Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина - Страница 39

Под фонарем и остановились.

Князь вышел и, обойдя машину, дверцу открыл, руку подал разлюбезнейше, только от этого стало еще горше.

…ей велено…

…она не представляет, как исполнить, что велено.

— К слову, вы не желаете отужинать? — князь огляделся и поманил за собой. — К Белялинским лучше наведаться попозже. Когда люди не ждут визита, они так радуются гостям, что порой говорят больше обычного.

— Вы на это надеетесь?

— Не слишком. Но попробовать стоит, — он вел Катарину мимо витрин.

Шляпки.

Платья.

Ленты… тетушке купить бы в подарок, она обрадовалась бы, не столько самим лентам — такие штуки она полагала сущим баловством, сколько тому, что Катарина о ней вспомнила.

Быть может.

А может, приняв подарок, сухо бы кивнула и спрятала треклятые ленты в буфете, где складывала всякие, по ее мнению, не слишком нужные вещи, выбросить которые, однако, ей не позволяла жадность. Она бы налила чаю, настоенного на двух чаинках, и белого хлеба нарезала бы. Масла… масло было только для гостей, как и сахар…

…а вот принарядить бы ее, в платье вот такое, белое с полосочкой, чтобы корсаж расшитый да с медными пуговицами в два ряда. Рукав-окорок и узенькая полоска манжет по краю. Воротничок-стоечка.

Шляпка.

Прелесть, а не платье… на этом месте Катарина споткнулась, все ж и в королевстве тротуары были не столь уж ровны.

— О чем вы задумались? — поинтересовался князь, придержав за локоть.

— О платье, — Катарина отвела взгляд.

Было… неудобно?

Они убийцу ищут, где уж тут о платьях думать…

— А я сегодня о шубах все утро, — князь не стал смеяться или закатывать очи, видом своим показывая, что только женщина в легкомысленной манере своей станет отвлекаться от дела.

— И как?

— А никак… что-то передумалось. Кстати, мы пришли…

Это место мало походило на ресторацию, где ее любезно угощали завтраком. Не было оно похоже и на хельмские кафе. Конечно, Катарина была далека от мысли, что все кафе одинаковы, и быть может где-нибудь в столице и сыщется подобное, но…

Дерево.

Стены накатом. Столпы-подпорки с тележными колесами на них. Потолок закопченный. Солома на полу. Столы будто бы грубые, сработанные наспех, но стоило присесть и коснуться дерева, как Катарина убедилась, что впечатление обманчиво. Столешница была гладкою, что шелк.

Шумно.

Людно.

И при том никто-то на них не глазеет. И хорошо, Катарина слишком устала, чтобы выдержать чужое внимание.

— Рекомендую вепрячье колено… хотя, — князь помахал рукой, и мигом возле столика возник подавальщик. — Что сегодня?

— Суп на заячьих потрошках, — он был степенен и даже солиден в своем нарочито простом одеянии. И белоснежное полотенце, перекинутое через руку, казалось этаким тайным символом принадлежности его к великому племени половых. — Зайчатина в горшочках со сливками тушена. Для дамы — самое оно. Вепрево колено печеное с кислою капустой. Дичина копченая. Сальце… колбаски из лосятины, очень рекомендую…

— А неси все, на месте разберемся. И запить… квасу. Есть?

Ему величественно кивнули, в том кивке выражая легкое презрение: как можно было усомниться, что в месте столь высокого классу да не сыщется этакой малости.

— Мне воды… — опомнилась Катарина.

— Как пожелаете…

Он ушел, и Катарина вновь осталась наедине с князем. Надо было что-то сказать… молчание становилось неудобным, неуютным, а он не торопился начинать беседу.

— Принести человека в жертву не так и просто, — Катарина не выдержала первой. — И не только человека… вообще жертву… я покупала при храме голубей… раньше. Надо бы еще, но как-то вот… времени нет… сейчас действительно другие времена. Я помню, как с мамой… мама еще была жива, и мы ходили в храм часто. Каждое воскресенье… и молились. И она платила медяшку за общую жертву.

Она отвернулась.

Тяжело рассказывать об этом чужаку. Что он знает о храмах?

Ничего.

