Презренный кат (СИ) - Филиппов Алексей Николаевич - Страница 48

— Врешь! — не сдавался кат.

— А чего мне врать? — пожал плечами священник. — Мне врать, смысла нет, а ты вот вижу, Анюту спасать совсем не хочешь. Говоришь много. Ты сначала порази сатану в живот, а потом и посмотрим, кто из нас врет? Сам увидишь, как из раны его огненный шар взовьется. Смотри, только не обожгись. Только спешить тебе надо. Девку-то не просто так украли. Зарежут они её на днях и кровью девичьей умоются. Принято так у них. Соберутся они на тайном кладбище, Анюту к дереву привяжут, распорют грудь острым ножом, сердечко трепетное вырвут и начнут свои рожи алой кровью мазать. А рожи у них страшные! Так что, если ты Ерема еще просомневаешся немножко, то погибнет твоя Анюта от острого ножа. Непременно погибнет. Неужели тебе не жаль её? Пропадет ведь девка из-за сомнений твоих. Пропадет Понял?

— Понял, — сжав кулаки, прошипел Чернышев. — Я сейчас пойду эту гадину заколю. Сейчас же пойду.

— А вот сейчас его колоть не надо, — тихим голосом охладил пыл ката незнакомец. — Всему свой срок. Во-первых, нет сейчас подлого Гаврюхи в Москве, а во-вторых, сигнал тебе будет скоро.

— Какой сигнал?

— Три птицы черные перед тобой взлетят. Как увидишь их, так и беги к палатам Апраксина, лезь через частокол и коли гада. Долго коли до смерти самой. Он притворять будет, кричать, но ты до конца на своем стой и помни: не сможешь убить сатану — пропадет Анюта. Неужели тебе её не жалко?

— Жалко! Только вот как я к Арпаксинскому крыльцу подбегу? Там ведь частокол знаешь, какой знатный?

— Ворота открыты будут.

— А собаки?

— Не будет там собак. Ты понял? Не будет.

— Сигнала-то, где мне ждать? — заволновался Еремей и хотел схватить священника за рукав. — Ты мне всё поподробней расскажи милый человек. Уж, будь добр, расскажи, что да как. Ох, не терпится мне сейчас до сатаны добраться. Ох, не терпится.

Однако священник вывернулся, нырнул под руку ката, и тут яркое пламя вспыхнуло в подземелье. Такое яркое, что в глазах у Чернышева с непривычки потемнело. Пока он мотал головой, возвращая зрение, кто-то схватил его за руку и потащил прочь из подземелья. Опомнился Еремей уже на улице, сидя на могильном валуне. На улице было темно и ветрено, на полную луну наползали клочья рваных облаков, а в воздухе уже носилась водная пыль, предвестник непогоды. Чернышев передернулся от очередного зябкого ветреного порыва и побрел по чуть заметной тропинке. Брел он, сам не ведая куда. Не было у него сейчас никакой цели. Не хотелось: ни от дождя прятаться, ни от ветра скрываться, ничего не хотелось. Ничего не замечал он вокруг. Одна мысль только стучала стопудовым молотом в виски.

— Обманул ведь меня аспид, соврал граф, а я поверил дурак, — шептал беспрестанно кат, презрев хлещущие по лицу ветки, взирая только себе под ноги. — Как же я его на воду чистую вывести не смог? Как же так-то?

И тут из густых зарослей молодой малины кто-то выскочил. Чернышев вздрогнул от неожиданности и замер на месте, как вкопанный. Перед ним мелькнул бледный девичий силуэт. Силуэт чуть приостановился и поплыл в сторону. Что-то знакомое показалось кату в этом видении.

— Уж не Анюта ли это? — мелькнула неожиданная мысль в его усталой голове. — А вдруг и вправду она? Вдруг сбежала от сатаны, пока я на помощь к ней собирался? Сбежала, а, куда податься-то в Москве, пока не знает. Вот и мечется по кустам.

— Анюта! — громко закричал кат, часто размахивая руками. — Подожди!

Однако видение после крика не остановилось, а опять нырнуло в кусты. Еремей тут же рванулся за таинственной странницей, но вдруг запнулся ногой за торчащую из земли корягу и упал лицом в мокрую траву. Пока он, чертыхаясь, поднимался, силуэт вовсе исчез, дождь прекратился, и стало так тихо, что было слышно, как бьется сердце в груди ката. Сердце билось неровно. Чернышев испуганно прислушался к громкому биению и опять узрел её. Бледная фигура мелькнула у развесистого куста бузины. Еремей торопливо побежал туда, но опять опоздал. У куста уже никого не было.

