Здравствуй, незнакомец (ЛП) - Клейпас Лиза - Страница 19

Небо над центром Лондона окрасилось бордовыми цветами, когда одновременно около трёх десятков ракет взмыли ввысь. Толпа разразилась восторженными криками и возгласами, как только воздух пронзили пиротехнические залпы в виде огненных спиралей, шлейфов, раковин и дождя из цветных звёзд. Над толпой на площади танцевал сказочный отблеск.

Гарретт прислонилась к Рэнсому, откинув голову на его плечо. Её переполняли чувства счастья и удивления, перемежающиеся между собой, словно те шёлковые ткани, которые под разными углами зрения, казалось, меняли цвет. Неужели всё происходило на самом деле? Вместо того чтобы благополучно находится дома в постели, она оказалась посреди города ночью, вдыхала воздух, пахнущий фиалками со слабой примесью фосфора, и наблюдала за фейерверком, пока её обнимали мужские руки.

Даже сквозь слои одежды, она ощущала его упругое, крепкое тело, лёгкое поигрывание мышц, которые приспосабливались к её малейшим движениям. Голова Рэнсома склонилась ниже, и Гарретт почувствовала мягкое, горячее прикосновение к шее сбоку.

Её пронзила дрожь, такая же лёгкая и отчётливая, как вибрация на струне арфы. Его рот отыскал невыносимо чувствительное местечко и задержался, даря эротические ласки, которые заставили сжаться пальцы ног внутри её практичных прогулочных ботинок. Когда возражений со стороны Гарретт не прозвучало, его губы скользнули ниже, и нежную кожу уколола бархатистая вечерняя щетина Рэнсома. Последовал ещё один поцелуй, осторожный и медленный, он словно пытался успокоить бешено бьющийся пульс Гарретт. По позвоночнику прокатилось горячее ощущение и отозвалось во всём теле. Ладони и ложбинки под коленями стали влажными, а между бёдер пробудилось неожиданное и постыдное судорожное подёргивание.

Все чувства сосредоточились на поцелуях, которыми он покрывал её шею. От каждого удара сердца по венам разливался огонь. Ноги дрожали, подозрительно подгибаясь, но его руки крепко удерживали её на месте. Гарретт напряглась, трепеща, подавляя возглас. В конце концов, он поднял голову, и его рука легла на её горло. Кончиками пальцев Рэнсом аккуратно проводил исследования, от которых её бросало, то в жар, то в холод.

Она смутно осознавала, что последние блики в небе плавно опускаются вниз. Толпа разбрелась кто куда, некоторые вернулись к торговым лоткам, в то время как другие собрались возле центра площади, где начала играть музыкальная группа. Рэнсом продолжал держать Гарретт в объятиях, они стояли скрытые от всеобщего обозрения в тёмном укромном уголке перед залом заседаний, и наблюдали за тем, как люди хлопают и танцуют. Отцы и матери сажали детей на плечи, пожилые женщины пели хорошо знакомые песни, старики дымили, покуривая трубки, а мальчики бегали в поисках шалостей.

Прижавшись щекой к её волосам, Рэнсом рассеянно проговорил:

– Для политиков и аристократов мы все одинаковы. Они думают, что рабочий человек - это вьючное животное без ума и души. Боль утраты не должна его глубоко ранить, как они считают, потому что он и так привык к трудностям. Но в любом из этих людей столько же нежности и чести, сколько в герцоге и его родне. Они не пешки. Никто из них не заслуживает быть принесённым в жертву.

– Принесённым в жертву кем? – спросила Гарретт.

– Эгоистичными ублюдками, которым есть дело только до собственной власти и прибыли.

Она мгновение помолчала, задаваясь вопросом, были ли ”эгоистичными ублюдками" те люди, на которых он работал. Возможно, он имел в виду членов парламента, выступающих против независимости Ирландии. На чьей стороне "ирландского вопроса” он находился? Испытывал ли Рэнсом сочувствие по отношению к тайным сообществам, наподобие того, что планировало взрыв в Гилдхолле? Трудно было поверить, что он вступил в сговор, чтобы причинить вред невинным людям, особенно после сказанных им слов. Но она не могла отрицать тот факт, что была слишком ослеплена собственным влечением, чтобы объективно судить о том, кем или чем он являлся на самом деле.

