Ермак. Начало - Валериев Игорь - Страница 57

После похода на Ольгакан и боя с хунхузами, нашему десятку разрешили заниматься боевой подготовкой хоть круглосуточно. Поэтому в моём доме, состоящего из трёх комнат, провели перестройку, в результате чего одна комната превратилась в спальное помещение с шестью двуярусными самодельными кроватями-полатями, шестью тумбочками и двенадцатью табуретами, которые также сделали самостоятельно, и печкой «голландкой». Тесновато для двадцати квадратных метров, но терпимо. Кто жил в тесных кубриках-казармах, легко представит такую картину.

Во второй комнате был самодельный длинный стол, за которым питались и учились всем отрядом, для чего ещё по весне были закуплены за счет окружной казны аспидные доски и грифели для казачат. А прошлой осенью привезли сделанную по моему заказу и за счёт нашей отрядной казны большую аспидную доску, и теперь казачата часто покрываются холодным потом и зарываются носом в свои грифельные доски когда слышат от меня ужасную, леденящую душу фразу: «А сейчас к доске пойдёт…».

Кроме стола в этой комнате были ещё полки с моими книгами, учебниками, справочной литературой, большая вешалка на всех для верхней одежды, полка для сушки обуви с боку русской печи и тумбочка дневального. Армия, она везде армия без дневального никуда. Третья комната представляла собой небольшую кухню с русской печью, в которой дневальные, назначаемые на сутки по очереди, готовили в чугунах пищу для всего отряда, а также убирались в доме. Получилось три в одном, казарма, учебный класс и кухня в одном здании. Нам очень нравилось. Поэтому пять дней в неделю казачата жили здесь постоянно, если не было по дому какой-то срочной работы, а в субботу прибегали на зарядку и парково-хозяйственный день. В остаток субботы и всё воскресенье я оставался дома один и занимался своими делами.

После осеннего боя с хунхузами Золотого Ли, разгрома албазинской сотни мои отношения с Петром Никодимычем стали какими-то натянутыми. Он ждал, и, в конце концов, дождался своего снятия с атаманства. И в этом подсознательно обвинял меня. Еще более натянутыми стали взаимоотношениями с молодыми казачками станицы. В их глазах я превратился в какого-то монстра, который головы и уши режет направо и налево. Анфиса, которая всё последнее время пыталась заполучить меня в свои ухажоры, резко перешла на охмурение Семёна Савина. Даже Марфа-Мария, единственный человек, который знал о переносе моего сознания, увидев, как я показываю голову Лю надворному советнику Мейстеру и ротмистру Печёнкину, высказала мне наедине: «Не ожидала я, что в будущем все такие душегубы». Поэтому я ушёл от Селевёрстовых и вернулся в свой дом, который вскоре превратился в казарму. И потекла обычная для меня, можно сказать, армейская жизнь.

Закончив обед, на котором я разрешил выпить по кружке крепкой медовухи, небольшой бочонок которой прикупил в трактире у Савина, казачата в колонну по два под командованием Ромки довольные потянулись в станицу, я остался в наступившей тишине один. Попарился, помылся в бане, допил медовуху и завалился спать. Завтра, не смотря на воскресенье, ожидался тяжёлый день.

Так оно и случилось. С утра прискакал Ромка с известием, что меня срочно ждут в сборной избе. Ждут, значит ждут. Когда я вошёл в горничную сборной избы, на меня уставились все старшие представители семей моих казачат, включая четырёх старейшин станицы.

— Ну, голубь сизокрылый, — обратился ко мне, стукнув клюкой по полу, Давыд Шохирев, — рассказывай. Всё рассказывай.

Я и рассказал всё. Почти всё. Опять пришлось пинать совесть по почкам из-за мешка с самородками.

— Почему сразу не рассказал и золото не отдал? — обратился ко мне, когда я замолчал, старейшина дед Афанасий Раздобреев.

— И чего бы нам досталось? — вопросом на вопрос ответил я. — Мне купец Касьянов сказал, что ему сдали золота и серебра, что с кошелей убитых нами хунхузов собрали, больше чем на три тысячи рублей. А нам по сто рублей только выделили, про долю с остальных трофеев что-то никто и слова не сказал. Ладно, хоть лошадей успели поменять, да карабины взять, а то бы вообще ничего не получили.

— Ты бы не дерзил Тимофей, — попытался одёрнуть меня старый Савин.

