Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер - Страница 33

У пред-опов забот полон рот: злые родичи, богатые злые родичи с постановлениями какого-нибудь грязючного верховного суда, растерянные/встревоженные дети, родители и бывшие супруги с разбитым сердцем, иски и контрактные споры. Голуба занимается и этими, и всяко-прочими проблемами: верификация идентичности, передача денег и собственности, биометрические перенастройки, а также организация посредничества, психологические консультации (для всех, включая злых родичей), даже религиозное водительство. Большинство двуногих жутко удивились бы, узнав, сколь многие из нас подаются в суши, чтобы найти Бога, ну или что-то еще. В основном мы, включая меня, попадаем в последнюю категорию, но и тех, кто алчет организованной религии, среди нас немало. Я думаю, невозможно так радикально перемениться, не открыв в себе какую-то духовность.

Рыбёха официально пока не пред-оп, но я знала, что никто лучше Голубы не поведает дурехе, с чем та столкнется, если на это дело решится. Голуба отлично представляет себе, что именно двоеходики хотят услышать, и говорит то, что им надо знать, так, чтобы они дослушали до конца. Я думала, это психология, но Голуба говорит, что скорее уж лингвистика.

Как сказала бы Шире-Глюк: меня не спрашивайте, я тут всего лишь шныряю во мраке.

Назавтра я заявляюсь под руки с Голубой, и Спископроверяльщица глазеет на нас так, будто в жизни ничего похожего не видела. Записывает наши имена, но как-то не радуется, что меня огорчает. Проверка Списка — работа, проявления эмоций не требующая.

— Вы адвокат? — вопрошает она Голубу.

Глаза у них на одном уровне; щупальца Голубы убраны, чтобы никто не возбух.

— Если надо, просканьте меня еще раз, — отвечает Голуба добросердечно. — Я подожду. Мама всегда говорила: семь раз отмерь, один раз обрежь.

Секунду-другую Спископроверяльщица не понимает, что ей вообще делать, потом сканит нас обеих наново.

— Да, вот ваши имена. Просто… ну, она сказала «адвокат», и я думала… мне казалось, что вы… э-э-э…

Она мэкает и бэкает так долго, что ее всю перекашивает, и тут Голуба, смилостивившись, говорит:

— Двуногая.

Голуба по-прежнему добросердечна, но щупальца ее змеятся в открытую.

— Вы не местная, не так ли? — спрашивает она приторно-сладко, и я чуть не лопаюсь от смеха.

— Нет, — отвечает Спископроверяльщица тонким голоском, — я дальше Марса в жизни не летала.

— Если двуногий на другом конце портала настолько же провинциален, лучше предупредите его сразу.

Мы идем через портал, и Голуба добавляет:

— Поздно!

Нас ждет все тот же парень с палками, но, когда Голуба его видит, она издает свой безумный судорожный клич и врезается парню в лицо, да так, что щупальца пляшут на его коже.

— Сукин ты сын! — говорит она, абсолютно счастливая.

И палколюб ей отвечает:

— Привет, мамочка.

— Оу. Ке-ей, — говорю я, обращаюсь к кому-нибудь во вселенной, кто может меня услыхать. — Я вот думаю про церебральную клизму. Самое время, нет?

— Расслабься, говорит Голуба. — «Привет, мамочка» — это ответ на обращение «сукин сын».

— Или «привет, папочка», — говорит палколюб, — в зависимости от.

— Да вы все для меня на одно лицо, — отвечает Голуба. — Вселенная похожа на чемодан, Аркеечка. Нас с Флорианом когда-то вместе брали в заложники — давно, я была еще двоеходицей.

— По чесноку?

Я удивлена до чертиков. Голуба никогда не говорит о своей двуногой жизни — собственно, как и все мы. И я не знаю случаев, чтобы суши чисто случайно встречали кого-то, с кем были знакомы до перехода.

— Я был ребенком, — говорит палколюб. — Десять грязючных дней. Голуба держала меня за руку. Я рад, что мы познакомились, когда у нее еще была рука.

— Противным он был ребенком, — рассказывает Голуба, пока мы идем в Рыбёхину палату. — Я держала его за руку, чтобы он не испугал похитителей — те могли нас шлепнуть.

Палколюб фыркает.

— Тогда почему ты писала мне письма, когда все кончилось?

