уехала на юг и исчезла. Хеварда ты видела наверняка... А Атли стал Дитем Хасидзиль и умер молодым, оставив своих детей.

— Какое мне дело до тех, кто скоро истлеет?! — резко отвечает ведьма, — Я знаю — он здесь! Я шла сюда, шла через всю Землю Радости — и весь свой путь я слышала его плач. Я и сейчас его слышу, здесь, в этом доме... Где мой ребёнок, Йорген?!

Старик испуганно пытается отодвинуться подальше от ведьмы, но Сольвейг хватает его за руки — и он только дивится тому, какими горячими оказываются её пальцы. Словно она вся состоит из пламени, полная гнева и безумия.

— Сольвейг, — Йорген пытается говорить спокойно и уверенно. — я не понимаю, о каком ребёнке ты говоришь. Ты ведь не способна больше...

— Неправда! — Сольвейг зло хохочет ему в лицо, — А вот и неправда! Ты ошибся, Йорген, все ошибались! Я смогла выносить дитя, я родила живым, я слышала детский плач! Но его у меня забрали! Тебя не было там, ты не видел... Лизетт была моей повитухой! Она держала мое дитя на руках!

— Сольвейг, — внутри у Йоргена все холодеет. — Лизетт умерла ещё лет двадцать тому назад.

— Я видела её сама! Слышала её голос, она держала моего ребёнка в своих руках! — теперь ведьма кричит, и голос её отдаёт безумием, — Не лги мне! Куда ещё могло деться мое дитя?! Только здесь, только сюда... Скажи мне правду, Йорген! Я искала не для того, чтобы слушать твои сказки!

Она сошла с ума, — понимает старик, — она меня не услышит.

Сольвейг вскакивает с постели, мечется по комнате, а затем выбегает прочь. Йорген слышит, как шлёпают её босые ноги по ступенькам, ведущим на второй этаж. Слышит он и то, как ведьма мечется из одной комнаты в другую, хлопая дверьми.

А затем он слышит плач — горький и надрывный, но вскоре рыдания сменяются смехом — совершенно диким и безумным.

— Деда? — голос Мириан звучит совсем рядом, и старик вздрагивает от неожиданности.

— Беги за помощью, милая, — шепчет он и бессильно откидывается на подушки. — И беги быстрее, иначе она всех нас убьёт.

Девица серьезно кивает головой, и вскоре Йорген слышит хлопок входной двери.

Долго ждать не приходится — с улицы доносятся голоса, и Йорген понимает, что ведьму начали искать ещё до того, как он отправил Мириан за подмогой. Голоса полны возмущения и гнева, кто-то кричит, что видел, как ведьма заходила в дом семьи Эспозито. Ещё кто-то визгливо вторит первому, вопит, будто надобно сжечь упырицу, ибо принесла она в Реванхейм смерть. Старик сжимается на своей постели, возрадовавшись тому, что слеп. Однако, пусть он и не видит, но слух у него остается отменным. Он слышит, как люди врываются в дом. Слышит крик Хеварда, не понимающего, что происходит. Слабый голос Вольна, показывавшего, где ведьма. Топот бегущих ног по лестнице. Крики наверху, дикий хохот Сольвейг. Звук упавшего тела, снова крик, на сей раз женский.

— Так будет с каждым, кто посмеет тронуть меня!

— Не давайте ей касаться голой кожи! Держи ее, куда пошла!

Удар, снова кто-то упал. Ругань и визг, грохот — кажется, сломалось что-что из мебели.

— Держи упырицу! По голове её!

— Вы не можете, вы не посмеете! Вы сами все подохнете, если я умру — он придёт за вами!

— Заткнись, девка!

— Он убьёт вас всех! Убьёт! Убьёт! Пустите меня! Убери руки, тварь!

Звон разбитого стекла. Шаги. Пощечина.

— Вы все умрете!

Кажется, что по дому пронёсся вихрь, забиравший у всех, кто здесь был, остатки сил. Приподнявшись, было на локтях, Йорген падает обратно на подушку, почувствовав, как разом ломит кости во всем теле, а дышать становится неожиданно тяжело. Он ещё слышит крики Сольвейг, прежде чем сердце защемляет острой болью.

— Деда? Деда!

Мири?

— Вольн, закрой двери, затвори все окна! Быстрее, быстрее!

— Где деда Хевард? Иди сюда! Все в эту комнату, и дверь заприте тоже!

— Что ты несёшь, девчонка? Может ещё оберег повесить и знаки защитные нарисовать?

— Именно это и нужно!

— Ты слышишь? Что-то творится на площади...

— Вольн, ты куда? Закрой окно, дурак!

— Мири, смотри! Видишь?! Там что, пожар? Сколько дыма, гляди...

Снова иссушающая волна чужого Дара, и Йорген даже в беспамятстве чувствует, как из него вырывают ещё один кусок жизни, которой и так осталось мало. В воздухе висит запах гари, и даже надежные стены дома не способны заглушить крики ужаса с площади.

Вдох-выдох, только не забывать дышать — и боль отступит. Ещё немного времени у смерти украсть, он совсем не хочет угаснуть. Не так, не от Дара сумасшедшей Меченой!

— Знаешь, Мири, — хриплый голос Вольна, — если у меня будут дети и они станут Мечеными, я лучше сам их удавлю.

— Мой брат Атли был Дитем Хасидзиль, — теперь Йорген слышит Хеварда, — и он не стал Меченым. И мы оба — её сыновья.

Сердце все ещё болит, но удушье отступает. Пережить бы эту ночь... Не только ему — им всем.

...Лайе вынырнул из чужой памяти с сильным желанием пойти и отмыться от человеческих мыслей. Глазами Вольна он видел из окна ужасающий огненный столп, взмывший в утреннее небо. Ушами Йоргена он слышал голос Сольвейг, окончательно сошедшей с ума. И липкий страх Мириан, казалось, оплёл его разум. И сразу все встало на свои места — опустевшие улицы города, тела в белых саванах, лежавшие в таверне Кривоносого Альба.

Сольвейг не хотела умирать — и с собой в могилу она забрала многих, выпустив на волю свой страшный, изменившийся Дар.

Йорген все ещё продолжал говорить, подводя историю к концу, а Вольн сидел рядом, заново переживая ту безумную ночь. Лайе потёр руками лицо, пытаясь избавиться от мерзкого послевкусия, оставшегося от их воспоминаний. Когда хлопнула входная дверь, иллириец даже не сразу понял, что Долы рядом нет. Погрузившись в омут чужих разумов, Лайе благополучно упустил момент, когда его брат вышел из комнаты. Не видел он и то, как за ним побежала Мириан, не понимая, что происходит.

И будто в ответ на его мысли, из залы донёсся встревоженный голос девушки:

— Вольн! Деда! Он ушёл! Взял оружие и ушёл, даже слушать меня не стал... Что за дела творятся-то, а?

Лайе почувствовал, как у него встают волосы дыбом на загривке. Он вскочил на ноги, и, совершенно не обращая внимания на изумлённых джалмарийцев, метнулся к выходу из дома.