Ермак. Начало - Валериев Игорь - Страница 25

Я же забыв поздороваться, смотрел на знахарку и любовался её лицом, которое очень красиво выделялось на фоне заиндевевшей шали.

— Так! Пойдем быстро в дом. Посмотрю, что у тебя с плечом.

— Да с ним нормально, всё. Небольшой порез. Я куском холстины перетянул уже. А в доме Сычёв с остальными разбирается. Им помощь действительно нужна.

— И что же вы натворили с остальными? — Марфа удивлённо изогнула правую бровь. — Порезали что ли всех?

— Да нет, тётя Марфа. Немного побили только, — ответил Ромка.

— Там Савину Семёну помочь нужно. Боюсь, у него челюсть сломана, а сотрясение мозга точно есть. Ромка немного перестарался, — вставил я.

— А много там остальных? — поинтересовалась у меня знахарка.

— Семеро. У двоих носы только разбиты. Афанасию я вывихнутую руку на место вставил уже. А четверых, включая Семёна, смотреть надо. Они уже в себя прийти должны.

— Да уж, порезвились! — вздохнула Марфа. — Чему улыбаешься, Тимофей?

— Дядька Алексей, точно такие же слова произнёс, когда всё увидел, да еще добавил: «Что старики скажут?».

— Это уж точно. Не упомню я такого случая в станице, — женщина потёрла варежкой нос. — Тимофей, ты иди ко мне домой, я, когда вернусь, осмотрю твоё плечо и надо поговорить с тобой. А ты, Роман, иди домой и расскажи всё отцу. Если у Семёна действительно сломана челюсть, то могут быть неприятности. Савин за своего сынка-оболтуса кому хочешь со своими деньгами сложности устроит.

Сказав всё это, Марфа ушла в дом, а мы с Романом пошли выполнять её указания. Придя к Марфе-Марии домой и, сняв верхнюю одежду, я зажег в комнате от лампадки, стоящую на столе свечу и стал рассматривать комнату, пытаясь по предметам определить характер хозяйки. За этим занятием меня и застала быстро пришедшая домой знахарка.

— Жильё моё рассматриваешь? — разматывая шаль и кидая её вместе с полушубком на кровать, спросила Мария. — Ну и ухари вы с Ромкой! Это надо же так отделать казачков. Над ними же вся станица теперь потешаться будет. Хотели молокососов на улицу выставить, а их как малых детишек отшлёпали. Подшивалов до сих пор в себя прийти не может. Ходит по комнате и бормочет: «Порезвились, мля, вот это порезвились, мля, Тимоха с Ромкой». А дальше загибы в три колена. Я и то много слов новых узнала. А уж чего только во время врачевания казаков не слышала.

Марфа встала передо мной и, сложив руки на груди, с каким-то вызовом произнесла:

— Ну что смотришь на меня голодными глазами? Рассказывай кто ты такой!

— Вы о чём тётя Марфа?

— Какая я тебе тётя. Ты меня за дуру не считай. По твоим глазам я тебе в дочери гожусь. Ты думаешь, я не отличу взгляд мужика, имевшего много женщин от взгляда влюблённого, сопливого мальчишки. Да ты взглядом своим уже поимел меня во всех мыслимых и не мыслимых позах.

— Не понимаю тебя Марфа.

— Тимофей, или как тебя там зовут, не знаю. Сама я не сталкивалась с таким, но от прабабушки своей знаю, что так бывает, когда в теле человека живёт как бы два человека. И если после ранения хунхузами Тимофей ещё бывал в этом теле, то потом и я, и дядя Афанасий всё больше замечали, что в теле Тимофея живёт другой человек. А сегодня ещё раз убедилась. Никто из наших казаков не смог бы так правильно вставить назад вывихнутую в плече руку. А ты сначала вывихнул, а потом назад вставил. И Селевёрстов ещё после того боя заподозрил неладное. Не мог он поверить, что четырнадцатилетний казачок мог убить двадцать с лишним бандитов, да ещё перерезая им глотки. На то, чтобы убить человека, перерезав ему глотку, очень не многие казаки в станице способны.

— Ну что опять смотришь на меня своими глазищами? — знахарка почти перешла на крик. — Напоминаю, что ли кого?

— Жену мою первую. Та, такая же красивая была.

— Ох! — Мария, прижав руки к груди, попятилась назад и плюхнулась на кровать. — Это что же — правда? Ты не Тимоха?