— Думала, если я помогу тебе стать менее противным, ты не вдохновишь никого на новые похищения. Вдруг спасу чью-то жизнь.

В жизни не слыхала о дружбе суши с двуногим после перехода. Пытаюсь осмыслить происходящее, пока мы движемся по второму порталу.

Завидев нас, Рыбёха на долю секунды приходит в ужас, потом улыбается. Улыбкой человека, которому страшно. И тут уже становится страшно мне. Я сказала ей, что приведу суши-законника. Дуреха ни разу при мне не колдобилась, даже с желейками, а это о чем-то да говорит. Даже зная, что все до одного желейки — искины, ты какое-то время привыкаешь к ним, будь ты любой формы, двоеходик или суши.

— Слишком червячно, да? — спрашивает Голуба, сворачивая щупальца и усаживаясь на кровать на почтительном расстоянии от Рыбёхи.

— Извините, — говорит та, корча гримасу от боли. — Я не хочу выглядеть грубой или нетерпимой…

— Забудьте, — велит Голуба. — Ящеркины мозги срама не имут.

«Червячины Голубы задевают Рыбёху сильнее, чем мои присоски? — изумляюсь я. — Ящеркины мозги еще и логики не имут».

— Аркеечка говорит, вы хотите податься в суши, — продолжает Голуба непринужденно. — Что вы знаете о переходе?

— Я знаю, что нужна туева хуча операций, но, думаю, у меня хватит денег, чтобы оплатить большую их часть.

— Возможен кредит на чрезвычайно благоприятных условиях. Вы сможете жить на эти деньги и платить за операции…

— Я бы хотела выплатить как можно больше, пока мои средства еще ликвидны.

— Опасаетесь, что ваши активы заморозят? — Непринужденность Голубы моментально сменяется резвостью. — Тут я могу вам помочь, даже если вы решите не переметываться. Просто скажите, что я — ваш юрист, хватит и устной договоренности.

— Но деньги-то в Грязюке…

— А вы здесь. Вся штука в том, где вы. Я бацну вам инфу насчет кредитов и хирургии… почти все знают, к какой форме стремятся, может, вы из большинства, но не помешает узнать обо всем спектре…

Рыбёха поднимает руку.

— Эм-м, Аркея… Не возражаешь, если я побеседую с моим новым адвокатом наедине?

Я готова разозлиться не на шутку, но тут Голуба говорит:

— Разумеется, не возражает. Она же в курсе, что присутствие третьей стороны сводит конфиденциальность на нет. Верно, Аркеечка?

Я разом ощущаю себя идиоткой и чувствую облегчение. Потом гляжу на лицо Рыбёхи и понимаю, что все сложнее, чем я думала.

Назавтра команду вызывают прополоть и перезасеять Гало. По нам опять бьет кометная лихорадка. Мы шлем Рыбёхе глупое бодрящее видео — до скорой, мол, встречи.

Лично я считаю, что сеять сенсоры в пыли, когда у нас полно глазков на Главном кольце, — зряшная работа. Львиная доля сенсоров скопытится до истечения срока годности, а те, что не скопытятся, не сообщат нам ничего такого, чего мы не знаем. Прополка — извлечение мертвых сенсоров — не в пример интереснее. Распадаясь, мертвинка смешивается с пылью, обретает странную форму, текстуру и куда более странную расцветку. Если попадается что-то напрочь дикое, я прошу разрешить мне оставить мертвинку себе. Обычно отказывают. Без переработки здесь-у-нас нет жизни: масса в минус, масса в плюс: создал, рассоздал, пересоздал, всяко-проче. Но изредка возникает переизбыток чего-то — ничто ничему никогда не равно тютелька в тютельку, — и я увожу в свой угол маленький талисман на удачу.

Мы почти добираемся до Гало, когда желейка сообщает, что команда, сеявшая тут в последний раз, не выполола мертвинки. Вот тебе и масса в минус, масса в плюс. Мы все удивлены; никто из нас не мотает домой, бросив работу на половине. Значит, теперь нам надо зависнуть в желейкиной бадейке над севполюсом и отсканить это стебаное Гало на предмет материальных маркеров. Что типа просто, однако на деле куча всего не ловится в принципе. Трижды Фред применяет глубокий скан, но на Метиде шаром покати — и нет никаких следов того, что мертвинки просочились в Главное кольцо.