— Какая же дерзость, Митрофан Семёнович? — ответил я Савину. — Из шестидесяти семи уничтоженных хунхузов, о которых генерал-губернатору доложили, почти сорок наш десяток положил. Золотого Лю я убил. А где все награды?! Выложил бы тогда всё золото, и его бы ротмистр Печёнкин, который уже подполковник, забрал или большую его часть. А теперь всё честно. Одиннадцать равных долей все в учебном отряде получили. А что с этими деньгами делать вы в своих семьях решите, это уже не мои проблемы. Я сделал всё по правде.

— Действительно по правде сделал! — Дед Феофан, старейшина рода Подшиваловых резво поднялся с лавки. — Много ли из нас так поступить смогли? Ась? Как золото нашёл, никто не видел. Полгода молчал. А потом раз и всем, включая себя равные доли!

Подшивалов прошёлся по горнице, вернулся на своё место и энергично закончил свою речь:

— Молодец! По нашей казачьей правде поступил! Настоящий казак!

Дальнейшее обсуждение внезапного богатства десяти семей в станице, привело к тому, что решили об этом не распространяться. Хотя информация уже наверняка ушла на сторону. На охрану обоза по контракту с купцом Касьяновым нас с общего благословения отпустили. Прав был Бекетов, многие из казаков мечтали попасть на такую работу. Платил торговый дом за охрану изрядно и содержал во время службы богато, хорошее трёхразовое питание и корм для лошадей.

Всё оставшееся время до прихода в станицу купеческого обоза усилено готовились к длительному походу, проверяя и подгоняя обмундирование, верхнюю тёплую одежду, оружие, патроны, снаряжение. Пройти за сорок дней туда и обратно почти полторы тысячи километров — это вам не шутка. Хорошо, конечно, что по Амуру к этому времени путь наезжен, но погода в марте изменчива. Как говорится «марток надевай сорок порток» и «на Евдокию (14 марта) сидячую собаку заносит». Поэтому готовились в дорогу тщательно, стараясь не забыть чего то важного. Много полезных советов дал вахмистр Шохирев. С Митяем у меня после событий в Благовещенске, связанных с золотом, отношения стали ещё более дружественными и тёплыми.

Найм нашего отряда в охрану купеческого обоза к самому Чурину, ещё больше повысил мой авторитет в его глазах. Поэтому общались я и вахмистр Шохирев, можно сказать на равных. Именно по его совету, один из проживающих в станице мастеров-орочей сшил из доставшихся нам в качестве трофеев вторых поддёвок из меха красного волка и меха оленя отличные высокие унты. А из оставшегося меха и поддёвки сотворил для казачат по моим указаниям гибрид короткой дохи и плаща с капюшоном.

Надоело мне морозить себя на ветру и выставлять свои конечности особенно верхом под дожди и снега. С учетом моих требований, сметливый кожевенник ороча сначала вообразил, а потом и создал вышеуказанный одежный мутант. Полученный гибрид выгодно отличался от одежды, принятой у казаков.

Большой ворот в застегнутом виде закрывал лицо по самые глаза. Пристяжной капюшон, вместо башлыка, и охотничья шапка-орогда, сшитая из шкуры, снятой целиком с головы гурана — самца косули и воротник полностью защищали голову и лицо от сильного мороза. А пристёгивающиеся к дохе удлиненные пола закрывали ноги до середины унт, по каковой причине, сидя в седле, можно было не беспокоиться о коленях, выставленных под мороз и хлесткий снег.

В двадцатых числах февраля в станицу пришёл чуринский обоз, состоящий из пятидесяти груженых саней. Сопровождали обоз двенадцать казаков, которые охраняли его от Владивостока. Обычно смена обозных и охраны на маршруте от Владивостока до Шилкинского Завода и обратно происходила в Благовещенске, разделяя маршрут пополам. С учётом нашего найма у этого обоза смена обозных произошла в Благовещенске, а смена охраны в Черняева.

На следующий день, за неделю до окончания сборов казаков приготовительного разряда обоз под нашей охраной вышел на тракт. Тракт по Амуру был хорошо накатан, поэтому в день проходили по пятьдесят-семьдесят километров. Первая ночёвка на реке привела к первому конфликту по обустройству лагеря. Обозники не хотели слушать какого-то сопляка охранника, который пытается заставить их на ночной бивак сбить сани в вагенбург. Никогда этого не делали, и делать не собираются. Пришлось апеллировать к приказчику торгового дома, который был старшим над обозом. Приказчик хоть и поартачился, но всё же принял мою сторону. Привести обоз в целости и сохранности была его основной задачей. А в станицах ночевать за весь путь туда и обратно придется, дай бог с дюжину раз. А остальные ночевки на льду Амура и Шилки или в ближайшем от рек лесу, где берега позволяют.