Тогда я иду к вам (СИ) - Вознесенская Дарья - Страница 14

Значит что?

Не-прой-дет.

— И чем вы нас удивите? — получилось ядовито.

— А с чего это я должна чем-то удивлять? — удивилась девица.

— Высокомерная, пометьте, — с удовольствием объявила я на весь зал. Феникс, взявший на себя роль секретаря — я не собиралась давать повода усомниться в моей объективности — сделал запись.

— Э-э-а, — опешила девушка.

— Косноязычна, — сокрушенно посетовала.

— Боится выступать на публике, — покачал головой тоже вошедший во вкус Еди. — И больно тянула мне гриву, когда заплетала, — прошептал мне на ухо.

— И сиськи не настоящие! — резво включился Тигра и плотоядно посмотрел на ненастоящие сиськи.

— Не правда! — пришла в себя номер один.

— Вычеркните последний пункт, — смилостивилась я. А потом посмотрела демонстративно на часы на запястье. — Время для начала выступления вышло. Номер два, пожалуйста.

— Так вы же не сказали… Вы же не дали! — завизжала блондинка, и тут же отшатнулась, когда из тени вышел Чва-Чва. — Я буду жаловаться!

— Скандалистка и ябеда, — кивнул головой понявший принцип работы комиссии Феникс и сделал нужные пометки.

— Номер два вычеркивай, — с преувеличенно огорченным вздохом сказала я, и потрясающе красивая девица, занесшая было ногу в световой круг, замерла. — Надо же, не успеть явиться на просмотр… Значит, замужество ей и не нужно особенно.

После этого дело пошло очень резво.

Претендентки выскакивали вперед, стоило мне только назвать номер. И тут же начинали демонстрировать все свои прелести и умения.

А таких было не мало.

Прелестям доставалось, умения же, исходящие от особенно страшненьких девочек, мы принимали благосклонно. Истерик почти не наблюдалось — никому не хотелось уйти с пометкой «истеричка». И перечить мне никто больше не пытался. Правда, я заметила, что некоторые блондиночки кучкуются, о чем-то разговаривают и явно на меня посматривают — видеть я этого не могла точно, но чувствовала — но решила разбираться с проблемами по ходу дела. А пока отмечала наиболее симпатичных тремя крестами.

— Я проведу с тобою жи-и-изнь,

И мне не будет ничего-о-о.

Ты мой всегдашний лучший при-и-из

Не надо больше нико-го-о…

Завывала гадким голосом толстуха песню собственного сочинения, а я, не прерывая, благосклонно кивала.

— Я так понимаю, эту оставляем? — глубокомысленно шептал Еди.

— Ну конечно, — улыбалась я. — Ректору должен быть предоставлен достаточный выбор.

— Я умею петь и рисовать, — сообщала следующая претендентка, весьма привлекательная особа.

— Записывай — пьет и рисуется, — разочаровывалась я.

— Мне в наследство достанется огромный замок, — вопила великанша с короткой стрижкой.

— Везде плюсики, — умилялась я.

— Я подарю ему прекрасных сыновей, — настаивала хрупкий ангелочек.

— Раз уверены — значит проверяли, — сердилась я. — Записывай — невинность нарощена. — твердо сообщала Фениксу, игнорируя массовые обмороки.

В общем, день задался.

Ровно до того момента, как я не просмотрела последний на сегодня номер пятьдесят и не вышла прочь до следующего раза, и не добралась до приемной.

Где первый секретарь, улыбаясь, всадил мне в сердце нож.

То есть выдал список из десяти фамилий от ректора, которые обязательно должны были пройти первый этап. И если восемь из них мне были пока не знакомы, то две первые оказались номер один и номер два.

— П-п-почему? — начала я заикаться.

— Экономические причины, — объяснил Филипп.

— А как же непредвзятость и честный выбор?! — взвилась я.

— Там же где постройка нового корпуса Академии, — вздохнул Филипп.

У-у-у, — мысленно взвыла я.

Вот почему-то была уверена, что все десять из списка умницы и красавицы. И если я остальных выберу страшненьких и тупеньких, то это не я буду сиять на их фоне, а они!

Ы-ы-ы, — расстроилась совсем я.