Они все похожи друг на друга, и не в том дело, что выстроены по одному проекту — огромные пирамиды из черного камня — но самой сутью своей.

Узостью дверей, проходя через которые взрослому человеку приходится наклоняться. Полумраком, расцвеченным россыпью свечей. Белые. Красные. Желтые огоньки. И синие… синие стоили дорого, матушка покупала их раз в году, на поминовение…

Были еще зеленые, тем, кто оплатил большую жертву.

Имена не назывались.

Перед Хельмом все едины, дети его, сотворенные из плоти и крови, живущие одолженной жизнью и обязанные эту жизнь чтить…

Запах крови.

Тогда она не знала, что это именно кровь, но… стоило переступить порог, и этот запах шибал в нос, заставляя отворачиваться, зарываться в пышные мамины юбки. Сбежать бы, но мама держит крепко.

Служба.

Ритмичные удары барабанов, которые отзываются в самом сердце. И в какой-то момент исчезает все, остается лишь мягкий голос жреца…

— Жертва — это дар… подарок… и главное, чтобы он шел от чистого сердца… поэтому и приносят жертву жрецы, — сложно объяснять то, что знаешь с детства, человеку, которому само это знание кажется странным. — Раньше… да, раньше приносили людей… часто… это дань времени. У вас вот сжигали…

— У нас сжигали, — подтвердил князь меланхолично. — У вас резали…

Почему-то почудилась насмешка, хотя он оставался серьезен.

— Сейчас… иначе. Смерть по приговору… не так часто они выносятся, но есть… и еще те, кто сам ложится на алтарь.

…смотри, видишь, этот человек решил отдать себя, — матушкин шепот мешается с шелестом толпы. Люди расступаются, пропуская старика в белых одеждах. Он бредет, стараясь не смотреть по сторонам, и все равно жутко, вдруг да увидит.

Схватит.

Потянет за собой.

Этот страх заставляет сильней цепляться за мамины юбки, и та хмурится.

— Добровольная жертва — это великое благо… — вот только словам ее не хватает убежденности.

…а стоят они слишком далеко, чтобы видеть алтарь.

Мама пытается пройти сквозь толпу, но люди смыкаются стеной.

— Иногда… людям нужна сила. Скажем, чтобы исцелить близкого человека… или деньги… или еще что-то… — Катарина потерла глаза. В словах все казалось таким… приземленным? — Хельм щедр к детям своим. И на семью добровольца снисходит его благословение…

…а еще, помнится, льготы, уже не от Хельма, но от государства…

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно! — она вспылила вдруг и сразу же устыдилась этой вспышки. — У вас другие боги! Они не требуют ничего, кроме веры или вот цветочков… я бы тоже с радостью приносила в храм цветочки, но ему нужна моя кровь!

Она замолчала.

Огляделась.

Ничего.

Ни взглядов заинтересованных. Ни осуждающих. Будто вовсе никто и не заметил гневного ее всплеска.

— Ваши боги… иные… они могут и не отозваться. А он… он всегда отзывается. Нужна помощь? Приди в храм. Помолись. Принеси жертву. Сам или заплати, но все одно… ты можешь купить голубя или барана… или своего принести, но в храме дешевле, они разводят их специально. А мясо отдают тем, кто не способен купить. Мяса столько не нужно… ты морщишься, думаешь, что это все равно мерзко?

— Непривычно, — спокойно заметил князь.

— У нас нет нищих. Есть бедные, но нищих нет. И тех, кто голодает… при храме всегда накормят. Найдут работу. Помогут. Сироты? Если бы не тетка, я бы росла при храме. Все наши приюты — храмовые, и за счет храма содержатся.

Перепела на блюде, в гнездах свежайшего салата, на листьях которого роса не обсохла. А может, обсохла и сбрызнули эти листья то ли водой, то ли уксусом ароматным, для вида и вкуса.

Миска с мочеными яблоками.

Капуста.

И блюда подносили, подносили… противоестественное изобилие. Разве ей нужно все это? Да и не только ей… вдвоем не съесть, и значит, все пойдет… куда?

В мусор?

Вряд ли хозяин трактира раздаст остатки еды неимущим.

— И убить именем Хельма… просто взять и убить, значит навлечь на себя гнев его, понимаешь?