Гарретт повернулась к нему лицом, размышляя, хочет ли знать о нём правду.

"Не будь трусихой", – сказала она сама себе и посмотрела ему прямо в глаза.

– Эятан... – Она почувствовала, как его хватка слегка усилилась. – До меня дошли слухи о вас и вашей работе. Я не знаю, чему верить. Но...

– Не спрашивайте. – Рэнсом уронил руки. – С вашей стороны было бы глупо поверить в любой из моих ответов.

– Вы бы мне солгали?

– Я лгу всем.

– Тем не менее, я должна спросить о той ночи, когда в Гилдхолле устраивался приём... там умер человек... вы имеете к этому какое-то отношение?

Кончики его пальцев коснулись губ Гарретт, заставляя умолкнуть.

– Правда заставит меня думать лучше или хуже о вас? – упорствовала она.

– Это не имеет значения. Завтра мы снова станем друг другу чужими. Как будто сегодняшнего вечера никогда и не случалось.

В его голосе отчётливо звучала категоричность.

В прошлом, когда разум и сердце Гарретт конфликтовали, здравый смысл всегда побеждал. Однако, на этот раз, сердце вело ожесточённый бой. Она не представляла, как у неё получится смириться с таким резким обрывом зарождающихся отношений, несравнимых ни с чем до этого.

– Я не понимаю, как это возможно, – сказала она.

– Мы оба знаем, что я вам не пара, – тихо проговорил Рэнсом. – Когда-нибудь вы выйдите замуж за хорошего, порядочного мужчину с традиционными взглядами, который подарит вам детишек и домашний очаг и будет сопровождать в церковь по воскресеньям. За человека с мягким характером.

– Я буду благодарна, если вы позволите мне самой выбирать спутника жизни, – сказала Гарретт. – Если бы я и вышла замуж, то точно не за бесхарактерного человека.

– Не путайте мягкость со слабостью. Только сильный мужчина может быть мягким с женщиной.

В ответ Гарретт рассеяно взмахнула рукой, не желая тратить время на афоризмы, когда в её голове роилось столько мыслей.

– Кроме того, я не планирую иметь детей. У меня есть карьера. Не каждой женщине суждено стать матерью.

Рэнсом наклонил голову, изучая Гарретт.

– Мужчины вашей профессии создают семьи. Почему вы не можете?

– Потому что... нет, вам не удастся отвлечь меня дискуссией на другую тему. Я хочу с вами поговорить.

– Мы и разговариваем.

Смесь нетерпения и желания сделала её безрассудной.

– Не здесь. В уединённом месте. Вы снимаете комнату? Или квартиру?

– Я не могу вас отвести туда, где живу.

– Почему? Там опасно?

По непонятной причине Рэнсом долго медлил с ответом.

– Для вас, да.

Каждый дюйм кожи Гарретт горел в темноте. Она всё ещё не ощущала тех мест на шее, где он её целовал, как будто его губы оставили невидимые ожоги.

– Меня это не волнует.

– А должно.

Гарретт молчала. Воздух стал душным и разрежённым, будто из него выкачали весь кислород. Сегодняшний вечер оказался одним из самых счастливых в её жизни, подарком, который каким-то образом свалился ей в руки. Она никогда особо не задавалась вопросом о счастье, будучи слишком занятой работой над достижением своих целей.

Гарретт только что стала олицетворением клише: старая дева безнадёжно влюбляется в красивого, таинственного незнакомца. Но со временем тёмное и опасное очарование Итана Рэнсома, вероятно, исчезнет, и она сочтёт его совершенно обычным мужчиной ничем не отличающимся от других.

Однако, посмотрев на его лицо в полумраке, она подумала: "Он бы никогда не показался мне обычным, даже если бы и был таковым".

А затем, она услышала, как просит его:

– Проводите меня домой, пожалуйста.

Глава 7

Независимо от времени суток, поездка в наёмной двуколке напоминала головокружительную погоню, не оставляющую возможности вести беседу в процессе. Экипаж, как правило, кренился и раскачивался, грубо игнорируя правила дорожного движения и законы физики, он так безрассудно вписывался в повороты, что можно было почувствовать, как отрываются колёса от земли.