Но потом взяла себя в руки.

Ладно, сделаем как Алик хочет — в конце концов, экономические причины вовсе не значат особого расположения. Он просто не хочет портить отношения с отцами девушек. Добавим к этим причинам еще немного удачливых и милых, разбавим совсем безнадежными, польем излишне приставучими и все равно в итоге избавимся от большей части соперниц.

Я собралась уже пойти найти друзей, чтобы рассказать им новые правила, и распахнула дверь, как со всего размаха впечаталась во что-то большое, твердое, темное и знакомо страшное. Впечаталась и отшатнулась в испуге назад, подскользнулась на свежепомытых плитках — вот не вовремя уборщица приходила, не вовремя — начала падать и не упала только за счет того, что королевский палач — а это был он — прыгнул и схватил меня за ворот камзольчика. Да только не учел, что наш двойной вес еще большее удовольствие для скользкой плитки. И теперь мы уже демонстрировали парное катание, пока не врезались в огромный аквариум с редкой рыбой-убойкой, подаренной троюродной бабушкой ректора, и не повалились навзничь. Да так, что я ударилась головой, распластанная под огромной тушей, а мой нос расплющился о его, в попытке остановить чужие губы от прикосновения к моим. Но хуже было то, что аквариум покачнулся, и волна, которая при этом покачивании поднялась, подкинула убойку вверх, шмякнув прямо на зад вселенского зла, отчего убойка распахнула огромную челюсть и, судя по воплю человека-горы, впилась в нежную мякоть.

Дальнейшего я уже не видела, потому как потеряла сознание.

— Или это сделаешь ты, или я…

— У тебя нет таких полномочий.

— Ал, предупреждаю. Я не потерплю этого малолетнего засранца…

— Не терпи. Тебе вообще незачем ездить — отправляй своих служивых. А этого я не отдам — он единственный, кто сдерживает тех психопаток, что притворяются моими невестами…

— Не столь они уж и ужасны…

Возле меня, лежащей явно на постели, зло шипело двое.

И голова раскалывалась.

И, кажется, я поняла, о каком засранце идет речь. И от кого это прозвище исходит. Нет, это надо же — сам постоянно встает у меня на дороге, потом валится, целует….

Вспомнив про второй поцелуй, я чуть не застонала от ужаса. Ну как можно было опять приложиться к этому чудовищу!

И тут же возмутилась — неужели настолько все плохо, что он хочет меня выгнать?! Хорошо хоть Алик отвоевывает…

На душе потеплело до розовых искр.

Отвоевывает! Значит уже по сердцу…

Все это пронеслось в моей многострадальной голове в одно мгновение. И тут же было погребено жутким ужасом.

Кровать… Удар… Целитель!!!

Тартарарашечки, он же сразу распознает, что я не мальчик!

В ужасе я распахнула глаза и увидела этого самого целителя, столбом застывшего возле моей кровати. Я уже хотела заорать — ну так, от неожиданности — как поняла, что с целителем явно что-то не то. Почтенный толстяк стоял с дебильной улыбкой и вытаращенными глазами и смотрел в одну точку.

Хм, я уже видела как-то такую реакцию. Похоже, он под воздействием, и не просто, а…

А-аа.

Довольно посмотрела на потолок, где расположилась змеюка. Поскольку комната была не большой, ему пришлось свернуться в колбасную загогулину и изо всех сил вцепиться в лепнину — в полете-то проще удержаться на воздухе, а вот так, неподвижно, даже ему требовалась точка опоры.

Радостно вздохнула и скосила взгляд, где стояли и спорили ректор и палач.

Рассмотреть бы этого, косматого, чтоб хоть знать, кого обходить по большой дуге…

И тут же крепко зажмурилась.

Да как он… Ах он…

Как он смеет!

Разве можно стоять вот так, в одной рубашке, едва прикрывающей бедра, да чтобы вместо штанов или кальсон — только бинты на заднице?!

И сверкать этой своей…кожей…и ляжками…и всем остальным…

Тьфу!

А «тьфу» продолжало рычать:

— Меня еще и в одну палату с ним засунули. Ты представляешь, что будет, если озабоченный опять на меня полезет?!

Я?! Озабоченный?!