Сумеречные улицы (ЛП) - Рассел Гари - Страница 2

— О, и Тильда?..

— Для тебя — доктор Бреннан.

— Как бы то ни было. Я не хочу через неделю обнаружить, что Нила нашли в рыбацких сетях. Если бы я был готов согласиться с тем, чтобы его казнили, я бы оставил его в Лондоне.

Тильда Бреннан презрительно усмехнулась.

— Это инопланетный мусор, Харкнесс. Жить ему или умереть, подвергнуться вскрытию или остаться забытым и замороженным в морге — решать мне, а не тебе. А теперь вали.

Когда Джек уже готов был уйти, он услышал шум и оглянулся на пришельца.

— Сп’сибо, — сказал тот. — И я с нетерпением жду нашей следующей встречи. Правда.

Это удивило Джека. Не признательность и не предположение о том, что они встретятся вновь, но тот факт, что пришелец произнёс такое длинное предложение, и оно имело смысл.

— Непременно, — ответил он и поднёс палец к виску, как бы салютуя.

И он ушёл из кардиффского Торчвуда, или Торчвуда-3, как он теперь назывался, и снова вышел на холодный ночной валлийский воздух.

Он остановился на пристани и посмотрел сначала на воду, а потом назад, за кромку моря, формирующую Овальный бассейн. Когда-нибудь эти земли будут освоены, перестроены и станут процветающим современным районом магазинов, квартир и туризма. И там, в том самом месте, у этой большой дренажной канавы, будет стоять водяная башня, скульптура; и машина ненадолго окажется там и создаст постоянную дыру в Разломе, пересекающем Кардифф. А потом наконец появится то, чего Джек так терпеливо (ну ладно, не так уж терпеливо) ждал, и он сбежит из Уэльса. С Земли. Окажется среди звёзд, там, где ему положено быть.

Единственная проблема была в том, что на самом деле он чувствовал, что привык к Кардиффу. Как легко для него оказалось назвать это место домом.

Запахнув свою длинную шинель поплотнее, чтобы не замёрзнуть, он отошёл от воды и направился в сторону Бьюттауна, к небольшому району за его пределами, известному как Третарри.

Там не было ни сортировочных железнодорожных станций, ни автобусов, ни магазинов; лишь несколько мрачных улиц с коттеджами рабочих, построенными около восьмидесяти лет назад. Тёмные, зловещие и покосившиеся дома в основном были нежилыми. Даже кардиффские бродяги не селились здесь, и в последние несколько раз, когда у Джека были причины прийти, он чувствовал себя… странно.

А поскольку капитан Джек Харкнесс и «странное» не были хорошими друзьями, это требовало дальнейшего расследования. И, чёрт возьми, ему нечем было заняться в ближайшие несколько часов.

В комнате было очень темно — не так, как бывает поздней ночью, но так, как будто свет просто испарился из этого места, как будто что-то высасывало его, словно воздух из прохудившейся шины.

Это могло быть как-то связано с деревянной коробкой, стоявшей в центре комнаты, на полу рядом со столом. По размеру она напоминала обувную, но была изящно вырезана из красного дерева, а на её поверхности красовались замысловатые узоры. Не то чтобы их можно было разглядеть прямо сейчас. Но все они были одинаковыми.

Если хорошо прислушаться, запросто можно было подумать, будто коробка вздыхает. Или глубоко дышит. Или, может быть, это делало что-то внутри коробки.

Коробка была не одна в комнате. У стола стояло кожаное кресло эпохи королевы Анны, рыжевато-коричневого цвета. Немного потёртое, даже на вид старое, со складками и даже маленькой дыркой на спинке сбоку. На столе на белой салфетке стоял маленький стаканчик тёмного хереса.

На деревянном полу перед холодным камином лежал коричневый коврик, подходящий по цвету к креслу. Камин выглядел так, словно в нём не разжигали огонь много лет — безупречно чистый, отделанный викторианской мозаикой, выкрашенной в чёрный цвет; в тёмном угольном ведре рядом с решёткой хранились каминные инструменты из кованого железа.

Напротив всего этого располагалась дверь комнаты, из тёмного морёного дерева, с железным ключом в замке. Справа от двери и кресла было окно. Длинное, скрытое за тяжёлой тёмно-оливковой бархатной занавеской.