— Почему же. Зовут меня Тимофей Васильевич Аленин. Только родился я в 1962 году от рождества Христова в городе Благовещенске. Местные Аленины наши дальние по Дону родственники. В том моём мире местный Тимоха Аленин погиб во время этого набега хунхузов за станичным табуном. Вместе с ним погибли Ромка Селевёрстов и Петруха Данилов, и ещё пять казаков, когда станичники ходили за Амур отбивать табун. Табун, кстати, так и не отбили. А я, умерев в 2018 году, в Ермаковской пади там в моём мире очутился здесь в теле Тимохи. Мы оба живы на настоящий момент, а наше сознание слилось в одно целое. Вот такая, Мария, история. Как это произошло, я не знаю, объяснить не могу. Остается как-то жить дальше.

Дальше я ещё часа два рассказывал Марии о своей жизни, о своём мире, о том, что возможно произойдет в этом мире. Рассказывал, почти ничего не скрывая. Сказалась долгая невозможность поделиться с кем-либо моим истинным положением. Нужен был благожелательный слушатель. А слушать Мария умела, как и все настоящие врачеватели. Наконец опомнившись, она заставила снять меня рубаху и занялась моей раной. Смазала её какой-то пахучей мазью и перебинтовала.

— А с чего Семён к вам с Ромкой пристал у Подшиваловых?

— Да к Анфисе приревновал, придурок. Та, после Благовещенска мне глазки строит и у Подшиваловых этой же ерундой заниматься начала. Он и взъелся, а Ромка на молокососа обиделся, и сам задираться начал.

— А тебе, что Анфиса не нравится?

— Да она мне, Мария, действительно, в дочери, а точнее во внучки годится. Да и всю её игру, в отличие от Тимохи, насквозь вижу. Женщин у меня, ты права — много было. Жены только две было.

— Ты что мусульманин?

— Да, нет. Первая, на которую ты сильно похожая, бросила меня, когда я на Кавказе воевал. Вышла замуж за богатого купчика, если сравнивать с нынешним временем. Надоела ей нищенская жизнь офицерской жены, да ожидание убьют мужа или нет в очередной заварухе. Вторая по её же стопам пошла. Захотели спокойной и обеспеченной жизни.

— Слушай, Тимофей, а ты сколько лет служил?

— Двадцать семь лет с одной войны на другую, с небольшими перерывами.

— Господи! Спаси тебя Христос! А здесь то, что планируешь делать? Ты же многое наперёд знаешь.

— Я же тебе говорил о наказе деда Афанасия. Вот и буду его выполнять по мере сил и возможностей. Если хоть несколько казаков, которых я лучше научу воевать, живыми останутся, значит, я не зря в этом мире прожил.

— Это правильно, Тимофей Васильевич. Извини, но меня очень этот вопрос волновал! Я же за жизнь станичников как бы отвечаю! — знахарка как-то лукаво посмотрела на меня. — Давайка, господин подполковник гвардии, теперь спать ложиться. До первых петухов уже совсем ничего осталось, а завтра день трудный. И не смотри на меня такими глазами герой-любовник. Я такие заболевания, как у тебя не лечу. Ещё мне не хватало, чтобы говорили о том, что я младенцев совращаю.

Мария, хихикая, бросила мне свой и мой полушубки и указала на лавку: «Это твоё место сегодня». Сама же задула свечу и, быстро раздевшись, юркнула под одеяло на кровати.

— Всё, спать. Завтра трудный день.

— Это точно, — укладываясь на лавке, ответил я. — Завтра старики-старейшины поимеют нас с Ромкой в разных позах и не только взглядом.

Со стороны кровати раздался еще один смешок, а потом послышалось ровное дыхание.

«Не придёт и не позовёт. А жаль!» — подумал я, проваливаясь в сон.

Утром, встав и не обнаружив в комнате Марии, позавтракал оставленными ею на столе молоком и куском хлеба, и отправился к Селевёрстовым.

Войдя к ним на двор, увидел атамана, стоящего уже одетым на крыльце.

— Явился! Где был всю ночь?

— У тётки Марфы ночевал. Она мне плечо перевязала, а потом дала чего-то выпить, я и уснул.

— Плечо не болит?

Я пошевелил под полушубком правым плечом, ничего не болело. Так и ответил атаману.

— Переодеваться некогда. Да так и лучше будет! Если что сможем показать твою рану, нанесённую Афанасием. А то боюсь все черняевские скопом на нас наваляться.