— Что же это за наваждение такое? — суетливо озираясь, прошептал кат и опять увидел её.

Она входила в низенькую дверь старенькой избушки. Чернышев на одном дыхании домчал до покосившегося крыльца, и смело шагнул за порог. Посредине избушке стоял стол, в центре которого горела свеча, а вокруг его сидели три женщины. Анюты среди них не было. Сидевшие за столом женщины были бледны и печальны.

— Садись за стол милый человек, — чуть слышно прошептала одна из них синими губами. — Отведай киселя нашего.

— Да мне бы Анюту, — присев к столу, попытался отказаться от угощения кат. — Я и есть-то, сейчас не хочу.

— А ты не обижай нас, отведай, — поддержала приглашение другая женщина. — Тебе нас обижать нельзя, мы же тебе помочь хотим. Отведай угощение.

Еремей взял ложку, опустил её в глиняный горшок, и тут у него над ухом закричала Анюта. Её голос он из тысячи бы узнал.

— Не ешь Еремеюшка, не ешь, — просила она. — Они же тебя отравить хотят. Их сатана Апраксин нанял, чтобы погубить тебя милый мой! Не ешь киселя! Ведьмы это! Ведьмы! Спасайся родимый, беги! А как сам убежишь, так и мне помогай. Ты точно теперь знаешь, что делать! Беги!

Чернышев встрепенулся, стал торопливо оглядываться, разыскивая Анюту, и тут бледные бабы налетели на него. Они рвали его за волосы, царапали ему шею, совали что-то липкое в рот и истошно орали над ухом:

— Не тронь стервец господина нашего! Не тронь графа Апраксина! Не точи злого ножа на него! Не тронь!

С великим трудом вырвался кат на улицу и там, вдохнув свежего воздуха, потерял сознание.

Опомнился Еремей Матвеевич опять на могильном валуне. Подаренного священником ножа с ним не было. Чернышев никак не мог взять в толк, что же с ним всё-таки случилось? Что это было: сон или явь? Сидел он так, думал, не решаясь двинуться с места. Долго сидел. Уйти с камня он решился только на рассвете. Выйдя из перелеска, пошагал кат к видневшейся в предрассветном тумане кремлевской стене. Подойти-то, он к ней подошел, но сразу же сообразил, что бродить здесь, а уж тем более стоять у крепостной стены было в его положении не безопасно, и поэтому Чернышев, быстро оглядевшись, нашел одну из примет, которую он заметил совсем недавно из избы шорника. Это был лодочный перевоз. Добежав до перевоза кат, сразу же сообразил, как к Никитиному дому дойти. Больше ему пойти было некуда. Промокший до костей завалился Еремей к шорнику, ни слова не говоря, выпил какого-то горячего настоя и упал на соломенную подстилку. Сразу же ему что-то стало сниться, но Чернышев ничего не запомнил и только смутный образ Марфы остался еле заметным отпечатком в душе, когда его кто-то стал беспокоить за плечо.

— Вставай Ерема, хватит дрыхнуть, — тормошил храпевшего гостя чем-то довольный шорник. — Смотри благодать какая на улице, а ты всё спишь. Поднимайся, кашу будем с молоком хлебать. Вставай!

Отведав обещанной каши, сказав все положенные слова благодарности, кат отвел Никиту в сторону и попросил его тихонько.

— Ты вот, что милый друг, если вдруг случится чего со мною, отправь вот эти деньги в Петербург Марфе Чернышевой. Она на Хамовой улице живет, как раз напротив церкви Анны Пророчицы. Там спросить можно, там любой скажет. Объяснишь, что, дескать, жена она ката из тайной канцелярии, тебя тогда всякий проводит. Или вот еще примета: сосна там кривая растет. Её издалека видно. Только обязательно передай Никитушка. Христом богом прошу тебя.

— Это что ж за Марфа-то? — заинтересовался просьбой своего постояльца шорник. — Жена что ли?

— Она.

— Вот грех-то, какой.

— И не говори. Может деньгами, грех свой искупить сумею? Как думаешь, можно так покаяться?

— Не знаю. Это, смотря какие деньги. Если праведные, честным трудом заработанные, то, наверное, можно. Ты-то вот свои где взял?

— Я? — недоуменно пожал плечами Чернышев. — Я свои нигде не брал. Мне их немец навязал. Бери, говорит, а я ведь и не знаю за что он мне их сует. Пристал так ко мне настырно, что не смог я отказаться. Прямо совал мне их в руки.