Вот и всё. Просто тёмная комната, заполненная тёмной мебелью.

И странный вздох, доносящийся из коробки. Может быть.

После ещё нескольких вздохов из коробки как будто начал просачиваться крошечный, как булавочный укол, лучик света. Его было недостаточно, чтобы осветить комнату, но он немного рассеял мрачное настроение.

Несколько секунд спустя кожаное кресло скрипнуло, как будто кто-то в него садился, и из ниоткуда постепенно начала вырисовываться чья-то фигура. Почти так, словно она перемещалась из одной реальности в другую, где существовали одинаковые комнаты с одинаковыми креслами.

Ещё через несколько секунд фигура превратилась в невысокого старика с тонкими чертами лица, одетого в вечерний костюм, бабочку и камербанд[4], с маленькой красной розочкой в петлице, как будто он собирался пойти в оперу.

Не обращая внимания на темноту, словно при ней он мог видеть так же ясно, как при ярком дневном свете, мужчина потянулся к стакану с хересом. Он просмотрел страницы крупноформатной газеты, лежавшей на полу. Каждая страница была чиста, но, тем не менее, казалось, что он что-то читает на них.

Он поморщился, взглянув на херес, и пробормотал:

— Я предпочитаю амонтильядо[5].

После его слов херес на мгновение засиял. Когда свечение погасло, херес стал чуть более бледным.

Человек бросил взгляд на газету.

— Где я?

Пустая страница внезапно засветилась. На ней возникло слово, сначала словно написанное белым светом, а затем превратившееся в чернильно-чёрное.

КАРДИФФ

— Когда?

18 АВГУСТА 1941 ГОДА

— Какой популярный год. И где сегодня в этом тоскливом месте можно было бы найти божественного капитана Джека Харкнесса?

ТРЕТАРРИ

Старик, хихикая, захлопал в ладоши. Газета сама сложилась и улеглась на подлокотник кресла.

— Очаровательно. Думаю, Королевский Плут ловит Королевского Рыцаря. — Он оглядел комнату. — Свет.

Комната мгновенно преобразилась: зажёгся огонь, низковольтные электрические лампы на стене загорелись жёлтым светом, ковёр и занавеска стали кремовыми, и оказалось, что на стенах развешаны картины в рамках.

Фотографии, в основном чёрно-белые, изображающие Кардифф в течение предыдущих пятидесяти лет.

— Так лучше. Если мне придётся провести какое-то время в этом измерении, я должен провести его с комфортом. — Он наклонился и взял коробку — его тело было таким гибким, словно этот человек был раза в три моложе, чем выглядел.

Он подошёл к одной из фотографий.

— Это 1923 год, если я правильно помню, — сказал он коробке. — И там, в этом нелепом пальто, с этим самодовольным выражением лица — это наша цель. — Он похлопал по крышке коробки. — Он называет себя Джеком Харкнессом. Конечно, это не настоящее его имя, а маска, которую он однажды примерил и продолжает использовать. Фактически, он считает, что он и есть этот человек. И мы с тобой немного позабавимся с ним.

Он перешёл к другому снимку. Снова Джек, на этот раз фото датировано 1909 годом; он сидел в железнодорожном вагоне с отрядом солдат и смеялся.

— Хорошенько посмотри на нашего врага, — промурлыкал старик. — Нам предстоит долгая игра с очень неприятным итогом.

Из коробки послышался вздох, более громкий, чем раньше, и из щели между крышкой и самой коробкой появилась новая вспышка резкого белого света.

Старик медленно кивнул.

— Да, Богоубийца. И он на самом деле не слишком нам нравится, правда?

Коробка снова вздохнула.

Человек щёлкнул пальцами, и газета раскрылась на чистой странице.

— Отправка сообщения: Моя дражайшая доктор Бреннан. Матильда. Выражаю своё почтение Вам и Торчвуду. Настало время избавиться от паразита, называющего себя Харкнессом. Дело ТВ3/87/БМ. Прочтите и следуйте инструкциям. Вечно Ваш покорный слуга, Билис Менджер, эсквайр.